– Прими от меня гостинцы… белую лебедь…
Больше она ничего сказать не успела.
– Какая лебедь? – глухо, но отчетливо донеслось из домовины. – Ты будешь мне лебедью!
Из избушки высунулась бородатая голова в шлеме и залихватски свистнула. Мимолика отчаянно метнула в нее топор с огнивом и бросилась прочь, не разбирая дороги. Все же услышала, как лязгнуло железо по железу. Попала!
Княгиня сама не помнила, как добралась до жилища Чапоноса. Достоверно известно лишь то, что примчалась она туда вся в грязи, исцарапанная и в изорванной в клочья одежде.
Во дворе горел костер. Треск поленьев немного успокоил Мимолику, и она заметила стоящего тут же колдуна. В руках он держал соломенное чучело в человеческий рост, наряженное в нарядное женское платье.
– Не получилось? – участливо спросил вещун, глядя на пламя.
Княгиня, дыша после ночного забега, как лошадь в запале, судорожно закивала.
– Сжигаем? – указал Чапонос на чучело.
– Да, – выдохнула Мимолика, будучи уверенной, что оно олицетворяет принцессу Анну.
Колдун вдруг повернул чучело к огню, и княгиня ахнула. Черные косы, раскосые глаза и ее собственный свадебный наряд! Не узнать себя было невозможно. Чапонос с размаху бросил куклу в огонь. Множество искр взметнулось ввысь, ослепив княгиню. Она рухнула как подкошенная. Свет померк в ее глазах, и Мимолика уже не видела, как догорает ее белое платье.
Из темноты вышли Анастасия и Громыхало. Последний то и дело тряс головой. Она все еще гудела от точного попадания топором. Однако сейчас всех больше волновало состояние Мимолики.
– Как бы не умерла, – обеспокоенно произнесла гречанка.
– Туда и дорога, – спокойно ответил Громыхало. – Не рой яму другому.
Он все же склонился над княгиней и приложил ладонь к шее.
– Будет жить.
– Слава богу.
– Что ты так о ней печешься? – возмутился Громыхало. – Она же принцессу хотела угробить!
– Теперь строить козни ей неповадно будет, – вместо Анастасии ответил Чапонос. – Отучили.
– Да, – согласилась Анастасия, – и Мимолика теперь не опасна, и мы грех на душу не взяли. – Она обратилась к Громыхало: – Как ты догадался?
– Да тут и ребенок сообразил бы. Куда, как не к колдуну, идти Мимолике с одеждой принцессы. А кто у нас самый могущественный колдун?
Анастасия поблагодарила Чапоноса:
– Спасибо тебе, чародей.
Тот лишь развел руками:
– Куда тут денешься? Попробуй не помоги… От Громыхало никакое колдовство не спасет.
Все трое весело рассмеялись.
– А с ней что делать? – указал дружинник на лежащую в беспамятстве Мимолику.
– Завезем домой. Пусть останется в неведении, а прошедшее покажется ей страшным сном.
– Так и быть, – согласился Громыхало, – доставлю тело по назначению и пойду порадую князя.
– А вот ни Владимиру, ни Анне ничего говорить не стоит, – остановила его Анастасия.
– Это отчего же?
– Владимир горяч в гневе и скор на расправу. Того и гляди, не сносить Мимолике головы. А принцессе и так забот хватает. Лишние тревоги ей ни к чему.
– И то верно, – снова согласился Громыхало. – Что бы я без тебя делал? Пора брать в жены. Без тебя, как без головы.
Анастасия улыбнулась и скромно промолчала.
Забота одиннадцатая. Крещение в Днепре
Христос Бог, сотворивший небо и землю!
Взгляни на новых людей этих
и дай им, Господи, познать Тебя,
истинного Бога!
В ту ночь и принцесса Анна не сомкнула глаз. Едва добравшись до постели, Великий князь рухнул на нее и захрапел. Какие уж тут великие дела! Раздеться не смог. И челядь, как назло, куда-то запропастилась. Это Добрыня приказал всем схорониться и, сколько бы ни звали, носа не высовывать. По древнему обычаю невеста должна сама раздеть жениха. Не спать же князю в сапогах!
Анна и не пыталась звать прислугу: стыдно. Правда, она слабо представляла, с какой стороны подойти к Владимиру. И сама-то редко раздевалась, а тут – груда мертвецки пьяной плоти. Она уже стаскивала сапоги с Владимира в Херсонесе, но одно дело снимать сапоги с трезвого и совсем другое – с мертвецки пьяного.
Помолившись, принцесса взялась за дела. Плотно пригнанные сапоги никак не хотели слезать с ног. К тому же князь то и дело брыкался и все норовил попасть Анне в пах. Не снималась и одежда, так как повернуть тяжелое тело силенок у принцессы не хватало. Поняв, что лишь напрасно теряет время, Анна решительно достала из ларца миниатюрный кинжал и в мгновение ока вспорола на князе дорогую парчу, в клочья искромсала белье из тончайшего шелка, а сапоги разрезала так, что они сами свалились с ног. Зато теперь Великий князь лежал гол как сокол. Лишь сладко посапывал и иногда, словно младенец, пускал изо рта пузыри.
Анна накрыла Владимира пуховым одеялом и уже собралась прилечь сама, как вдруг вошел Добрыня. Принцесса всполошилась, но воевода одобряюще улыбнулся и похвалил:
– Молодец!
– Так ты нарочно?! – чуть не задохнулась Анна от возмущения.
– Тихо, тихо – князя разбудишь, – успокаивающе произнес дядька и пояснил: – Таков обычай. Теперь ты – настоящая жена Владимира.
– Ну, спасибо! А то я не знала.
– Ладно, не серчай. Мне с тобой потолковать надобно.
– Другого времени не нашлось?
– Откуда? Ты у нас прямо нарасхват: то Владимир, то Рогнеда, то Мимолика…
– Да ты, я посмотрю, глаз с меня не спускаешь.
– И то верно. Как же иначе тебя сберечь и защитить?
– От кого? – изумилась принцесса.
– Еще узнаешь, – уклончиво ответил Добрыня. – Я о другом хочу попытать.
– О чем же?
Только сейчас Анна полностью успокоилась и внимательно посмотрела на воеводу.
– Что ты мыслишь о сегодняшнем обряде?
– Признаться, я в полном недоумении. Как можно силой гнать народ на крещение?
Воевода хитро прищурился:
– Никто никого гнать не будет. Все по своей воле пойдут.
– Все настолько послушны и преданы Великому князю?
– Не в том дело. Владимир хоть и горяч, да умен. У нас жены взаперти сидят и в окошки глядят. А тут сам Великий князь гулянье им устроил. И не просто устроил, а приказал. Мужьям-то и возразить нечего. Теперь жены и сами пойдут, и мужей за собой потащат. В кои-то веки баб на волю выпустили.
– Что ж, посмотрим… Только верить все равно насильно не заставишь.
– Вот тут ты верно молвишь. Потому и навестил тебя.
– Чем же я смогу помочь?
– Мудрым словом и добрым делом.
– Я же не проповедник.
– Еще какой! Без тебя и христианства на Руси не было бы.
– Но я даже не игуменья.
– И не надо. У нас тем, кто в рясе, не сильно-то и верят.
– Странно. А почему?
– Священники сами не признают наших обычаев. Игрища отринули, обряды заклеймили. Девку и ту умыкнуть нельзя. Так скоро и вымрем.
– Видно, порочны языческие игры и нет в них ничего, кроме греха.
– Ну, не скажи: наши веры сильно схожи.
– И что же у них общего?
Добрыня не спеша разгладил длинную и густую бороду:
– Не силен я в греческой вере, только рай и ирей – на небесах. И ад – в подземном царстве. Правда, у вас там правит сатана, а у нас – ящер Юша, да дело ведь не в названии. Суть-то едина.
– Суть как раз разная, – не согласилась принцесса, – языческие боги – просто идолы, а Святая Троица – Бог истинный.
– Пусть и так, только до людей это не скоро дойдет. А внешнее сходство налицо. Святая Мария родила Христа, а Мокошь – богиня плодородия, Перун Громовержец и Георгий Победоносец – покровители воинства, святой Власий и Велес оберегают скот. Даже имена почти совпадают. Зачем же их ссорить? Не потому ли Русь так близко к сердцу приняла греческую веру, что она как родная?
– Ты говорил об этом митрополиту? – уже с нескрываемым интересом спросила Анна.
– И не раз, да все без толку. Не хочет и слышать о наших обычаях, а зря. Не плюй в колодец – напиться придется.
– Хорошо, – кротко молвила принцесса, – я сегодня же его навещу.
– Навести, да и сама помысли, как примирить наших богов. Тогда и толку будет больше, и крови меньше.
Добрыня и Анна проговорили до рассвета и с тех пор стали друзьями и союзниками. А с первыми лучами встал Великий князь. Зевнул, потянулся и, как ни в чем не бывало, весело воскликнул:
– Вы уже в сборе? Прекрасно!
Они втроем вышли на высокое крыльцо. С него открывался великолепный вид на Днепр. К нему по всем дорогам и тропинкам спускались люди в праздничных нарядах. Рано привыкли просыпаться на Руси и в будни, и в праздники. Вот и сейчас, в било еще не вдарили, а народ уже встал, умылся, приоделся и спозаранку направился к реке. Прав оказался Добрыня: шли целыми семьями. Мужи шествовали во главе, за ними – статные жены в высоких кокошниках, как правило, с грудными младенцами на руках, а следом семенила детвора в сопровождении теток и дядей. Был тут и Гриня со всем семейством. Мать Заряна поручила ему вести козу, чтобы не потерялась и никого не боднула. Коза блеяла и норовила вырваться, но Гриня обкрутил веревку вокруг рогов и крепко держал ее на коротком поводке. Видимо, поняв, что сопротивление бесполезно, коза послушно пошла за мальчиком.
– Что я говорил! – стал похваляться Владимир. – Все креститься повалили! Весь Киев предан мне и послушен.
– Да, и коней с собой прихватили, – заметил вдруг Добрыня. – Заодно и скот решили окрестить.
И в самом деле, многие горожане вели под уздцы лошадей, гнали перед собой коров и волов, тянули на веревках коз и овец.
– Они что, насмехаться надо мной вздумали?!
На Владимира накатил приступ неукротимого гнева. Лицо стало пунцовым, ногами едва пол не проломил, а руками так яростно впился в перила крыльца, что содрал несколько ногтей. По всему было видно, что вчерашний хмель ударил в голову. Анна и Добрыня, как могли, старались успокоить Великого князя, но и они были встревожены.
– Похоже, они не отделяют себя от этих животных, – предположила Анна, – и живут с ними одной жизнью.