Но в одну из зим вскоре после смерти Рюрика ежегодное поступление с юга не пришло в срок… Минуло много недель, а вестей из Киева все не было. Посланные дознаться о причинах такой задержки вернулись с известием, что Аскольд и Дир решили отложиться от Новгорода – объявили, что приняли от императора крещение и посему становятся его союзниками, а не врагами. А новый бог, которому они повиновались, вручил им, по их словам, власть над Киевом. Ни вече, ни боги, которым приносят жертвы в Новгороде, теперь будто бы не властны над ними.
Тогда и решило вече послать в Киев опытного в ратном деле мужа Олега, родича Рюрикова, а для того, чтобы привести отколовшуюся землю под руку Великого Новгорода, постановили отправить с Олегом малолетнего Игоря, сына Рюрикова, дабы мог он возвести истинного князя на место самозванцев…
Неприязнь и недоверие между матерью и сыном во многом питались воспоминаниями об этой первой попытке христианизации Киева и ее исходе. Обвинения, раздававшиеся в сторону княгини из среды дружинников и волхвов, делали Ольгу подозрительной и раздражительной. Она уже не пыталась воздействовать на Святослава, оставил попытки приобщить его к христовым истинам и греческий жрец, привезенный ею из Константинополя. Княгиню теперь уже тяготило присутствие сына во дворце, и она чувствовала себя спокойно лишь тогда, когда Святослав отправлялся вместе со Свенельдом на охоту или в полюдье.
Князь задумчиво улыбается, глядя мимо даров. Посольство, столпившись перед троном, терпеливо ждет, когда славянский властитель соблаговолит произнести слова признательности величайшему из самодержцев. А Святослав, словно позабыв о необходимости воздать должное императору ромеев, безмятежно усмехается, оглаживая ладонью густые висячие усы. Он вспоминает про свою последнюю придумку – как отправил в подарок своему первенцу Ярополку отроковицу из захваченного его воинами монастыря. Кому пришло в голову запеленать в черную монашескую одежду этот едва распустившийся бутон? Кто определил тебя, белолицая гречанка, в невесты Христовы? Нет, не исчахнешь ты пред иконами, не иссохнешь в постах, но станешь матерью князей русских…
Наконец отрешенный взор князя снова останавливается на груде императорских подношений. Сдвинув брови, Святослав поднимается с трона. Он среднего роста, но благодаря тому, что стоит на возвышении, кажется посольству гигантом. Его широкие плечи, выпуклая грудь и мускулистая загорелая шея, ровно переходящая в тяжелый продолговатый затылок, говорят о недюжинной силе. А цепкий быстрый взгляд серых глаз – о недюжинной и изворотливом уме. Кивнув в сторону даров, Святослав говорит:
– За это передайте моему брату цесарю мою благодарность. Но здесь совсем не то, что я хотел получить. Напомните ему мои слова, переданные первому посольству, тому, которое он засылал ко мне еще зимой. Тогда я сказал, что уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с нами.
После долгой томительной паузы посол прикладывает руку к груди и произносит:
– Дозволь, достопочтенный архонт русов, я передам то, что поручил мне сказать мой император Иоанн, величайший и самодержавнейший…
Святослав снова опускается на трон и молча кивает.
– Мы верим в то, что Провидение управляет вселенной, и исповедуем все христианские законы, – так говорил блаженнейший из властителей, – слегка наклонив голову и возведя очи к небу, говорит посол. – Поэтому мы считаем, что не должны сами разрушать доставшийся нам от отцов неоскверненным и благодаря споспешествованию Бога неколебимый мир. Вот почему мы настоятельно убеждаем и советуем вам, как друзьям, тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключенного в давние времена мира. Пусть наш ответ не покажется вам дерзким; мы уповаем на бессмертного Бога – Христа: если вы сами не уйдете из страны, то мы изгоним вас из нее против вашей воли. Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Игоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на десяти тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестников своей беды. Не упоминаю я уж о его жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на древлян, он был взят ими в плен, привязан к столбам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернешься в свое отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, – ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи.
Князь Святослав Игоревич
(по Ф.Г. Солнцеву, 1869)
Святослав едва удерживается, чтобы не прервать речь посла. Яростно закусив губу и вцепившись в подлокотники трона, он исподлобья смотрит на грека, произносящего дерзостные слова. И едва тот умолкает, князь вскакивает и принимается яростно пинать императорские дары. По мраморному полу со звоном рассыпаются драгоценности из шкатулок. Рванув ворот белой полотняной рубахи, Святослав говорит низким прерывающимся голосом:
– Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам; пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну – мы сами разобьем вскоре свои шатры у ворот Византия и возведем вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами.
Константинополь. Влахернский дворец
Сидя на балконе, устланном коврами, император смотрел на город, лежавший перед ним. Пологие холмы, тесно застроенные двух– и трехэтажными домами, венчали округлые силуэты храмов. В ближайшей ко дворцу церкви Богородицы только что отошла торжественная служба, во время которой Иоанн молился о ниспослании ангела, который бы двигался впереди войска и руководил походом. Ту же просьбу, обращенную к Богу, он вознес перед тем в великом храме Святой Софии – Премудрости Божией. Оба эти вместилища христианских святынь славились тем, что молитва, произнесенная в их стенах, вернее всего достигает престола Господня. Многочисленные мощи святых и реликвии, собранные там, привлекали благосклонность небесных сил. Это особое расположение не раз выказывалось чудесами, совершавшимися в храме Святой Софии и Влахернской церкви. За полвека до нынешнего дня, когда Иоанн вознес моление к Богородице, 1 октября 910 года сама Пречистая явилась в видении юродивому Алексею и ученику его Епифанию, будущему патриарху, в этом самом храме близ императорского дворца во Влахернах. Сподобившиеся благодати увидели: Божья Матерь пребывала под куполом, окруженная сонмом ангелов. Она простерла над молящимся народом свой омофор – белое покрывало – и благословила человечество.
Иоанн верил, что его просьба дойдет до престола Всевышнего, и с тем большим нетерпением ожидал наступления войск. На балкон дворца, примыкающего к главной оборонительной стене Константинополя, он вышел, чтобы лицезреть флот, выстроившийся перед началом похода в заливе Золотой Рог. С высоты холма видно было, как уступами уходят к морю серые зубчатые башни. Этот участок стены наиболее уязвим, его лепили кто как в разные царствования.
А то, что видит глаз в другой стороне от дворца – неприступные массивные башни, на которых реют стяги с крестами – построено Феодосием, а вот те башни, что потонули в дымке среди городских кварталов, – это цепь укреплений, воздвигнутая еще Константином. Шесть веков прошло с той поры, как святой равноапостольный император Римской империи провозгласил древний Византий столицей державы и дал ей свое имя. Ни один враг не сумел с той поры покорить эти серые стены, эти громадные башни, нависающие над пригородами. Кто только не дерзал грозить Константинополю, но всех их ждал один конец. Не минует чаша сия и этого наглого варвара.
Иоанн увлажнившимися глазами смотрел на залив. Гордость ромеев – огненосные триеры, – выстроившись ровными рядами, ждали знака с императорского балкона.
Самодержец махнул белым платком. В тот же миг вся масса судов пришла в движение; следом за триерами стремительно скользили по воде ладьи – галеи и небольшие челны – монерии. Более трех сотен кораблей вступили в показательное сражение. Толпы народа по обоим берегам Золотого Рога восхищенным ревом провожали искусные развороты судов в боевом порядке.
По окончании парада Иоанн распорядился раздать гребцам и воинам мешок золотых номисм, который был немедленно доставлен из дворца в гавань. Новый взрыв восторга достиг ушей императора, когда там внизу было объявлено о награде.
Завтра рано утром войска выйдут через Адрианопольские ворота под развернутыми стягами и хоругвями, а флот отдаст концы в гавани Золотого Рога и двинется Босфором в Понт, а затем вдоль берегов Болгарии к устью великой реки Истры, которую славяне зовут Дунаем. Таким образом, русы будут заперты в своих крепостях и не смогут избежать встречи с победоносными мужами империи. Они получат такой урок, который запомнится всей Ойкумене, всем варварам. Если падет призрачное здание русского величия, рассыплется вся система языческих союзов, и воины Христа бросят самонадеянные племена к подножию Святой Церкви. Это будет самая великая победа со времен основания империи, ибо никогда еще не возникало для нее столь опасного противника.
Свендослав, сей свирепый и дерзкий скиф, сумел создать то, что до него не удавалось никому. Силой оружия и хитростью он сколотил первую со времен утверждения христианства языческую империю. Столетиями императорам ромеев удавалось дробить противостоящие им варварские государства, натравливая одних на других, заставляя их вечно враждовать и вечно взывать к Константинополю как верховному судье. Что же