– Там речь шла о жизни, а тут о… о смерти.
– Ты прекрасно понимаешь, что смерть неизбежна. Вопрос лишь в том, чья это будет смерть.
– Не хотелось бы, чтобы моя.
– Это будет зависеть только от тебя самого.
Тип побледнел.
– Я… я не справлюсь!
– Кто же тогда защитит нашего сына?! Принцесса уже что-то пронюхала про наши связи. Давеча мне намекала. Дознаются – не сносить головы ни мне, ни тебе.
Дрожащей рукой священник взял кинжал.
– Я сделаю все, что в моих силах…
Юлия протянула ему ножны.
– Вложи пока, а то ненароком оцарапаешься.
– Тьфу, тьфу… – забормотал Тип и, торопливо одевшись, поспешил к выходу.
– Любимый, а прощальный поцелуй?
Священник пригнулся, как от удара бича, и, обернувшись, с плохо скрываемым страхом посмотрел на обнаженную княгиню, которая с ангельской улыбкой тянула к нему руки и манила к себе.
– Или ты меня уже разлюбил?
– Как… как ты могла такое помыслить? Я просто спешу выполнить свой долг.
– Спеши и помни о Святополке. Он должен быть Великим князем!
Забота десятая. Первый удар
Не рой яму другому – сам в нее попадешь.
После Рогнеды принцессу навестила княгиня Мимолика и, толком не успев поздороваться, восхищенно всплеснула руками:
– Какая прическа!
– Обычная прополома, – пожала плечами Анна. – В Константинополе все такие носят.
– Что значит Византия! А в нашей дыре только и умеют одни косы заплетать. Дикари!
– Не знаю, но мне очень нравится. Я бы и себе сплела такую косу, как у тебя, да не умею.
– Я тебе сделаю, – с готовностью подхватилась Мимолика.
– Зачем же себя утруждать – на это есть прислуга.
– Ни в коем случае. Как можно доверять свои волосы какому-то брадобрею? Он все испортит!
– Но и княгине негоже заплетать чужие косы.
– Да это мое любимое занятие! Позволь мне поколдовать над твоими волосами. А попутно я открою тебе все тайны.
– Тайны славного Киева? – улыбнулась принцесса.
– И их тоже.
– Хорошо, – сдалась Анна, – но при условии, что и я сооружу тебе прополому.
Мимолика от восторга захлопала в ладоши:
– Прекрасно!
Немедля она усадила принцессу перед зеркалом и, вооружившись ножницами и расческой, с азартом взялась за дело. Тщательно расчесав волосы, Мимолика быстро и ловко сплела длинную и толстую косу. Анна была в восторге. Правда, от ее внимания не ускользнуло, что те волосы, которые остались на расческе, княгиня намотала на палец и спрятала за пазуху.
– Зачем они тебе?
– Не сорить же, – нашлась Мимолика и тут же воскликнула: – А это что за чудо?!
– Какое? – не поняла Анна.
Княгиня с нескрываемым восторгом смотрела на ноги принцессы.
– Никогда в жизни не видела таких изумительных сапожек.
– Обычные башмачки.
– Мне бы такие…
– Я подарю тебе намного лучше и совершенно новые.
– По-моему, ничего лучше уже не бывает.
Принцесса молча сняла башмачки, которые в самом деле были восхитительны, и протянула гостье:
– Они твои.
– Ты шутишь?
– Нисколько.
– Я не могу принять такой подарок.
– Да это вовсе и не подарок.
– А что же?
– Безделушка.
– Без которой ты осталась босой.
– Тут этим никого не удивишь.
– Не хватало, чтобы еще и княгини ходили босиком.
– Надо же привыкать к местным обычаям, – улыбнулась принцесса, – раз уж с косой, то и босой.
– Ты еще и сарафан нацепи.
– А это мысль! – воскликнула Анна и быстро переоделась. – Ну, как?
– Вылитая полянка!
– Теперь я смело могу гулять по Киеву: меня никто не узнает.
– А вот это не стоит.
– Почему же?
– Можно в такую историю влипнуть, что мало не покажется. Поди потом доказывай, что ты принцесса.
Анна живо вспомнила недавнее приключение и согласно кивнула. Она принялась уговаривать Мимолику взять сапожки и хитон, и та в конце концов согласилась, а вот сооружать на своей голове прополому почему-то отказалась и куда-то заспешила.
Не успела княгиня уйти, как явились счастливые Громыхало и Анастасия.
– Ты что это так вырядилась? – удивилась подруга.
– А что, не идет?
– Еще как! – непроизвольно воскликнул Громыхало, однако Анастасия быстро охладила его пыл:
– Я только не поняла, зачем ты Мимолике свои наряды отдала. В стирку, что ли?
– Подарила.
– Она у тебя их просила? – насторожился дружинник.
– Нет, но они ей очень понравились.
– Да у нее такие наряды, что вам и не снились! – непроизвольно вырвалось у Громыхало.
Он озабоченно потер лоб.
– А что она у тебя еще взяла?
– Волосы.
– Как?! – воскликнул Громыхало с непривычным для него волнением и бросился вслед за княгиней, оставив гречанок в полном недоумении.
– Даже не попрощался, – вздохнула Анастасия. – Ну тут и нравы.
– Думаю, на то у него есть веские причины…
– Все равно, пора серьезно браться за его воспитание.
Пока византийки рядили да гадали, Мимолика с добытыми трофеями успела добраться до северной окраины Киева. Здесь, на отшибе, в небольшой покосившейся избушке жил колдун-чародей Чапонос. О его волшебной силе ходили легенды. Говорили, что ему ничего не стоит извести любого человека и сжить со света.
Запыхавшаяся от быстрой ходьбы княгиня постучалась в рассохшуюся до щелей дверь робко и боязливо. Не услышав никакого ответа, осторожно заглянула внутрь. Низко опустив взлохмаченную голову, колдун сидел за почерневшим от времени столом, положив на него огромные руки, густо покрытые черными длинными волосами. Громадный длинный нос едва не упирался в дубовую столешницу, а из-под сросшихся широких бровей зло сверкали темные глаза. При входе княгини чародей не шелохнулся. Мимолика тоже застыла, однако долго не выдержала и несколько раз кашлянула.
Чапонос молча кивнул на корзину, в которой находились подарки принцессы. Княгиня с готовностью выложила их на стол. Сверху положила прядь волос.
При виде столь богатых нарядов колдун едва заметно вздрогнул, но не сказал ни слова, а лишь впился пронзительным взглядом в посетительницу. Та тут же сообразила, чего от нее хотят, и достала несколько золотых монет. Колдун продолжал смотреть так же пристально. Лишь когда горка из денег достигла внушительных размеров, а у Мимолики не осталось ни гроша, он, наконец, глухим басом изрек:
– На закате пойдешь тайком на могилу разбойника Раха, что на развилке дорог возле старой мельницы. С собой возьми яйцо куриное и топор с навязанным на него огнивом. Яйцо положишь на могилу со словами: «Прими от меня гостинцы, белую лебедь, а мне дай земли».
– При чем тут лебедь? Я же яйцо положу на могилу…
– Для нас – птица, а для мертвых – яйцо. В их мире все наоборот.
– Как это яйцо, да еще куриное, может быть лебедью, да еще белой?
– Помрешь – узнаешь.
– Типун тебе на язык! – заколотилась от страха Мимолика, а Чапонос как ни в чем не бывало продолжил:
– Возьмешь в головах у него земли и скажешь: «Пособи ты мне с отцом и матерью, с родом и с племенем погубить гречанку Анну».
– А ты откуда про Анну знаешь?
– Я все знаю. И тебя, княгиня, ведаю.
– И не мудрено с таким-то длинным носищем.
Ведун как будто и не заметил колкости Мимолики.
– С землей пойдешь домой, не оглядываясь. Возле дома станешь на камень и очертишь топором вокруг камня круг и произнесешь оберег: «Спаси меня, Мимолику, от разбойника Раха». Потом огниво отвяжешь, а топор кинешь на полночь.
Колдун замолчал, но настырная княгиня решила уточнить:
– А что с землей делать?
– Землю бросишь в грудь Анне и скажешь: «Умри той смертью лютой, какой разбойник Рах умер».
– Сам бросай! – тут же выпалила Мимолика и принялась сгребать со стола деньги.
Чародей едва заметно усмехнулся в седую бороду:
– Ты же хочешь наверняка погубить принцессу.
– Хочу, да только своя жизнь дороже!
– А как ты думала? Хочешь мед пить, не бойся битым быть.
– А что, других способов нет?
– Это самое верное.
– Лишь бы безопасное.
– Тогда сходи на могилу и с добытой землей приходи сюда перед рассветом.
– Вот это другое дело! А поможет?
– Для надежности надо самого мертвяка выкопать.
Мимолика аж глаза закатила от страха.
– Этого еще только не хватало! Попробуем с сырой землей: авось получится.
Опасно ночью бродить по Киеву. Воры да разбойники так и шмыгают по темным улицам и закоулкам. Враз можно не только кишени и одежды, но и головы лишиться. Еще страшнее идти на могилу разбойника. За грехи не взяли его ни на небо, ни в ирей, рай славянский. Вот по ночам такие навои встают из могил и шастают в поисках жертвы, ибо голодные и питаются только кровью людскою. А кого укусит такой навой, тот становится оборотнем, с первой звездой превращается в волка или медведя и рыщет по полям и лесам до рассвета. Одиноких путников съедает заживо и без остатка. Ужас!
Натерпелась Мимолика страхов, пока добралась до старой мельницы. Чуть живая подошла к могиле. Над нею мрачной тенью нависла «изба смерти». Такие домовины на столпах прозвали избушками на курьих ножках. В них складывали то, что было любо покойнику. Вот и в этом склепе хранилась заговоренная булава разбойника Раха. Рассказывали, что немало добытчиков приходило за нею, только от малейшего прикосновения булава сама по себе обрушивалась на голову несчастного, кроша череп, как глиняный горшок.
Самого покойника сжигали, чтобы душа вместе с дымом поднималась к небу, а прах помещали в сосуд первых плодов, в котором до этого готовили сытную кашу, и зарывали в землю под домовиной, где отныне поселялась Баба Яга, богиня смерти.
Ох, и страшно же было Мимолике даже дотронуться до склепа, а тут еще надо положить внутрь яйцо. Вдруг ненароком заденешь волшебную булаву!
На всякий случай взяв наизготовку топор с привязанным к нему огнивом, княгиня дрожащей рукой осторожно просунула яйцо в оконце избушки. Ей показалось, что внутри что-то шевельнулось. Она так и обмерла, застыв от охватившего ее ужаса. Яйцо буквально прилипло к ладони. С трудом разжав кулак, княгиня медленно вынула руку из оконца и сбивчиво, стуча зубами, как от лютого мороза, пролепетала: