{439}. Это как будто находит подтверждение в сообщении арабского путешественника второй половины X века ал-Мукадцаси о том, что «войско из Рума (Византии. – А. К.), которое называют русами, напало на них (хазар. – А. К) и овладело их страной»{440}. Однако картина беззащитного Киева и увлеченность Святослава балканским проектом делают это предположение маловероятным. Фраза о русах, явившихся из «Рума», скорее означает, что русы напали на хазар после нападения на балканские владения Византии, к которым в момент сбора материалов для книги ал-Мукаддаси (она написана в 980-х годах) относилась и Дунайская Болгария. Из всего вышесказанного следует, что поход 968/69 года совершила сила, независимая от Святослава и Ольги, но явившаяся с территории Киевской Руси. Это могли быть только князья, входившие в союз с центром в Киеве. Часть из них не пошла со Святославом на Дунай, но продолжила начатое им решительное наступление на хазар, ударив по Нижнему Поволжью.
Итак, история отношений русов и хазар в 960-х годах предстает в следующем виде. К середине X века от могущества Хазарского каганата остались одни воспоминания. В результате давления киевских русов было утрачено влияние на земли восточных славян. При поддержке арабов добились независимости волжские болгары. Хазарами были практически утрачены позиции в Восточном Крыму. То же самое произошло в горном Дагестане и в восточной части предгорий Кавказа. Сохранившиеся в Подонье, Приазовье, Нижнем Поволжье и на Каспии владения хазар теснили аланы, черные болгары, печенеги, огузы и, разумеется, русы. Наступил момент, когда в истории государства хазар можно было поставить точку. В середине 960-х годов русы, руководимые Святославом, подчинили вятичей, разгромили Саркел, Таматарху и Боспор. Как уже отмечалось, этот поход являлся продолжением прежней политики Киева в отношении восточнославянских племен, уплачивавших дань хазарам. В результате рейда русов по Дону и вдоль побережья Азовского моря каганат утратил все свои западные владения. После этого Святослав увлекся землями на Дунае. Однако Киев оказывал давление на владения хазар и на другом направлении. В знаменитой переписке хазарского царя Иосифа с испанским евреем Хасдаем ибн Шафрутом имеется сообщение о том, что хазары перекрывают устье Волги, не позволяя русам проходить в Каспийское море, чтобы «идти на исмаильтян, и (точно так же) всех врагов (их) на суше приходить к „Воротам“ (Дербенту)». Иосиф добавляет о русах: «Я веду с ними упорную войну. Если бы я их оставил (в покое), они уничтожили бы всю страну исмаильтян до Багдада»{441}. Русско-хазарский военный конфликт в начале 960-х годов, когда было написано письмо, налицо. И вот спустя всего несколько лет после того, как были написаны процитированные строки, русские отрады, направленные из Киева, явились на Нижнее Поволжье и нанесли удар по Итилю и Самандару{442}. В то время когда одни русы засели в Дунайской Болгарии, а другие – в городах хазар, на Киев и напали печенеги. Именно подхода русских сил с востока, со стороны Хазарии, и испугались кочевники.
Что ж, остается признать, что русские князья во главе с Ольгой во второй половине 960-х годов слишком увлеклись внешними походами. Направив из Среднего Поднепровья одновременно два значительных войска – одно на Дунай, а другое на Волгу, – они оставили Киев беззащитным, чем воспользовались печенеги. В этих условиях на первый план вышла сила, о которой до этого на страницах данной книги не шла речь. Этой силой было киевское вече.
История возвращения Святослава в Киев достаточно темная. Сюда его пригласили киевляне, то есть городская община Киева, а не союзные князья. Появление князя не было связано с обороной города от печенегов. Киев был спасен левобережным воеводой Претичем еще до прихода из Болгарии небольшой дружины, возглавляемой Святославом. Зачем же тогда киевляне отправили посольство к Святославу? Ситуация кажется еще более запутанной после знакомства с летописным рассказом о том, как, явившись в город, Святослав заявил матери и боярам: «Не любо мне в Киеве быть, хочу жить в Переяславце на Дунае – там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы». Ольга уговаривает сына: «Видишь – я больна; куда хочешь уйти от меня? („Ибо уже разболелась она“, – добавляет летописец.) Когда похоронишь меня – иди куда хочешь». Почему же, явившись на Русь, Святослав вскоре понимает, что ему «не любо» жить в Киеве? Почему он хочет вернуться в Болгарию, положение в которой очень неустойчиво, так как ее покорение далеко до завершения? Князь так торопится на Балканы, что хочет оставить мать, находящуюся при смерти. Ольга просит сына дождаться ее смерти и похоронить ее. «Повесть временных лет» указывает, что умерла княгиня всего через три дня после этого разговора (согласно Проложному житию Ольги, 11 июля 969 года){443}. Но похоронив мать, Святослав сразу же перестает торопиться в Болгарию и весь 970 год проводит в Киеве, распределяя земли между сыновьями. На Балканах он появляется только в 971 году. Последнее противоречие легко разрешимо – летописное сообщение о пребывании Святослава в Киеве также первоначально не знало разбивки на годы. Князь покинул Киев сразу же после смерти матери, и лишь позднейший летописный сводчик разделил сообщение о его визите в Киев между тремя годами{444}. Однако разрешив одно противоречие, мы только усилили другие. Ведь если мы сокращаем срок пребывания Святослава в Киеве, то еще более непонятными становятся цель его появления там и причина быстрого отъезда.
Учитывая, что Святослава пригласили именно киевляне, и проводя параллель с подобными историями, происходившими в XI-XII веках, мы можем предположить, что киевляне звали его на княжение. В X веке киевский князь зависел не только от воли других князей и дружины, но еще и от мнения «земли», городской общины, которой он управлял. Согласно летописи, во время легендарного похода Олега на Царьград дань с греков получали не только те, кто участвовал в походе, но и крупнейшие города Руси – главнейшие общины, которые, по всей видимости, санкционировали и организовали поход на Византию (Киев, Чернигов и др.). Известно о совещаниях Владимира, сына Святослава, со «старцами градскими» (городскими старейшинами). В городах, наряду с княжеской администрацией, долго сохранялась и десятичная система местного управления, зародившаяся в глубокой древности (в городах во главе десяти дворов стоял «десятский», сто дворов составляли «сотню», возглавляемую «сотским»). Следует вспомнить и о той роли, которую играло в древней Руси вече (народное собрание). Летописцев не удивляло, что народ (вече) пригласил Рюрика, спокойно отнесся к захвату Киева Олегом, вызвал Святослава из Болгарии. Все это кажется книжникам вполне естественным. И в X веке, и позднее, в XI-XII веках, вече было важным элементом политической жизни, с которым должны были считаться князья; само же вече часто не считалось с князьями и их мнением. Неоднократно симпатии городской общины в выборе князя не совпадали с расчетами князей-союзников. Без согласия и одобрения народа, городской общины князь не мог безопасно для себя совершить ни одного значительного шага.
Огромным влиянием пользовались самые знатные и богатые представители общины – бояре и купцы. По своей силе купец IX-X веков мало чем отличался от предводителя бродячей дружины – князя или воеводы. Не случайно, согласно рассказу «Повести временных лет», киевляне приняли за купеческий караван войско Вещего Олега. Купцы вместе с представителями князей участвовали в заключении договора с Византией в 944 году. Несомненно, в середине X века русские купцы зависели от князей. В договоре 944 года сообщается о необходимости предъявления купцами верительных грамот от князей, без которых купцы не только не могли торговать в Константинополе, но и не имели права даже проживать в столице Византии. Однако тут же указывается, что это условие было нововведением, а прежде купцы предъявляли серебряные печати. Неясно, что это были за верительные печати и как они выглядели. Возможно, речь идет о «перстнях-печатях», при помощи которых производился оттиск, своеобразном личном знаке купца. Известно, что, когда русы в Бердаа в 943/44 году грабили местное население, каждый из захватчиков, обобрав мусульманина, «оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других»{445}. Вряд ли следует считать, что эти оттиски на глине производились в какой-то княжеской канцелярии и обязательно являлись знаком великого князя Киевского. Скорее всего, это был личный знак руса-воина. Следовательно, подобные печати были распространены в русском обществе, и предъявляемые до середины X века русскими купцами, они могли быть их личным, особым знаком, своеобразной торговой маркой, которая была известна византийским партнерам.
К середине X века ужесточается контроль князей над русами вообще. Из договора 944 года следует, что найм русов на военную службу в империю был поставлен под контроль княжеской власти, и это также было нововведением. Однако положение купцов оставалось высоким. Прибывая с купеческим караваном и проживая вместе с купцами и другими русами в квартале Святого Маманда, послы оказывались под влиянием купцов. Кроме того, явно не весь товар принадлежал князьям. Примерно равное число послов и купцов, заключавших договор 944 года (25 и 26), может свидетельствовать о том, что и те и другие представляли примерно 20 русских поселений. С течением времени представительство купцов во взаимных отношениях Руси и Византии даже усиливается – в 957 году с Ольгой в Константинополь прибыли уже 22 посла и 44 купца.