Тут же он сообразил, что Векша все же не знает, кто приходил к Микуле, но если Одарка проболтается о своей ночной вылазке, то будет обоим плохо. Одарке — даже хуже, девке не положено шляться по ночам по сеновалам, где парни спят. Но ведь известно, что женщины болтают не от ума и рот им не зашьешь. Хозяйки они... И не только языка.
Да и Векше о том, что он видел, не следовало бы болтать при людях.
За разговором Микула и не заметил, как его перестала бить крупная дрожь, — вроде даже потеплело, показалось ему, — и опасаясь, что Векша в своих рассуждениях доболтается до истины, Микула попытался увести разговор от опасной темы.
Он придал лицу озабоченное выражение и проговорил:
— Сегодня будет сухо. Надо бы на поле поторопиться. Там еще много убирать.
Векша перестал щуриться. Ночь прошла, а с ней и сладкие сны. Теперь пора браться за дело. Год оказался удачным: дожди выпали, когда нужно, а в нужный момент наступило тепло. Теперь надо поторопиться сжать поле, чтобы жито не осыпалось под осенними дождями.
— Микула, пока я запрягаю лошадь, сложи в телегу серпы, вилы и все, что еще нужно, — хозяйственно распорядился Векша и мотнул головой в сторону избы. — Марфа уже встала. Сейчас подоит корову и поедем на поле.
Распорядившись, Векша поскакал в избу, как молоденький козел, высоко поднимая замерзшие ноги.
Микула быстро покидал в телегу нужные орудия. Их искать не надо было, — все висело рядом на стене на толстых деревянных гвоздях, вбитых в бревна, либо было заткнуто под соломенную стреху.
Когда он закончил работу, небо на восходе зарозовело. Послышалось шипение черной птичьей стаи, с утренним дозором облетавших лес, поле и дорогу. Это были вороны, сбившиеся в одну стаю.
Микула неожиданно громко тюкнул на ворон и поспешил в избяное тепло, пахнущее полынной горечью и тяжелым людским духом.
Глава 9
За славным городом Киевом кончался бескрайний лес, покрывающий темно-зеленым одеялом огромную Русскую землю, на которой жили разные люди, называвшие себя по-разному: древляне, туровцы, кривичи, радимичи, вятичи, ятвяги и другие. Но пока никто на этой земле еще не называет себя русским.
Русская земля окружена многими опасностями. С востока ее терзают варвары-кочевники, с запада другие варвары: поляки, тевтоны, чехи. С юга — цивилизованные греки. Но варвары ли они, «цивилизованные» ли, но все они желают разорения Русской земли. Лишь с севера нет опасности, там льды и ночь.
Сказители-кощунники бают, что после того как сыновья бога неба Урана разделили его царство, по жребию местность у океана, где находилась самая высокая гора, получил Атлант. В те времена там было тепло, и растения и животные плодились в изобилии. Тогда были счастливые времена, и люди не ведали ни бед, ни холода, ни голода. И Атлант учил людей различным наукам, земледелию, врачеванию и астрономии. И были у них искусства.
Но для чего земным существам наука о далеких звездах? Они не знали, так как смотрели в землю. Но пришло время, и вечное зло напало на Атлантиду. Была большая битва, где боги метали друг в друга звездами, и поглотил бесконечный Океан счастливую землю. И не осталось от нее и следа, а те, кто остались живы, ушли в другие места. И остались от них потомки, рассеявшиеся по Русской земле. И зло правит на земле.
Но радуют сказители-волхвы, — счастливая земля цела, и вход находится рядом с нами, но только путь в нее закрыт колдовскими заклятиями. И живут там только умершие души, подобные туману. Живому нет туда пути. Но настанет время, и придет богатырь, который разрушит черные чары. И зло падет. И заклятия спадут и откроется путь в потерянную землю. И тогда умершие вернут себе земной облик, и воссоединятся родители и дети, и любящие друг друга. И настанет блаженное время, как прежде. И это блаженство будет продолжаться вечно...
С юга, где в степи по берегам Днепра бродят отряды диких кочевников, Киев оградился Белгородским городком.
Через Белгород тянется широкий шлях. Земля на дороге колесами повозок разбита в пыль. Пыль теплая и мягкая, как лебединый пух. С обеих сторон дорогу ограждает стена дремучего леса.
Проезжие и прохожие опасливо посматривают на лес. Хотя лес и кажется пустынным, но из его черноты чувствуются внимательные взгляды невидимых глаз.
В лесу живет множество опасных существ: и зверей, и разной лесной нечисти — леших, кикимор и прочих. Звери нападают на отставших людей и убивают их. Лесная нечисть околдовывает и сосет кровь и мозг или забирает в вечное рабство. Это уж как кому нравится.
Но в лесу опаснее всех человек. Звери и нечисть убивают, когда голодны. Человек же убивает из развлечения.
Поэтому, перед тем как войти в лес, путники вешают на сучья старого ветвистого дуба, раскинувшегося там, где кончается поле и начинается лес, разноцветные тряпочки в дар лесным духам, чтобы те, в случае чего, оборонили от беды.
Но лес не такой уж и дикий, как кажется со стороны, — чуть в стороне от шляха, на огромной поляне за деревьями виднеется золотистое поле спелой ржи. На поле виднеются запыленные пятна людей, режущих серпами рожь и связывающих пучки в снопы.
О том, кто построил первую хижину в этом диком месте, сельчане говорили смутно. По их словам, давным-давно здесь проходил сын Ноя Мунт, которому досталась северная сторона. Устав от жары и жажды, Мунт последовал за оленем в поисках воды и прохлады. Под старой плакучей ивой он обнаружил источник невероятно сладкой воды. Отдохнув, он назвал это место «Головка» и заложил здесь селение. Ныне живущие здесь селяне считают это место святым, и среди них бродит тайный слух, что где-то в этих местах и спрятан вход в блаженную землю Атлантиду.
Векша стоит среди высокого, ощетинившегося до колен золотыми иглами жнивья и обеспокоенно окидывает взглядом поле. Снулое, как старый медный таз, осеннее солнце припекает из последних сил по-летнему. Разжарившийся Векша распахнул дырявый посеревший от времени зипун и подставляет тощую бороденку тянущему со стороны далеких мазурских болот прохладному сквозняку. Бороденка шевелится степным седым ковылем. Поостеречься надо бы Векше, осенний мазурский сквозняк гнилой, несет с собой лихоманку. Тощее лицо Векши озабочено, некогда ему.
Микула догадывается, что он прикидывает, что даже после того, как он отдаст положенную часть урожая князю, у него останется достаточно, чтобы пережить зиму, и даже сделать хороший запас на следующий год. Надо только его припрятать как следует от алчных княжеских глаз, — в лесу хватает места для схронов, — и тогда голод, который долгое время нависал над Векшиной семьей, забудется, во дворе станет весело, и не будут умирать малые дети будущее семьи.
От мыслей о предстоящем запасе на душе Векши становится радостно, и в его куцей бороденке блуждает невольная красногубая улыбка. Но, боясь спугнуть удачу, он, поглаживая бороду, поспешно стирает заскорузлой ладонью улыбку и строго кричит на горбатящихся женщин, склонившихся над рваной полосой несжатой коричневой ржи:
— Ну-ка, бабы, пошевеливайтесь, день уж клонится к закату, а у нас еще и половина поля не сжата! Торопитесь, бабы, — задорно кричит Векша, — торопитесь, уберем урожай и будут вам в лютый холод, когда даже нос страшно высунуть за дверь, толстые лепешки с медом. Будете в сытости льняное полотно ткать, шерстяную пряжу сучить и славить богиню плодородия Макошь.
Сгорбленные женщины, предчувствуя зимние утехи, радостно смеются и еще торопливее машут серпами, грозя отрезать себе пальцы, они срезают сухие стебли, вяжут стебли в пучки и бросают их за спину. Бросают не глядя, куда они падают. Там малые дети при деле, — тут же подхватывают снопы и оттаскивают на телегу. Все при своем деле. Все, как в муравейнике.
Микула, как взрослый муж, помогает Векше складывать снопы в воз. Но он еще не так силен, чтобы бросать на верх воза охапки снопов. Векша, скинув серую свитку на колесо и обнажив тощее, жилистое, как у старой лошади, тело, с неожиданной силой швыряет снопы наверх сам. Микула на возу, утонув по пояс в соломе, только ловко ловит снопы и укладывает ровным порядком вокруг себя.
Они торопятся, чтобы поспеть за женщинами. И как только воз заполняется огромным горбом, Векша перетягивает груз пеньковой веревкой и гонит в деревню, — несколько изб, огороженных частоколом поверх земляного вала. Здесь он сваливает снопы в своем дворе на ровную, закаленную горячим солнцем, до каменной твердости, площадку. На этой площадке сжатое жито досохнет.
Конечно, лучше было бы оставить рожь в снопах на поле, здесь и ветерок обдует, и солнце пожарче. Но оставлять на поле сжатый урожай неразумно, в лесу слишком много жаждущих чужого добра. Но больше всего — от завидущих боярских глаз следует держаться подальше.
К вечеру почти все поле сжато, и у Векши радостно дрожит сердце. Удалось убрать все, теперь остается только подсушить, обмолотить и спрятать зерно в тайники. Но все это можно будет сделать позже.
И уже Векша укладывает на телегу верхние снопы, как замечает бредущего по дороге мимо поля человека в черной одежде.
По дороге ходят разные люди. Но добрые люди в черной одежде не ходят. Поэтому Векша делает вид, что не замечает путника.
Зато черный путник заметил работающих на поле людей, сошел с дороги и направился к ним. Приблизившись, он, видя, что на него не обращают внимания, некоторое время стоял в стороне и смотрел на работающих людей, затем размашисто перекрестился и громко проговорил:
— Бог в помощь вам, люди!
Векша отметил, что на местном наречии черный человек говорил не очень уверенно, и сделал вывод, что это грек и христианский монах. После того как Владимир объявил всех христианами, их стало много ходить по земле Русской.
Векша недовольно покосился на грека и поморщился. Думает зло. Эти бездельники шатаются по земле и требуют себе все, что им ни попадется на глаза, толку от них никакого. А у местных людей свои боги: Род, прародитель богов, творец мира; Белобог, бог добра, плодородия; Велес — бог скота, мудрости, соперник Перуна; Ярило — бог весны, пробуждающейся природы, любви; Сварог — бог неба, солнца и огня; Даждьбог — бог плодородия и солнечного света, живительной силы; Лада — богиня любви и брака. Главный над ними Перун — бог грозы. Понятные боги и близкие. Векша недавно молился им, и он знает в дремучем лесу тайное место, где стоят кумиры. Еще недавно и князь Владимир молился старым богам. Но поругался он с княгиней, больше смахивающей по облику на греческую монахиню, и, чтобы помириться с ней, откинул чудной номер: напившись до одури, с помощью дру