— Вскоре прибудет вся прочая моя поклажа, — сказал я. — Я отправил ее по воде.
Тут взгляд мой упал на кого-то в тени, тревожно переминавшегося с ноги на ногу в глубине атрия.
— Кто это? — спросил я.
— Твой отец прислал этого парня несколько дней назад, — ответил Катон. — Он решил, теперь, когда ты стал сенатором, потребуется особый раб, который будет всюду тебя сопровождать. Прежде мальчишка принадлежал твоему дядюшке Луцию.
Мне оставалось лишь вздохнуть. В нашей семье не принято покупать рабов на рынке. Это считается недопустимо вульгарным. Зато у нас происходит постоянный внутрисемейный обмен рабами. Может быть, это обычай очень хорошего тона, но он связан с немалыми неудобствами. Вместо того чтобы попросту выбрать на рынке раба, обладающего всеми необходимыми тебе умениями и навыками, ты получаешь то, что подсовывают тебе твои родственники. Я не сомневался, что в самом скором времени я волей-неволей выясню, по какой причине дядя Луций пожелал сбыть с рук этого юнца.
— Подойди-ка сюда, парень, дай на тебя посмотреть, — распорядился я.
Юноша повиновался. На вид ему было лет семнадцать, роста он был среднего, при этом тонок, как ивовый прут. В вытянутом его лице было что-то лисье — нос длинный, тонкий, небольшие глаза посажены намного ближе, чем следует. Их ярко-зеленый оттенок показался мне настораживающим. Густые кудрявые волосы шапкой нависали надо лбом. Взгляд у него был до крайности хитрый, к тому же с примесью угрюмой надменности. Внезапно я ощутил к нему симпатию.
— Как твое имя?
— Гермес, господин.
Я не имею понятия, почему у нас принято давать рабам имена богов, королей и героев. По моему мнению, тому, кто достиг истинного величия, не слишком приятно знать, что имя его будут носить тысячи рабов.
— Ну что ж, Гермес, я — твой новый хозяин, и, полагаю, вскоре ты поймешь, что с хозяином тебе повезло. По крайней мере, я никогда не использую плеть, если на то нет веских оснований. А уж если такие основания имеются, я плети не жалею. Согласись, это разумный подход?
— Весьма разумный, господин! — заверил он на удивление искренним тоном.
— Вот и славно. Первое поручение, которое ты должен выполнить у меня на службе, — проводить меня в бани. Собери все необходимое, возьми пару сандалий и одну из моих лучших тог. Сегодня я должен встретиться с одним чрезвычайно влиятельным человеком.
Мальчишка бросился выполнять поручение, но я остановил его:
— Погоди. Пожалуй, тогу я выберу сам.
В сопровождении рабов я направился в спальню, намереваясь осмотреть свой гардероб. Кассандра проветрила комнату и поставила в вазы свежие цветы. Подобная забота меня тронула. Для того чтобы достать цветы в это время года, да еще так быстро — ведь о моем приезде дома узнали совсем недавно, — Кассандре и ее мужу наверняка пришлось подкупить рабов моего соседа, у которого была оранжерея.
Я лично выбрал тогу — не самую лучшую, но лишь немного ей уступавшую — и пару сандалий. Зима стояла мягкая, так что я решил обойтись без обмоток. Они любому способны придать удручающе плебейский вид; в холодном галльском климате я вынужден был носить их волей-неволей, а в Риме с удовольствием от них отказался.
— Вернусь поздно, — сообщил я рабам. — Если кто-нибудь пожелает меня увидеть, скажите, что сначала я отправлюсь в бани, потом на Форум, затем в дом Метелла Целера. Впрочем, не думаю, что ко мне пожалуют гости, ведь никто в Риме еще не знает, что я вернулся в город.
Говоря это, я расхаживал по комнате, а старые мои рабы следовали за мной по пятам, ловя каждое мое слово и едва не сдувая с меня пылинки.
— К твоему приходу все будет готово, господин, — заверил Като.
— Я приготовлю обед — на случай, если никто из твоих друзей не пригласит тебя, — заявила Кассандра.
Я знал, что рвения их хватит ненадолго. Через несколько дней пожилые супруги, по своему обыкновению, примутся брюзжать и проводить время во взаимных препирательствах.
Я вышел на улицу в сопровождении Гермеса, который нес мою тогу, полотенца, бутыли с благовонными маслами и бронзовый стригил — скребок изысканной кампанианской работы, подарок друга, полученный мной в дни легкомысленной юности. Ручка скребка была украшена непристойными изображениями, которые молодой раб так и пожирал глазами.
— Ты хорошо знаком с городом? — спросил я его.
— Я никогда не покидал Рима, — ответил Гермес.
— Тем лучше. Возможно, я буду использовать тебя не только как сопровождающего, но и как посланника.
Рим — на редкость хаотичный город, и отыскать здесь что-нибудь, за исключением Капитолия, Форума, главных храмов и цирка, способен только тот, кто прожил в городе достаточно долго.
— Дядя Луций часто посылал тебя с поручениями? — осведомился я.
— Нет, но я часто убегал и потому хорошо изучил город.
Я остановился и принялся разглядывать лоб юнца. Он был чист и гладок — ни малейших следов не только выжженной буквы «Б», но даже подростковых прыщей.
— Почему тогда тебе не выжгли клеймо беглого? — спросил я.
Гермес придал своему лицу выражение лицемерного смущения:
— Ну, я был тогда еще мальчишкой. К тому же каждый раз я возвращался сам.
— Повернись, — приказал я, оттянул тунику у него на шее и осмотрел спину. Клейма не было. Отпустив раба, я продолжил путь.
— Я не так снисходителен, как дядя Луций. Попробуй только убежать от меня, и спина твоя станет полосатой, как одеяние авгура, — пообещал я. — Убежишь во второй раз — надену на тебя ошейник. Если рискнешь убежать в третий раз, между твоими хитрыми косыми глазенками будет красоваться большая буква «Б». Ты все понял?
— О да, господин. Но судя по тому, что я о тебе слышал, ты не любишь сидеть дома. Если позволишь мне сопровождать тебя, я вдоволь нагуляюсь по городу, и у меня не будет никакой надобности убегать, — выпалил Гермес.
— Посмотрим, — буркнул я.
Мы подошли к старым баням, расположенным поблизости от храма Сатурна, чуть в стороне от Форума. В уличном павильоне я воспользовался услугами брадобрея, который побрил меня и выстриг мне тонзуру, и вошел внутрь. В те дни термы были куда скромнее, чем нынче, но то были самые большие общественные бани в Риме, и внутреннее их убранство отличалось богатством и изысканностью.
Я разделся и, оставив Гермеса в вестибюле сторожить вещи, вошел в холодный бассейн. Обхватил себя за плечи, сжал зубы и окунулся в ледяную воду. Существует множество теорий о том, что холодная вода чрезвычайно полезна для здоровья, и я знаю, что некоторые последователи стоицизма пользуются только холодными бассейнами. По моему разумению, все эти теории — полная чушь. Причина, по которой мы неизменно начинаем посещение бань с холодного омовения, заключается в том, что среди римлян весьма распространено предубеждение против любых удовольствий. Мы уверены, все, что приятно, свидетельствует об изнеженности и развращенности. И только намерзшись в холодном бассейне, мы чувствуем, что заслужили право понежиться в теплой воде.
Сделав уступку римской добродетели, я, содрогаясь всем телом, вылез из бассейна и поспешил в калдарий, предаться блаженным объятиям тепла. Там я встретил множество старых знакомых и наговорил множество небылиц о своей трудной и опасной службе в Галлии. Изрядно наскучив своим слушателям, я позвал Гермеса и приказал ему натереть мое тело благовонным маслом. После этого вышел во двор, предназначенный для физических упражнений, и валялся в борцовской яме до тех пор, пока тело мое не покрылось коркой песка. Тогда Гермес взял в руки стригил и принялся соскребать с меня песок, масло, а заодно и кожу. Эта утомительная, но необходимая процедура — еще одна пытка, которая, наряду с холодным бассейном, позволяет нам с чистой совестью предаться телесным удовольствиям.
Когда Гермес завершил свою работу, я вернулся в парные. Несколько бородатых стоиков плескались в холодном бассейне и при этом пытались вести беседу, непринужденности которой изрядно мешали их выбивающие дробь зубы. Впрочем, это еще не самое худшее из издевательств над собственной плотью. Марк Порций Катон, без устали пытавшийся стяжать звание самого добродетельного человека в Риме, круглый год купался в Тибре, утверждая при этом, что следует традициям наших предков. Мысль о том, что в эпоху отцов-основателей Тибр не был загрязнен сточными водами, по всей видимости, просто не приходила ему в голову.
Выйдя из бань, я буквально ощутил себя новым человеком. Одежду солдата я заменил на тогу римского гражданина и тунику сенатора. Ноги мои, привыкшие к тяжелым калигам, не ощущали веса легких сандалий. Отослав Гермеса домой, отнести грязную одежду и обувь, я направился на Форум.
В Риме несколько форумов, но лишь один из них, так называемый Римский Форум, был, есть и будет главным средоточием городской жизни. Наша жизнь так тесно с ним связана, что, говоря о нем, мы обычно опускаем слово Римский — за исключением тех случаев, когда необходимо подчеркнуть, что речь идет не о Бычьем форуме или же каком-то другом. Для нас это просто Форум, который мы считаем почти центром мироздания.
Дабы доказать всем и каждому, что это именно так, посреди Форума (точнее, не совсем посреди, но это не имеет значения) установлен золотой дорожный столб, от которого ведется отсчет расстояний во все стороны света. Ни в каком варварском государстве вы не встретите ничего подобного — как правило, в одном и том же месте там вершат суд, казнят преступников и торгуют рабами, а заодно — овощами и фруктами. А здесь и в самом деле ощущаешь себя в центре мироздания.
По неровной булыжной мостовой я приблизился к впечатляющему скоплению монументов, которые в большинстве своем были посвящены давным-давно позабытым героям и событиям. Форум окружало множество прилавков, и к великой собственной досаде, я заметил, что за некоторыми из них восседают гадальщики. Цензоры и эдилы периодически высылают этих мерзких колдунов из города, но они неизменно ухитряются вернуться назад. То, что их нелепые предсказания оказывают влияние на политику, само по себе достаточно скверно, но эти пройдохи приносят еще больший вред, исподтишка торгуя ядами и помогая женщинам вытравить плод. По всей видимости, отец мой сейчас был слишком занят борьбой со своими врагами в сенате и потому оставил этих проходимцев без внимания. Но я не сомневался, что в самом скором времени он доберется и до этих продувных бестий.