Когда парень говорил о шатре, он кивнул вправо, и Анна действительно разглядела за деревьями что-то белое. Кругом готовили еду, чинили одежду, просто разговаривали, спали вповалку, набирали воду в ручье, пытались ловить рыбу десятки, нет, сотни детей. На одеждах многих из них были нарисованы красные кресты вроде тех, что носят на плащах крестоносцы.
— Николауса. — Кивнула Анна, понятия не имея, о ком идёт речь, но решив на всякий случай не спорить, а попробовать разузнать как можно больше.
— Ну вот, я же говорил. Ты одна из тринадцати избранных. — Он с завистью оглядел Анну. — Не беспокойся, я охранял тебя, никто и близко не подошёл, не рылся в котомке. Можешь не благодарить, но если вдруг Лука или Павел, — он кивнул в сторону вышедшего на поляну светловолосого парня лет семнадцати с небольшим топориком в правой руке и мечом на поясе. — Так если апостол Павел или ещё кто-нибудь из избранных спросят тебя, где ты была, можешь смело говорить, что Клаус Штольц защищал тебя, как ещё ни один преданный рыцарь не защищал своей Дамы. Клаус Штольц — это, стало быть, я. А как твоё имя?
Анна было замялась, не зная, за кого принял её Клаус, и стоит ли называть своё настоящее имя.
— Нет, я, разумеется, знаю, что тебя принято называть Марией-Магдалиной и что ты спутница Николауса и делишь с ним ложе. Я хотел узнать, как твоё настоящее имя, то, которое тебе дали родители? — мальчик буравил её горящими от волнения глазами. От его взгляда делалось неприятно. — ... Ну, пожалуйста, — он заглядывал ей в глаза. — Нам говорят, что все двенадцать апостолов и ты — вы все дети королей, принцев крови и... или хотя бы герцогов. Это правда? Да?
— Правда, — не выдержала натиска Анна. — Моё имя, — она на секунду задумалась. Вряд ли на фоне королевских и герцогских детей разумно признаваться, что она дочь летописца Бурхарда фон Уршперг. — Я царевна из Византии, моё имя Анна Комнина, — обезоруживающе улыбнулась она, опершись на руку нового знакомого, поднялась и направилась к шатру. — Можешь называть меня Анна Комнина. Понятно?.. Называй меня, пожалуйста, Анна Комнина, прошу тебя!..
— Как ты себя чувствуешь, Анна? — Константин склонился над мокрым от пота личиком сестры. От её крохотного тельца исходил жар.
— Анна Комнина. Моё имя Анна Комнина... — тут же отозвалась Анна.
— Как чувствует себя ваше высочество? — отстранив плачущего Константина, на краешек постели подсел Фогельвейде.
— Уже лучше, мой друг, — церемонно ответствовала Анна. — Солнце напекло мне голову, но воин Христов, юный Клаус Штольц, положил мне на лоб холодный компресс и охранял, пока я отдыхала. Я была бы благодарна Николаусу, если бы он отличил этого юношу, сделав его рыцарем крестового похода или пригласив разделить трапезу в белом шатре.
— В белом? — уточнил трубадур, с сомнением переводя взгляд с оруженосца на Рудольфио, не пропускающего ни единого её слова. Может, хоть они что-то поняли?
— Разумеется. В белом шатре, где во главе стола восседает возлюбленный сын Господа Николаус, рядом с ним его верная Магдалина и маленький Иоанн, а после остальные апостолы. В белом шатре всегда полно еды, хотя в лагере уже давно голод. Дети побираются по деревням или воруют на огородах. А Клаус — он сильный и умный. Если он понравится Николаусу, его можно было бы потом поставить у шатра в качестве часового. Пусть его проверят Лука с Павлом? Уверена, он сможет показать себя в кулачном бою.
— Мы так и сделаем. — Трубадур погладил волосы девочки и, приняв у лекаря чашку с отваром, приподнял голову Анны. — Выпейте, пожалуйста, ваше высочество. Николаус просил вас принять лекарство.
— Только ради Николауса, — Анна поморщилась, но выпила всё.
Глава 12БЕСКРОВНЫЕ ПОБЕДЫ
— Мне, право, неловко утруждать тебя, мой мальчик, в то время, как твоя сестра так больна... Но, что греха таить, если я возьмусь самолично за перо, боюсь, сидеть нам здесь до гробовой доски. Ибо, несмотря на то, что грамотен, я ни за что не сравнюсь с тобою в скорости письма, — похлопал по плечу мрачного Константина трубадур. — Что же до сеньора Вольфганга Франца, то, право, не уверен...
— Понимаю, господин фон дер Фогельвейде. Я больше не подведу вас. Диктуйте, пожалуйста, я готов записывать, и не обращайте, Бога ради, внимания, на моё дурное настроение.
— Мы все нынче опечалены из-за Анны. Но ты ведь сам присутствовал на молебне. Не может быть, чтобы Господь не внял нашим чаяниям. Кроме того, хозяин замка не только поставил всех на колени молиться за скорейшее выздоровление сеньориты фон Уршперг, но и выделил своего личного лекаря...
— Все мы в руках Божьих. Давайте уж начнём. Итак, мы остановились на эпидемии, подкосившей рыцарей Фридриха в Апулии.
— Итак... — Трубадур на мгновение о чём-то задумался. — В то время считалось хорошим тоном петь песни об императоре Оттоне — представляя его чем-то вроде марионетки, руководимой Папой. Благородных баронов раздражало поведение монарха, которому следует указывать, когда идти на горшок, а когда в спальню к любовнице. Но в 1209 году вдруг выяснилось, что не так-то прост был Оттон, как о нём все думали. В ноябре вдруг трубадуры запели совсем на новый лад, мол, Сицилия — не такая страна, чтобы ею правил обыкновенный король, на Сицилии может править только император! Пусть кто-нибудь из королей выбьется в императоры — лишь такому герою дева-Сицилия подчинится, позволив покрыть её своим плащом в знак мужнина покровительства.
Поначалу все думали, что этот призыв адресован юному королю — единственный сын императора, кто как не он? Но достаточно скоро выяснилось, что норманно-апулийские бароны единогласно всё-таки выбрали и призвали на трон империи Оттона, который значился в числе претендентов по материнской линии.
Осенью 1210 года Оттон вторгся в Апулию, за что тут же получил анафему, но это, однако, не помешало ему побеждать, подчиняя город за городом, захватывая деревню за деревней. План был прост — укрепившись в Апулии, добраться до Фридриха, покончив с последним из Гогенштауфенов. Если понадобится, Оттон вспорет живот беременной Констанции, а после женится на давно обещанной ему дочери покойного короля Филиппа Швабского — Беатрикс, только-только вошедшей в брачный возраст. Таким образом, из трёх изначальных претендентов на императорский трон останется он один, так что Папе хочешь не хочешь, а придётся отдать ему вожделенную корону.
Странное дело, но именно эти активные действия Оттона в конечном итоге привели Папу Иннокентия к срочной необходимости вновь извлечь из небытия карту пока ещё послушного ему Фридриха. Что же до нашего короля, то, если не ошибаюсь, в тот момент ему оставался верен лишь гарнизон Палермо!
— Всё так, — кивнул оруженосец, — многие бывшие сторонники моего короля теперь ждали прихода Оттона. Всё, что мог сделать Фридрих, так это держать полностью снаряженный корабль, готовый в любую минуту отплыть, на котором он мог бы бежать сам и вывезти свою беременную супругу. Бывшие мальчишки из окружения Фридриха, дежурили на стенах, занимались подсчётом оружия и фуража, готовые прикрывать отступление своего господина до последней капли крови.
Войска Оттона подошли почти под стены Палермо, когда к Фридриху неожиданно явилось посольство из Германии, сообщившее, что Его Сицилийское Величество, согласно благословению Папы и по настоянию короля Франции Филиппа II Августа[56], избран императором Германии!
Помню, мы стояли как громом поражённые! С одной стороны, враг готовит лестницы и греческий огонь, с другой, если Фридрих доберётся до Аахена и водрузит себе на голову корону... Дальше его императорская воля — посылать ли войска на обнаглевшего неприятеля и отбить Сицилию. Хороший план. Жаль неосуществимый. Потому как я с трудом могу представить себе, что вышедший под переговорным флагом Фридрих вежливо попросит Оттона позволить ему пройти мимо его войск, дабы добраться до германского престола: мол, ужас как надо, уже опаздываю. Ага, и как войска высокомерного Гвельфа с поклонами и улыбками отодвигаются, пропуская людей Фридриха. Ха-ха!
Но самое смешное впереди. Все мы, и королева, с которой в последнее время Фридрих сделался неразлучным, и его самая первая, самая верная свита, разумеется, тут же поздравили Фридриха, осушив в его честь по кубку вина. Послов тоже, несмотря на предстоящую осаду, накормили и напоили, как принято. И тут случилось первое чудо! Не успели мы крикнуть Фридриху троекратное «ура», как душенька Оттон вдруг развернул войска и форсированным маршем потрусил на север! Кто же мог подумать, что пока он тут грабит чужое, кто-то зайдёт ему «в тыл», да и надругается над святым?! В общем, он узнал о том, что корона Германии теперь принадлежит сопернику, и поспешил заявить на неё собственные права и претензии.
— А разве ты не слышал о сне короля Оттона? — отсмеявшись над остротой, поинтересовался трубадур. — Как же? Накануне сражения Оттону пригрезилось, будто бы он пытается оттеснить от своего лагеря молодого медведя.
— В общем, так или иначе, напуганный снами и предчувствиями Оттон переправился со своими людьми через Альпы и созвал во Франкфурте-на-Майне придворный совет, но... Должно быть, Господь отвернулся от отлучённого от церкви короля. Потому что половина баронов, на помощь которых тот рассчитывал, не приехала на зов, ожидая появления Фридриха. Тогда Оттон вспомнил о Беатрикс Швабской и спешно женился на ней, полагая, что этот брак укрепит его позиции среди сторонников покойного короля Филиппа.
А Фридрих был уже в пути, только теперь не в Германию, как можно было бы ожидать, а прямёхонько в Рим, дабы Папа лично провозгласил его императором, а заодно и короновал на сицилийский трон его только что родившегося сына Генриха.
Посуху дороги были перекрыты, пришлось двигаться по морю. В порту Гаэта будущего императора ожидал пизанский флот. Сев на предоставленные нам корабли, мы достигли Вечного города в середине апреля 1212 года.