На последних словах Вильгельма Францизиуса Фридрих побледнел. Николаус затрясся, точно ему вдруг сделалось холодно, и выдавил из себя, затравленно глядя на монаха:
— Что же делать?
— Я могу предложить Вашему Величеству следующее, — не обращая больше внимания на монаха и мальчика, учитель, тяжело вздохнув, положил руку на плечо своего лучшего ученика. — Как вам известно, Ваше Величество, у меня есть племянник, сын моего брата, и мой единственный наследник — ваш друг и преданный слуга Вольфганг Франц.
Король подавленно кивнул.
— Вы пошлёте его в качестве своего тайного представителя возглавить вторую колонну детей-крестоносцев, кроме того, будете по мере сил и возможностей помогать походу провиантом и вещами. Разумеется, пока король находится в Германии, он будет помогать походу здесь, — он покосился на внимательно слушавшего его монаха. — Когда королевский двор достигнет Италии и Рима, появятся новые возможности, но не раньше. Сразу же говорю, помощь эта будет тайная, и до поры вы, Ваше Величество, станете смиренно заявлять всем и каждому будто запрещаете детям идти в Иерусалим, так как их просто некому охранять, а вы, как добрый правитель, не желаете им зла. Дети всё равно уже идут, и никакие запреты им не помешают. Но король, император — отец народа, и как отец обязан заботиться о своих детях.
— Но Вольфганг Франц не королевской крови! Безусловно, он может находиться при особе Николауса, помогая ему во всём, но он не может возглавить колонну, не будучи избранником Господа. Николаус получил знамение и стал пророком. Что же до вашего племянника, то он... В свите Вашего Величества нет ни одного человека, который бы был избранником Господа. Если хотите, чтобы мы вам доверились, пришлите человека, в жилах которого течёт королевская кровь, король или особа королевской крови есть избранник Божий. Или исполните своё слово и возглавьте колонну сами!
— Вторую колонну поведёт мой младший сын... Ганс, — неожиданно заговорил господин с широкими бровями. — Моё имя Вальтер фон Пальяра, я канцлер Сицилии и действительный член семейного совета, учреждённого императрицей Констанцией. Родственник короля Фридриха по материнской линии. А стало быть, в моих жилах течёт королевская кровь!
— Что же, это меняет дело, — монах кивнул в знак согласия. — Аминь. Мы испытаем их обоих.
— Но, если вторую колонну поведёт Ганс фон Пальяра, не будет ли разумнее оставить Вольфганга при вас оруженосцем, мой король? — попытался переиграть ситуацию Францизиус.
Анне показалось, что когда Вальтер фон Пальяра предложил своего сына, королевский учитель вздохнул с облегчением, должно быть, решив, что крестоносцы удовлетворятся канцлерским сынком и оставят в покое его любимого племянника. Они же не моргнув глазом заграбастали обоих. Девочка отметила про себя, что учитель Фридриха ей определённо нравится. Вот бы ей такого дядю!
— Я уже один раз из-за вас отказался от своего слова! — Фридрих был взбешён.
— Испытывайте! — Вильгельм Францизиус рывком поднялся со своего места. — Пойдёмте, Ваше Величество. Скоро рассветёт, будет неправильно, если нас застанут здесь всех вместе.
— Прощайте, господа! Прощай, Николаус, — Фридрих улыбнулся. — Я пришлю тебе моего оруженосца, как только получу корону Германии, ну и продовольствие, как обещал.
Они вышли.
— Проклятые итальяшки!
Анна увидела, как «отец» Николауса бросил в её сторону пустую кружку, и, взвизгнув, проснулась...
— Что это было? — Вольфганг Франц стоял перед Анной в мокром сюрко с растрёпанными волосами.
Фогельвейде покачнулся и сел прямо на пол, роняя со стола тарелку с куриными костями. Рудольфио пятился к стенке, пока не наткнулся на неё спиной. Константин уронил искусанное перо и на нетвёрдых ногах подошёл к сестрёнке.
— Хотел бы я знать, что было в моём кубке? — с трудом выговорил трубадур.
— Ага, и в моём тоже. — Оруженосец оправил стоящие дыбом волосы. — Может, пить бросить? Хотите знать, что мне только что померещилось?
— Король Фридрих, сицилийский канцлер, дрянной монах и сопливый провидец? — устало поинтересовался трубадур.
— Точно. А ещё мой родной дядя и отец Николауса. Стало быть, всё это видели?
— Какой у вас замечательный дядя! — нашлась Анна. — И как он вас любил!
— Да уж. Да уж, — Вольфганг Франц с сомнением поглядел на остатки вина и наконец выпил из кружки Константина молоко.
— Получается, Его Величество заранее договорился о том, что вы вместо него примите крест и пойдёте с Николаусом? Я пытался записывать, но всё это так неожиданно — и этот дом, и тот самый Николаус, и канцлер фон Пальяра... Я чуть в штаны со страха не наложил.
— Этой ночью сеньор вызвал меня гадать для него, и я видела всё это. Или, возможно, мне так показалось? — Анна покосилась на Рудольфио. — Подтвердите, вы же ночью тоже были в покоях сеньора, вы видели то же самое?
— Да, благородная донна, то есть принцесса, царевна... Анна... — Рудольфио закашлялся, и Константин налил ему вина. — Понятия не имею, что происходит в этом замке. Вчера я спрашивал у Спрута, почему мы топчемся вокруг этого чёртовою крестового похода, когда давно уже должны были продвинуться вперёд. Каждый день я отношу ему отчёты, вы уже пишите о второй жене императора Фридриха, а мыслями мы все почему-то ещё носим плащи с крестами...
— Вы тоже носили такой плащ? Вы были среди людей Николауса? — выдохнул догадку Константин.
Вольфганг Франц, поднявшись, подошёл вплотную к не смеющему отстранить его Рудольфио и заглянул тому в глаза.
— Я не помню тебя, брат. Но разве можно упомнить несколько тысяч грязных, исхудавших малолеток? Полагаю, ты мог идти с нами хоть от самого Кёльна, возможно, мы сто раз разговаривали с тобой, но... чёрт возьми, я не помню твою рожу.
— В лагере Николауса белая одежда была только у него самого и апостолов, — авторитетно заявила Анна.
Оруженосец подтвердил её слова кивком:
— Правильно. Ты не жил в белом шатре, не носил имя апостола, этих ребят я помню так, словно расстался с ними вчера.
Все сгрудились вокруг Рудольфио, пристально изучая его.
— Сознайся, тебя ведь не случайно прислали наблюдать за нами? Скажи, когда ты присоединился к походу? Возможно, тогда я бы вспомнил тебя.
— Не вспомнил бы, — каждое слово давалось Рудольфио с таким трудом, словно старики держали его за горло. Впрочем, что ему грозило? Двое пьяниц, один из которых к тому же увечный, странная девочка, умеющая проникать в прошлое, и мальчишка, знающий только свои перья и чернила? За стеной в тайной комнате дежурил писарь, и, возможно, он уже побежал за помощью. — Я присоединился ко второй колонне недалеко от Марселя. Сначала хотел встретить ребят Стефана, а потом, когда через моё селение прошли дети под водительством Петра, решил догнать их, благо это выходило ближе. Мне же какая разница, я шёл за море, где Бог...
— Стало быть, апостол Пётр — это сын канцлера, как его, Ганс фон Пальяра и есть, — догадался Константин.
— Ну да. Вокруг Николауса были только дети королей, принцев или по крайней мере герцогов. И этот монах, что был с Николаусом, тоже говорил о королевской крови...
— В каждом лагере был свой белый шатёр, и в нём по двенадцать апостолов, и ведущий их пророк. У нас — Николаус. У второй немецкой колонны — Пётр. Французы шли под водительством Стефана, — кивнул оруженосец. — Все три лагеря были сделаны по единому образцу. Всех сопровождали монахи-францисканцы или доминиканцы, они же по большей части сочиняли гимны и следили за тем, чтобы мы не сбились с маршрута и, главное, перебрались через Альпы. Тоже, доложу вам, местечко!
Фридриха через Альпы переводил лично епископ Трента Федерико Ванги[96], он отлично знал эти места, так как был заядлым охотником. Позже, когда мы с Николаусом снова штурмовали проклятые горы, епископ пришёл к нам на помощь. Полагаю, он явился по просьбе Фридриха, дабы выручить нас из беды.
— А вы видели сына канцлера? Вы тоже были апостолом? — перебив оруженосца, спросила Анна у Рудольфио.
— Как не видеть? — смутился Рудольфио. — Много раз видел. Только я ведь не королевской крови, кто пустил бы меня в белый шатёр?
— А ты попал к работорговцам? Тебя клеймили? А ну, покаж! — оруженосец ловко схватил несопротивляющегося Рудольфио за ворот и рванул его так, что ткань затрещала.
Тот попытался оттолкнуть старика, но вместе они только порвали сюрко.
— Где клеймо? Обманщик! Покажи своё клеймо!
Наконец Рудольфио сумел оттолкнуть наглого оруженосца, и тот грохнулся бы на пол, не подхвати его Константин.
— Нет клейма, свёл я его. Приложил раскалённую железку, и... Вот только ожог и остался. К чему мне клеймо? Как бы я потом людям в глаза смотрел с клеймом-то?!
— А я своё срезал, — улыбнулся во весь рот оруженосец. — Не сам, врать не буду, но, ты меня понимаешь: чтобы при императорском дворе да с тавром... Ты уж прости меня, брат, что усомнился. Подумал, может, местный хозяин специально тебя приставил, чтобы ты следил за нами и всё ему докладывал.
— Так и есть. — Рудольфио попытался было связать концы порванной рубашки, да ничего не получилось.
— Ну, не совсем так. Одно дело, если бы ты вот сидел здесь и слушал, а совсем другое, коли мы тебя за своего приняли и с тобою обо всём шептались, тайны свои рассказывали.
— Какие у тебя тайны? — изумился, в свою очередь, трубадур. — Как ты молодым к девкам в окна лазил? Или как с похмелья в канаве с отбросами очнулся? Если ты о таких тайнах — то я не в обиде. Чем каждый вечер это слушать, лучше уж я такую честь теперь господину Рудольфио уступлю. Тем более что, по всему выходит, что вы с ним теперь крестоносцы — считай, братья. Даром что он (уж прости, дружище!) моложе тебя выглядит.
— Ладно, тайны я в другой раз послушаю. А вот ежели вы, господа хорошие, сегодня ничего для летописи не надиктуете, Спрут вас просто кормить не станет, и я ничем не помогу.