тщетно. Всё получалось как-то не так. В итоге Фогельвейде задремал в кресле, Константин занялся перечитыванием исписанных за день листов, а Вольфганг Франц молча наблюдал за трудами вышивальщицы.
— Я не совсем понял, — Константин наконец оторвался от своей работы и теперь смотрел в сторону вальяжно устроившегося в кресле трубадура. — Ваш знаменитый отец Вальтер фон дер Фогельвейде после того, как не смог отправиться в крестовый поход, сразу умер?
Трубадур открыл единственный глаз, потянулся и сладко зевнул.
— Он умер вскоре, но не сразу. Во всяком случае, больше я уже не получал от него посланий. К тому же (как бы это лучше выразиться?) он никак не отреагировал на пророчество небезызвестного Йоахима фон Фиоре[85], истолковывать которое в пользу последних событий сделалось вдруг невероятно модным. Любой толковый трубадур, двумя руками ухватился бы за такую выгодную ниточку, потому как невозможно вечно славить силу и мудрость своего сеньора, равно как и красоту его супруги или возлюбленной. А тут... В общем, потому что отец никак не принимал участия в этом деле, я и понял, что он либо умер, либо перестал писать — что для трубадура, по сути, то же самое. — Фогельвейде скорбно вздохнул.
— А в чём состояло это пророчество? — забыв о вышивке, поинтересовалась Анна.
— Йоахим фон Фиоре разделил всё земное существование человека от сотворения Адама и до его конца на три условных царства: царство Отца, когда Бог сотворил человека, царство Сына, начавшееся с искупления Христа, и царство Святого Духа. Надо сказать, что его учение в 1215 году было отвергнуто церковью. Тем не менее, когда Фридрих получил Иерусалим, не пролив ни единой капли крови, этот момент стали считать началом царства Святого Духа. И я знаю, Папа и его приверженцы искренне полагали, что император теперь снимет со своей головы корону Иерусалима, и передаст её вместе со своей империей в длань Господню.
— Ага, а вот это они видели? — оруженосец скрутил выразительную фигу.
Поняв, что снова пришло время записывать, Константин молча устроился на своём месте и старался не пропустить ни единого слова.
— Да, Папа действительно полагал, что Фридрих обязан положить к его престолу всё, что имеет, дабы искупить вину перед Церковью и снять с себя проклятие. Во всяком случае, на следующий день после въезда в Иерусалим отлучённого от Церкви императора архиепископ фон Цезария наложил на город интердикт. Все церкви были закрыты, никто не мог ни мессы послушать, ни причаститься, ни даже соборовать и с честью проводить в последний путь покойного. Так что, порадовавшись пару недель своему новому статусу, Фридрих был вынужден покинуть город, дабы не нагнетать напряжённости. «Если бы Иегова знал Апулию, он не оценил бы так высоко данную евреям землю Ханаан», — изрёк на прощание император.
Надо сказать, что пока Фридрих боролся с чумой и готовился снова пуститься в свой так плохо начавшийся поход, дома в Апулии юная императрица Иоланта померла в родах, подарив императору второго законного наследника — принца Конрада IV[86], провозглашённого теперь королём Иерусалима, что неудивительно: Иерусалим был приданым его матери.
Фридрих ещё не видел Конрада, хотя тому уже исполнился год, не грустил о покойнице, к которой не успел привязаться. Разумеется, передавая сыну престол, он оставил за собой регентство. Последнее его более чем устраивало...
— Время уже позднее. Я думаю, что мы ещё немного опишем возвращение отлучённого императора и отправимся спать. Надеюсь, я не утомляю вас, ваше высочество? — рассказчик вежливо поклонился Анне.
— Нет, что вы, что вы! — на хорошеньком личике девочки блуждала счастливая улыбка. — Расскажите ещё что-нибудь о золотоволосом короле. Как он страдал, не в силах вкусить благодати, преклонить колени перед распятием?..
— Фридрих действительно страдал из-за своего отлучения. В Акене, к примеру, куда он прибыл со своим войском из Иерусалима, народ попросту выливал на головы крестоносцев помои и содержимое ночных горшков.
— И на императора?! — не поверил Константин.
— А что? Папа освободил всех его подданных от клятвы верности, теперь они могли не платить налоги проклятому королю, или даже изгнать его прочь. Но и это ещё не предел папского коварства! Со своего высокого балкона Папа махнул платочком — и вот уже союз ломбардских городов начал вооружённую осаду Сицилийского королевства.
В то же время посол из Рима принёс тестю Фридриха, Иоанну фон Бриенну[87], фальшивую весть о кончине императора, после чего этот старый крестоносец, друг Фридриха Барбароссы, собрал свои войска и захватил большую часть Апулии, надеясь в дальнейшем передать её своему единственному внуку Конраду, минуя Генриха — старшего наследника.
На счастье, 10 июня 1229 года Фридрих со своим войском сошёл на берег Бриндизи. Увидав живого и невредимого императора, народ немного угомонился, а старый Иоганн фон Бриенн, признав зятя, был вынужден солгать, будто явился защитить империю от полчищ жадных до чужого добра ломбардцев. Удивительное дело, но на последних появление императора с войском тоже подействовало самым замечательным образом! Ломбардцы покинули уже захваченную территорию без малейших возражений.
Глава 25ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ
В коридоре раздались шаги, дверь Гобеленового зала распахнулась, и доктор потребовал, чтобы её высочество отправлялась на отдых.
— Ещё минуточку, пожалуйста! — Анна молитвенно сложила руки. — У меня всего один вопрос, и я не усну, если не узнаю всей правды. — Она обвела окружающих заговорщическим взглядом. — Может мне кто-нибудь сказать, отчего он такой гад? Этот... римский Па... — она зарделась, поспешно прикрыв рот ладошкой, дабы оттуда не успело выскочить то, что не престало произносить порядочной девушке, к тому же принцессе. — Отчего Уголино ди Конти, граф Сеньи такой гад ползучий?! Почему он сначала вручает нашему Фридриху крест, а затем проклинает его и пакости подстраивает? У-у-у не люблю таких людей!
Трубадур и оруженосец переглянулись.
— На самом деле, этот господин какое-то время называл себя другом нашего короля. Он был очень увлекающимся человеком, и чуть ли не с детских лет дружил с Джованни Франческо ди Пьетро Бернардоне[88], — взяв Анну за руку и принуждая её подняться, начал Вольфганг Франц. — Тогда того ещё никто не называл Франциском Ассизским и подавно не величал святым.
Девочка раскрыла рот и, оставив вышивание, следовала за старым оруженосцем, как заворожённая.
— Давай сделаем так. Сейчас ты умоешься, ляжешь в постель, а я приду и расскажу тебе о Франциске Ассизском и его друге Уголино ди Конти.
— Ага. — Девочка кивнула, и тут же замотала головой так, что светлые кудряшки замелькали перед лицом склонённого в поклоне Вольфганга Франца. — Нет, хотя бы самое начало.
— Что же, — оруженосец пожал плечами, — пусть пока слуги приготовят тебе воду для умывания, а я так и быть... Так вот: в некотором царстве, в некотором государстве, а если конкретнее, в местечке Ассизи жила-была семья. Мужа звали Пьетро де Бернардоне деи Морикони. Он успешно торговал шёлком, а шёлк, как известно, — дело прибыльное. Свой товар Пьетро возил во Францию, да так полюбил эту страну, что поклялся назвать сына Франциском, то есть, «французом». Женой же его была Пике де Бурлемонт, дворянка из Прованса.
Однажды уехал купец в свой любимый Париж, а в его отсутствие родила Пика здоровенького младенца и назвала того Джованни. Долго ли, коротко отсутствовал Пьетро, а когда вернулся, осерчал на беспамятную супружницу и добавил к итальянскому имени сына любимое «Франческо».
Так и рос Франческо единственным сыном в семье, в окружении шести сестрёнок мал мала меньше. В юности он слыл царём пирушек и самым известным заводилой и кутилой в округе. Хорошенькие девчонки заглядывались на красивого Франческо, и, говорят, он не пропускал ни одной юбки.
Когда началась война между Ассизи и Перуджей, он пошёл воевать, был ранен, попал в плен, заболел какой-то заразной болезнью, но даже это не заставило его задуматься о прожигаемой жизни. Едва придя в себя, Франческо участвовал в походе в Южную Италию в пользу Папы.
— В том же походе, возможно, уже в сане епископа, находился и его приятель Уголино. И вот тут произошло странное. — Вольфганг Франц понизил голос до громкого шёпота. — На первом же привале Франческо увидел вещий сон. Проснувшись на рассвете, он растолкал дрыхнувшего без задних ног Уголино и сообщил, что Господь избирает для него иную стезю, далёкую от стрел и осадных башен, после чего вскочил на резвого коня — только его и видели.
Никто не знает, что именно сказал Господь Франциско, да и был ли это Господь или кто-то из его ангелов... Парень снова зажил в родительском доме, так же резвился с друзьями, но все замечали, что в нём что-то неуловимо изменилось.
Однажды проходя мимо храма, Франческо болтал с кем-то из своих дружков, когда к нему подошёл грязный нищий и именем Господа попросил подать хотя бы мелкую монету. Увлечённый спором, будущий святой отмахнулся от попрошайки, но пройдя несколько шагов, вдруг встал как вкопанный.
— Что же я натворил?! — воскликнул Франциск. — Ведь если бы этот человек попросил у меня именем моего соседа, учителя или даже младшей сестры — я бы дал ему денег, не задумываясь. Но он попросил меня именем Господа, а я... — Франциск тут же сорвался с места, нашёл того самого нищего и отдал всё, что было у него с собой.
В другой раз, отправившись с отцом в Рим, в храме Святого Петра Франциск был возмущён скудными подаяниями на могиле первоапостола. Он вынул из кармана целую горсть монет и звонко бросил их в окошечко под алтарём. Когда же вышел и взглянул на паперть, перед ним предстали нищие, среди которых он вдруг узрел то ли святых прошлых лет, то ли будущих святых — ведь и Христос был нищим. Тогда, распрощавшись с отцом, он обменялся одеждой с одним из попрошаек, встал в их ряды и до вечера простоял на паперти...