Рогнеда с удивлением смотрела на коленопреклоненного Владимира. Никогда она его таким не видела. Неужто в самом деле раскаялся?
– Ну хорошо, – снова присела княгиня, – прощу я тебя. Что дальше? Останусь твоей женой?
– Христианину положена одна жена.
– А я?
– Выберешь себе мужа, кого пожелаешь.
– И после таких слов ты просишь моего прощения?
– Да, – твердо ответил Владимир, – не хочу врать.
– Встань, княже! Негоже Великому князю перед наложницей на коленях стоять.
Владимир послушно поднялся.
– Вижу, не можешь ты меня простить. Да и я бы, наверно, не смог.
– Я подумаю, – вдруг сказала Рогнеда, – и сегодня же дам ответ.
– Буду ждать его здесь, – с надеждой посмотрел Великий князь на Рогнеду.
– Иди приляг, отдохни с дороги.
– И то правда, всю ночь не спал.
– С законной женой развлекался?
Владимир понял, что сказал глупость, и смутился. Тут и оправдываться неловко. Потупив голову, пошел в опочивальню.
Рогнеда долго сидела за столом, ожидая, пока заснет Владимир.
Простила ли она его? Уже давно. Иначе не родила бы ему четверых сыновей. Иначе не было бы столько счастливых любовных ночей. Сколько подворачивалось подходящих случаев для мести! Ежели бы хотела, давно бы убила. Простить Рогнеда не могла одного: своей отверженности. Этого не может простить ни одна женщина, кроме смиренных христианок. Но она, Рогнеда, – не христианка. Она – княгиня, ей и останется. Даже ценой собственной жизни. Поэтому ответ Владимиру давно готов.
Рогнеда достала из ларца кинжал и тихо вошла в опочивальню. Великий князь сладко спал, положил правую руку под голову.
– Не суждено тебе встать с этого ложа, – прошептала княгиня, – не суждено выйти отсюда, не суждено оставить меня!
Подойдя к Великому князю, Рогнеда взмахнула кинжалом и, закрыв глаза, вонзила его в…
– Ой! – вскрикнула княгиня. Пока она готовилась, шептала и замахивалась, Владимир проснулся, легко перехватил руку Рогнеды и вырвал из нее оружие.
– Это твой ответ?
Рогнеда молчала.
– Думаю, ты помнишь, в чем хоронят жен?
Княгиня едва заметно кивнула.
– Тогда почему не в свадебном наряде? Ты же знала, что даже ежели и убила бы, то живой бы отсюда не вышла.
– Мне все равно.
– Ступай, надень свадебное платье.
Рогнеду спас Изяслав, малолетний сын Владимира. Явившись с мечом, он встал на защиту матери. Великий князь был настолько поражен, что отложил расправу.
Весть со случившимся быстро долетела до Анны, и она вместе Добрыней и боярами примчалась в терем Рогнеды. Та с каменным и бледным, как смерть, лицом, в подвенечном платье стояла посередине зала, ожидая своей участи. Владимир угрюмо сидел за столом. Их сын Изяслав стоял возле матери с обнаженным мечом в руках.
– Судите ее, бояре, – сказал Великий князь, – судите, как наши славные прадеды судили жен, поднявших руку на мужа.
– Не жена я тебе, – ледяным голосом произнесла Рогнеда, – ты сам это сказал.
Бояре в замешательстве топтались у входа. Не растерялась лишь Анна. Она подошла к Изяславу и взяла его за ручки, с трудом удерживающие тяжелый меч.
– Опусти меч. Твоей маме больше ничего не угрожает.
– Нет, – ответил Изяслав, – я буду защищать ее всю жизнь. Ни на шаг не отойду.
– Молодец. Ты славный защитник.
Принцесса погладила мальчика по вьющимся волосам, направилась к Владимиру, встала на колени.
– Давеча ты помиловал чужих людей, убивших мужа. Так будь же милосерден к матери, подарившей тебе четырех сыновей.
– Как ты не понимаешь?! – запальчиво воскликнул Великий князь. – Она хотела убить меня!
– Пойми и Рогнеду. Ты для нее – изменник. Ты оставил ее ради меня. Разве вправе мы ее судить?
– Пусть судят бояре.
Бояре потупились. Кто-то тихо произнес:
– Ежели по обычаям предков, то…
Не договорил, не осмелился произнести при ребенке страшное слово.
– Погодите, – выступил вперед Добрыня, – мы же христиане и должны судить, как Христос.
– Он не судил! – воскликнула Анна. – Он миловал. Он сказал про блудницу: «Пусть тот, кто безгрешен, первый бросит в нее камень».
– В Рогнеду? – удивился Громыхало. – Как можно? Она же святая!
Зашумели бояре:
– Прости ее, княже!
– Не ведала, что творила!
– По ревности.
– Любит тебя шибко.
Анна снова подошла к Владимиру.
– Тяжело судить, когда самого задело. Тем паче должны мы быть милосердны.
Сглотнул обиду Великий князь, вздохнул глубоко, встал и объявил свою волю:
– Рогнеду не казнить, а сослать в отчину.
– Только не в Полоцк! – воскликнула княгиня. – Лучше смерть…
Великий князь понимающе кивнул и продолжил:
– Заложить новый град, Изяслав.
Увидел, как у сына радостно блеснули глаза.
– Пусть княжит.
Прослезились даже седые бояре. Добрыня подошел к Рогнеде.
– Что же ты плачешь, голубушка? Горислава наша. Снимай платье свадебное.
– Да, пора надевать рясу, – ответила Рогнеда. – Быть мне невестой Христовою…
Забота четырнадцатая. Двенадцать апостолов
…будьте мудры, как змии, и просты, как голуби.
По возвращении в Киев Анна сказала Владимиру:
– Жены и дети твои томятся в неведении. Оттого и строят козни. Огласи им волю свою.
– С женами понятно, – вздохнул Великий князь, – найду женихов знатных, и свадьбы сыграем. А вот как с сынами быть?
– А что такое?
– Слышала, что волхв вещал? Умру я от сына своего. Узнать бы, от какого… Надо Гана попытать.
– Василий, – назвала принцесса великого князя христианским именем, – ты тогда в Херсонесе в самом деле прозрел?
– А разве не видно по делам моим?
– Видно, но иногда такую чушь говоришь, что просто не верится!
– Но разве волхвы не обладают даром ясновидения? Разве не предсказали они судьбу вещему Олегу?
– Может, и обладают, но только на волю твою эти предсказания влиять никак не должны.
– Почему? Что плохого, ежели я буду знать то, что будет? Разве не смогу я тогда предотвратить грозящие нам беды?
– Царь Ирод пытался. И что? Погубил тысячи младенцев и обрек себя на муки вечные.
Владимир прошелся по светлице.
– Выходит, что предсказаниями пытаются управлять моей волей?
– Еще как, – кивнула Анна.
Великий князь рассмеялся:
– Не буду я пытать Гана: он только этого и ждет.
– Вот сейчас я вижу, что ты прозрел, – улыбнулась Анна. – Заповеди на то и даны, чтобы волю явить.
– Заповеди – это хорошо… – погрустнел Владимир. – Только я все равно не знаю, как поступить.
– Не знаешь, какому сыну где княжить?
– Хочу, чтобы Русь единой была. Посажу сыновей на княжества, а они потом моим словом отделятся от Киева.
– Великий князь – всем глава.
– Я же не вечный. А сыны как бы не перерезали друг друга за стол киевский.
– Вот и надобно положить каждому свой удел, свою вотчину. Она сыновьям опорой будет, а они – опорой Великого князя и всей Руси.
– Только вот кто Великим князем будет?
– Позже решишь, когда увидишь, кто как княжит…
Владимир в тот же день созвал всех бывших жен и двенадцать сыновей. Стояли отроки в ряд, один краше другого.
– Чем не апостолы? Хоть и малы, а удали не занимать, – улыбнулся Великий князь и пригласил всех за столы дубовые, накрытые яствами сладкими.
После угощения повел речь величаво:
– Женушки мои разлюбезные! Были вы мне отрадою и сердца усладою. Только все на свете кончается: и доброе, и недоброе. Пришла пора и нам расстаться. А чтобы не тужили вы о прежней жизни, дам вам ясных соколов, добрых молодцев…
– Ясных соколов мы и сами найдем, – встряла нетерпеливая Мимолика. – Ты лучше скажи, княже, что сынам дашь? Что с ними будет?
– Сыны будут со мной, – твердо ответил Владимир. – Хватит им за подолы держаться. Будут Руси служить.
– И что за верную службу положишь? – спросила Олова.
– Посажу всех на княжества в города русские.
– Когда?
– Когда княжить научатся.
– Как служить, так уже не малы, а как княжить, так еще рано, – возмутилась Малфрида Богемская.
– Почему Изяславу княжить можно, а другим нельзя? – поддакнула гречанка Юлия.
Загалдели, затараторили бывшие жены.
– Цыц! – топнул ногой Владимир, и все смолкли. – Изяслав заслужил стол доблестью.
– Что же это за доблесть такая – на отца с мечом бросаться? – съязвила Малфрида.
– Именно. Ради матери на все готов. Если бы не Изяслав, не сносить Рогнеде головы…
Все повернулись к Рогнеде, которая скромно сидела в углу.
– Правда?
– Как будто не знаете, каков Владимир в гневе…
– Знаем, знаем, – закивали княгини.
– И остальным сынам будет по делам их, по заслугам, – продолжил Великий князь. – Пусть Руси и мне послужат. Тогда и княжить будут как надобно, добытое дедами и отцами преумножат.
– А кто приемником будет? – гнула свое Олова, желавшая, чтобы Владимир признал ее сына, как старшего, наследником киевского стола.
– Кто больше заслужит, тот и будет.
– А как же заветы предков? Как можно их нарушать?
– Не нарушать пришел я, но исполнить, – ответил Владимир словами из Библии. – Разве не завещали мне предки Русь крепить? Как же непригодный ее укрепит? Не стану уподобляться книжникам, хватавшимся за букву, как за соломинку. По делам будет награда.
– Верно, – согласились остальные княгини. Теперь их сыновья могли взойти на киевский стол.
– И еще хочу, чтобы крестились все чада мои, – поднял чашу Великий князь. – Хочу, чтобы жили мои дети в мире и согласии, как истинные христиане, как апостолы. Чтобы не превозносили себя выше других, не враждовали, как я с братьями, а были друг другу верной опорой. Тогда и Русь пребудет во веки веков!
Владимир вспомнил Тайную вечерю, отпил из братины и пустил ее по кругу, затем разломал хлеб на двенадцать частей, раздал всем сыновьям и напутствовал словами из Библии: