Тучи грозные и тёмные ходили по небу. В стороне далеко за Дунаем ворочался гром. Часов через пять после полудня переменился ветер, раздвинув тучи. Проглянувшие солнце показалось нестерпимо ярким. Ждавшие сегодняшней вылазки русы расстроились было, но ближе к ночи небо снова заволоклось и пошёл частый обложной дождь. Над головой несколько раз проворчал и сверкнул молниями на прощание гром и ушёл в южную ромейскую сторону.
Два десятка узких небольших лодий с тремя с половиной сотнями воинов на борту, выстроились в два ряда, связавшись пеньковыми канатами, чтобы не потеряться. Не жгли огней, шестами щупали дно, пихались подальше от берега, но так, чтобы не оказаться в виду византийских кораблей. Дождь густой завесой закрывал русов от византийских кораблей, чьи очертания едва угадывались и то благодаря огням, мерцавшим на кормах.
Нежданно вырулили на сторожевой памфил, дремавший на якоре. Воины, в плотных непромокаемых вотолах, с видлогами на голове, изготовились на случай, если их заметят, готовые в любое мгновение взять корабль на щит. Но ромеи спали, в такую погоду не ожидая никакой пакости.
Течение несло вдоль длинной вереницы элуров. Если кто из ромеев и заметил их, то мог принять за своих в такой видимости, когда едва узришь идущую за тобой лодью. Дул встречный ветер, Икморь просил попеременно Стрибога и Водяника, чтобы он не переменился и помог им вернуться в город. По правому берегу, заходя далеко в реку, стояли недавно налаженные — судя по свежему дереву — чалки для глубоководных кораблей. Но в ненастье ромеи, привыкшие к морским просторам, видимо, опасались находиться близ суши, боясь, что течение или ветер, гонящий речную волну, всё равно посадит на мель.
Византийских кораблей было всё меньше, стало ясно, что опасность миновала. Ещё через полчаса, на крутом берегу заметили огонь, настойчиво трепыхавшийся сквозь небесные слёзы под большим ветвистым дубом.
— Туда! — показал проводник-болгарин.
Лодьи, одна за другой, чалились к песчаной косе. С дюжину вооружённых скамаров встречали русов. Старший среди них, рослый, средних лет болгарин, по имени Петкан, с высоким с залысинами лбом, сообщил Икморю:
— Сторожу их мы повязали, наши там в селе караулят. Лошади для вас готовы.
Село рядом, менее чем в ста саженях виден первый двор, широко раскинувшийся цветущим садом. Дорогою, Петкан продолжал рассказывать:
— К нам обилие грузили, да и наши возили им дань. Уже отсюда растаскивают по своим. Я людей на тропах выставил, ежели что, предупредят. Так что не сумуйте и грузитесь без опасу.
Лошади, рабочие, привыкшие тащить за собой плуг, возить сено и дрова, натягивали постромки, катя телеги, нагруженные доверху крупами, мукой, хлебом, мясом и рыбой. Селяне помогали русам таскать мешки и тюки, доставали из собственных погребов связки вяленой и копчёной рыбы, припрятанной от ромеев. Икморь, не зная, как благодарить болгар, позвал их с собою в Доростол. Петкан отказался:
— Мы не воины и будем для вас только лишними ртами. А здесь нам простор. Отсюда вплоть до Переяславца и до Тырново мне всё знакомо. Я тревожу ромеев, даю понять, что мы хозяева на своей земле. Если Цимисхий одолеет Святослава, уйду к шишману Давиду. Ты вот, что, воевода, — вдруг нахмурился болгарин от пришедшей в голову мысли, — ежели помочь нам хочешь, помоги нам оружия достать. У вас мы не просим, вам сидеть невесть сколько.
— Что нужно?
Петкан повернулся лицом к тянущемуся от Дуная лесу.
— Верстах в полутора отсюда стоит ромейский обоз. Я знаю тропы и мы незаметно к ним подойдём. У меня полсотни людей, вместе мы возьмём всё, что там есть у них.
Икморь задумался, соображая. Спросил:
— На лодьях пройдём если, то ближе не будет?
Болгарин покачал головой:
— С ромейских кораблей могут увидеть.
Погрузка заканчивалась, кмети начали собираться вокруг Икморя. Одевали шеломы, проверяли оружие. Скамары, чтобы русы в темноте отличили их от византийцев, повязали головы платами.
У Икморя, сызмальства ходившего в походы, был огромный опыт подобных набегов, когда неожиданное нападение приносит малую кровь и большую добычу. Лес шелестел, роняя капли с листьев, и было не ясно идёт ли ещё дождь или деревья стряхивают с себя ненужную тяжёлую влагу. Русы со скамарами двигались бесшумно, подобно лесным духам, по древнему почти заросшему подлеском зимнику.
Оставив людей позади, Петкан с Икморем ужами осторожно подползли ближе к стану. Деревья раздвинулись, открыв взору бывшее печище, откуда ромеи предусмотрительно выгнали жителей, поселив там обозных слуг и расположив обоз. Саженях в семидесяти под длинным навесом стояли у коновязей лошади. Обок тянулся ряд клетей и анбаров. Во дворах и вдоль троп стояли шатры. Какие-то люди, пользуюсь тем, что дождь на время прекратился, таскали лесины и ветки. В лесу часто стучали топоры, с десяток мужиков уводили под уздцы на водопой коней. Малого часа хватило прикинуть что и как. Икморь привычно уже видел бой и куда будут отступать ромеи, куда наперво нужно послать воинов. Оставалось только воплотить задуманное.
Растянувшись широкой цепью, русы охватили поле. Без криков, лишней суеты, будничным ремеслом ратая вывалились в стан, ломая двери, заходили в дома, обрушивали шатры, рубили бегущих. Много ромеев умерло прежде, чем успело понять что произошло. Оставшиеся метались испуганными куроптями. Ражий мужик, видимо, старший здесь, размахивал спафионом, призывая бегущих к обороне. Сразу две скамарские сулицы опрокинули его на спину. Не бой, а бойня, пленных не брали — стеречь их некому и незачем, подвалы Доростола достаточно набиты взятыми в вылазках полонянниками, на которых не хватало еды.
Смог ли кто убежать, чтобы упредить своих, выяснять было некогда. Русы с болгарами споро расхватывали лошадей, вьючили их только самым необходимым, что могли взять: оружием и снедью. На всё ушло чуть больше трети часа. Лошадей погнали обратно той же тропой, которой пришли. Играла в жилах кровь, подстёгиваемая опасностью. Вот-вот, казалось, нагонят ромеи и будут бить за своих.
На берегу распрощались с болгарами — у тех своя дорога. Торопились отчаливать. Одна из лодей села на подводную корягу. Несколько кметей рухнули в реку, яростно плескаясь, вспахивали воду. Отцепились. Кто-то брякнул:
— Водяник не пускает.
— Не каркай! — прикрикнули на него.
Поставили мачты, натянули паруса, ветер погнал лодьи вверх по Дунаю. Вёсла гнулись в сильных руках, скорее, скорее! Вдруг ромеи пополошились и ждут на реке, обидно погибнуть, сделав дело. Дождь больше не шёл, с воды тянуло холодной свежестью. Русы более не скрываясь, всё же держались ближе к берегу.
Загорелись предупредительные огни. С берега начали кричать, забегали. Стрелы застучали по щитам, прикрывавшим гребцов. Поздно сообразили обернуть стрелы паклей и поджечь. Справа сонно заворочались византийские корабли, слишком густо стоявшие для быстрого стремительного манёвра. Лодьи круто завернули, обходя свои же надолбы. Сзади с шипением, провожая, входили в воду горящие стрелы.
Грудь ходила ходуном, огнём жгло ладони, пот лил по телу тремя ручьями. Спасительные, ставшие родными тёмные стены с огнями на высоких кострах медленно вырастали. Показалось, что весь Доростол ожил ликующими криками. Лодьи, не разгружая, сильными руками вытащили на сушу. Пришедших с вылазки хлопали по плечам, обнимали. Святослав сам поднёс Икморю чару с вином, которую тот разом осушил. Вино тут же ударило в голову, расслабив и сделав мягким твёрдое тело.
Кмети, выбравшись из лодей, пересказывали соратникам пережитое со смехом и прибаутками. Лопнула напряжённая струна, здесь, среди своих всё стало лёгким и ромеи казались далёкими глупыми глуздырями. Только теперь осозналось, что сделали большое дело, без потерь привезя обилие и разгромив часть вражеского обоза. Радостно, разорвав ночную тьму, в насмешку над ромеями пропел рог.
Глава 29
Иоанн Цимисхий был в ярости. Отшвырнув в сторону походный столец, принялся мерить крупными шагами светлый императорский шатёр. Сапоги из мягкого сафьяна бесшумно ступают по мягкому персидскому ковру, уставленному поставцами с дорогой посудой и сундуками, оделаными золотой кованью.
С утра приходил второй друнгарий флота, прозевавший русов. Винился сам, обещал найти и наказать виновных. Второй друнгарий был верен базилевсу, верных не наказывают, а виновных было приказано повесить. Одумавшись, Иоанн отменил приказ, пусть друнгарий своих подчинённых накажет своей же волей. Тогда никто не скажет, что император зол и несправедлив, ведь, если разобраться, второй друнгарий, и только он виноват в проходе русов по Дунаю, не отдав должных распоряжений.
Приходили тревожные вести от патрикия Льва, друнгария флота, который в отсутствие Иоанна управлял Константинополем. Последний из Фок курополат Лев, некогда спекулирующий хлебом в голодный период правления своего брата Никифора, сбежал из-под стражи с острова Лесбоса. Палач, которому когда-то было поручено ослепить куропалата, лишь прижёг ему зрачки. Лев Фока был не чета своим родственникам, и Цимисхий никогда бы не подумал, что такой трусливый плут вдруг решится на мятеж. В таких случаях нужно смотреть глубже и искать сторонников, которые, оставаясь в тени, используют маститых вельмож, чтобы прикрываясь их именем, воплотить свои крамольные замыслы. Но то, что делал куропалат, говорило об обратном. Вместо того, чтобы заранее подготовить заговор, заручиться поддержкой верных людей, дабы действовать наверняка, Фока тайно пробрался в Константинополь и прямо там под носом императрицы Феодоры стал искать сторонников. Естественно, об этом пронюхал преданный Цимисхию патрикий Лев. Немного погонявшись за курополатом, приспешники Цимисхия его поймали и отвезли на остров Калоним, где заточили под стражу, ожидая решения императора.
Глупый по своей наглой отчаянности мятеж, и даже не мятеж, а его подобие, вызывал лишь жалость и насмешку. Но Иоанну было не до смеха. Что может ещё произойти в его отсутствие? Хорошо подготовленный поход на русов грозил превратиться в долгую затяжную войну. Ратные роптали, вспоминая походы в Сирию с Никифором — не достало-де талана у нового базилевса. Добро, что Василий Ноф здесь весь на виду и скрытых пакостей сделать не сможет. Был ещё магистр Варда Склир, чем-то напоминавший своего тёзку, Варду Фоку. Только не было в нём той прямоты и горячности. Пожилой возрастом, он за прожитые годы набрался мудрости, в общении был скромен и почтителен, в спорах не перечил, обстоятельно и грамотно доказывая свою правоту. Дожив до седых волос, Склир не проиграл ещё ни одной битвы, был уважаем своими воинами за заботу о них и собственный аскетический быт. Варда был рождённым для войны, далёким от придворных интриг и посему казался неопасным. Но каждый меряет других своею собственной мерой, и Иоанн не доверял даже Склиру. Случись в Константинополе угроза мятежа, подобного Нике, Цимисхий не оставил бы войска, чтобы поехать в столицу из страха лишиться и его.