– Хорошо, княгиня.
– Али не родила я тебе Святополка?
– Родила.
– Так что же ты меня стороной обходишь? Дорогу в мою опочивальню позабыл? Али постарела? Али увяла?
– Краше стала.
Очи Великого князя стали смазливыми, как у похотливого кота.
Юлия прильнула к нему пышной грудью. Хоть и мала ростом, а прелести знатные. Руки сами к ним тянутся.
– Утоли мою жажду, – зашептала она ему на ухо, лаская язычком мочку и нежными пальчиками развязывая пояс. – Вознесемся на вершину блаженства.
Они сбросили с себя одежды. Как Адам и Ева, только кресты нательные. Сколько жен, сколько наложниц, сколько полюбовниц было у Владимира? Не сосчитать. Ни одной не пропускал. Лют был до ласк женских. А тут увидал крестик на пышной груди гречанки и смутился.
– Иди же ко мне, – протянула к нему руки Юлия.
Владимир вспомнил, как они с Анной перед тем, как лечь в постель, всегда читали молитву, и сказал:
– Прежде хочу помолиться.
Глаза Юлии округлились:
– Может, нам еще попа со свечкой позвать?
– Как хочешь.
Юлия в молчаливом изумлении наблюдала, как Великий князь в чем мать родила опустился в красном углу на колени перед иконой Пресвятой Богородицы и стал что-то бубнить, отбивая поклоны. Взгляд его просветлел. Закончив молитву, Владимир принялся поспешно натягивать на себя портки.
– Ты куда?
– Дела, – буркнул Великий князь, не глядя в ее сторону.
Гречанка бросилась к нему и в ярости сорвала одежду.
– Никуда ты не уйдешь!
– Почему? – с глупым видом спросил Владимир.
– Чтобы расколдовать.
– От чего?
– От чар византийки. Это она, змеюка, тебя околдовала!
– С чего ты взяла?
– С того, что никакой мужик не устоит перед моими прелестями. Смотри!
Юлия изогнулась в похотливой позе. Владимир почесал бороду.
– Пожалуй, не устоит. А ты что, проверяла?
– Да, голая по двору бегала, мужиков соблазняла, – нисколько не смутилась гречанка, – и тебя своей красотой расколдую, разгоню чары ласками, освобожу от дьявольского наваждения.
Она попыталась притянуть Владимира к себе.
– Погоди, но похоть и есть дьявольское наваждение. Как же наваждение от наваждения избавит?
– Клин клином вышибают! – рассмеялась гречанка. – Забудешь ты в моих объятиях и про принцессу, и про все на свете…
– А вот это мне ни к чему, – заявил Великий князь и решительно нахлобучил на голову шапку.
– Так ты уходишь? – не поверила Юлия.
– Как видишь.
– А как же я?
– Не забыл я о тебе, Юлия. Позабочусь, дай срок.
– Ох, забудешь, – покачала головою гречанка.
– С такой красотой ты и сама не пропадешь, – усмехнулся Великий князь.
– Да, сильно тебя околдовала византийка, – вздохнула гречанка, – шага не можешь ступить без ее ведома.
– Толковую жену не грех и послушать.
– Где это видано, чтобы баба мужиком крутила, как хотела. Ох, плохо это кончится!
– Не твоего ума дело!
– И чем она взяла? Как говорится, ни кожи ни…
Увидев суровый взгляд Владимира, оборвала себя на полуслове.
– Тем и взяла, что о тебе, дурехе, печется.
– Что-то не шибко заметно…
– Эх, Юлия, – покачал головой Великий князь, – одно на уме. О душе подумай!
– Я вот и думаю, что такое же право на тебя имею. Может, и поболе. Она тебе еще сына не родила. А ты мной брезгуешь. Не убудет с нее, если ты и меня приласкаешь. Я же ни слова не сказала, когда ты других жен заводил.
Заплакала Юлия на этот раз по-настоящему. Обидно стало. Высказала, что на душе накопилось.
Погрустнел Великий князь. Задумался. Потом стал перед Юлией на колени и молвил со слезами:
– Прости, если можешь.
– А ты будешь со мной? – оживилась гречанка.
– Нет, – покачал головой Великий князь, – не могу. Может, и околдовала она меня, но только не могу – и все.
– Ступай с Богом, – прошептала Юлия. – Ступай, не мучай меня.
– Прости, – еще раз произнес Владимир и покинул светлицу.
Забота тринадцатая. Суд княжий
…«милости хочу, а не жертвы»…
У Заряны убили мужа. Разбойников поймали и привели к Владимиру на суд княжий.
– Суди, княже, – сказал стражник принятую для такого случая фразу. Тут же находились Добрыня и убитая горем Заряна.
– За что убили?
Разбойники, отец и сын, рухнули на колени.
– Леший попутал, – зарыдал старший, – не хотели мы его убивать – только ограбить. А он нас заметил и бросился с вилами. Тут мы его и порешили… Прости, княже. Прости нас, женщина.
Разбойник повернулся к Заряне:
– Ненароком вышло.
– Мне от этого не легче, – всхлипнула Заряна. – Кто теперь будет детей кормить?
Разбойники потупили очи.
– Зачем грабили? – спросил Владимир. – Может, с голоду пухли?
– С голоду, спасибо тебе, княже, не пухли, а прослышали, что у покойника богатство припрятано.
– Какое там богатство? – развела руками Заряна. – Куча детишек да забот полон рот.
– Слыхали, что греки гривной тебя одарили.
– Да ее уж и след простыл: ушла на долги и виру.
– Я же говорю, леший попутал… Кабы знали, не позарились бы на такую бедность. Хоть сына пощадите! Молодой еще. Я его сбил с панталыку.
– Есть чем откупиться? – спросил Великий князь.
– Откуда? Голы как соколы. Не от сытой жизни пошли на грабеж.
Добрыня наклонился к Владимиру:
– Дело ясное. Око за око, зуб за зуб. Таков закон предков.
– Не могу, дядька.
– Дашь слабину, потом пеняй на себя.
– Да знаю я, знаю, – отмахнулся Великий князь. – Заповедь не могу нарушить. Покаялся.
Пока воевода и Великий князь препирались, Заряна встала и направилась к выходу.
– Ты куда? – остановил ее Добрыня.
– Некогда мне тут рассиживаться: коров пора доить.
– Ладно, – сказал Владимир, – разбойников в поруб, а ты, Заряна, приходи завтра. Тогда и оглашу приговор.
– Еще и завтра! – всплеснула руками Заряна. – А кто будет скотину кормить да щи варить?
Владимир ничего не ответил и быстро покинул залу. Он направился к Анне.
– Что случилась? – с тревогой спросила принцесса. – Ты сам на себя не похож.
– Разбойников не могу на смерть осудить, а должен.
Анна сразу все поняла:
– А ежели помилуешь, то нарушишь закон.
– Это еще полбеды. Они покаялись!
Анна понимающе кивнула:
– А повинную голову не секут.
На глазах Владимира выступили слезы:
– Раскаявшихся Бог прощает.
– Да, – согласилась Анна.
– Тогда как судить их мне, убившего брата?
– Я не знаю, – тихо вымолвила Анна. – Говорят: Богу – Божье, кесарю – кесарево.
– Я хоть и кесарь, а греха боюсь.
– Кесарю многое прощается: не о себе печется, не ради себя берет грех на душу.
– А не ты ли мне говорила, что благими намерениями устлана дорога в ад?
– И то правда.
– И что же мне делать?
– Они ждут твоего слова?
– Я посадил их в поруб. До утра.
– Тогда будем молиться. Если они искренне раскаялись, Бог поможет.
До утра Анна и Владимир не сомкнули глаз. Уже и рассвело, и пора было суд вершить, а Владимир по-прежнему был в полной растерянности. С тяжелым сердцем надел он княжеское корзно и направился в залу для суда. Вдруг вбежал Громыхало.
– Княже, Заряна хочет с тобой поговорить.
– Где она?
– Во дворе дожидается.
– Давай сюда!
Заряна вошла и, потупив глаза, молвила:
– Я тут подумала, что от их смерти проку мне никакого. Пускай лучше по хозяйству помогают. Мне одной такую ораву не прокормить. Только ты, княже, дай охрану, а то, неровен час, эти злыдни и меня порешат, и детишек перебьют.
Владимир бросился к Заряне и от всего сердца обнял ее.
– Дам я тебе охрану, родная! Я тебе такую охрану дам, что ни один волос не упадет с твоей головы!
Вскоре Великий князь огласил приговор:
– Разбойников до первой провинности не казнить, а быть им обельными холопами Заряны.
После суда Владимир сразу вспомнил о Рогнеде.
– Надо Рогнеду навестить, – сказал он Анне, – попросить прощения за мать и отца.
– Давно пора, да только лица на тебе нет. Всю ночь глаз не сомкнул, – ласково произнесла принцесса, – отдохнул бы малость.
– Как подумаю о Рогнеде, сон не идет. Поеду.
– Благослови тебя Господь.
Владимир поцеловал Анну, вскочил на коня – и был таков. Даже Добрыню не предупредил о своем отъезде.
Рогнеда, увидев Владимира, несказанно удивилась:
– Ты? Один?
– Как видишь.
Что-то недоброе мелькнуло в глазах Рогнеды.
– Зачем пожаловал?
– Хочу поговорить.
– Слушаю.
– Угости квасом: во рту пересохло.
– Может, еще и вином?
Владимир как будто и не заметил издевки в словах княгини.
– Вино не потребно: не на пир приехал.
Рогнеда велела подать квас. Они прошли в светлицу и сели за большой дубовый стол. Владимир никак не решался начать разговор. Княгиня твердым взглядом смотрела на незваного гостя, не проявляя нетерпения, но и не пытаясь помочь ему наводящими вопросами.
– Каяться, – наконец выдавил из себя Владимир, – приехал я, каяться за твоего отца, за твоих братьев. Грех на мне великий. Прости, если сможешь.
Владимир стал на колени и низко склонил голову.
Рогнеда долго не отвечала, задумчиво глядя на Великого князя. Наконец спросила:
– Это тебя Анна надоумила?
– Я сам.
– Что же ты раньше не раскаялся?
– Не ведал, что творил. Думал, так надо, таков обычай, закон предков. А как уверовал в Христа, понял, что грешен.
– И зачем тебе мое прощение?
Князь ответил не сразу. Видно, этот вопрос даже не приходил ему в голову. Тихо вымолвил:
– Не знаю…
– Зато я знаю! – вскочила Рогнеда. – Хочешь на моем прощении в рай попасть, избежать геенны огненной!
– Кто этого не хочет, – еще ниже склонил голову Владимир.