ьм.
— Едва ли мы когда–нибудь еще увидим друг друга, — продолжил капитан, глядя на изображение Лонев, — но, возможно, наши потомки встретятся с вашими потомками на отвоеванной Земле.
— Мы будем стремиться исполнить это пророчество, — официально отозвалось Лонев. — От имени всех нас, выбравших эту жизнь, я благодарю вас за службу и желаю удачи.
— Чтобы победить, нам понадобится много больше, чем просто удача, — пробормотал Фалар. Тиллиана двинула его локтем.
Кенельм с достоинством поклонилось Лоневу:
— В любом расставании есть и горечь, и сладость. Мы идем вперед, чтобы противостоять древнему врагу. Святые больше не с нами, но их дух живет в каждом из нас. Миссия Последнего Удара почтит их память той же самоотверженной решимостью, какую продемонстрировали они нам. Знайте, Святые: мы вас не подведем.
— Мы вас не подведем, — торжественно пообещал и Деллиан.
Или погибнем, стараясь не подвести.
По знаку Кенельм все встали.
— Мы улетаем не с печалью, но с надеждой, — сказало оне.
Оптический дисплей показал Деллиану, что все портальные соединения с хабитатами отключены. Двигатель «Моргана» включился, и они начали набирать разгон. Вокруг выстраивались широким кругом остальные тридцать кораблей флотилии, оставляющей позади три хабитата. Такого порядка они будут придерживаться следующие сто тридцать семь световых лет.
Деллиан молча смотрел на экран. Три хабитата тускнели, удаляясь. Потом в темноте космоса быстро выросли три тонких голубых кольца расширяющихся порталов, приветливо приглашая хабитаты скользнуть в них. Потом все исчезло.
Вот так. Мы это сделали.
Он повернулся и поцеловал Иреллу:
— Спасибо.
Затем Деллиан обратился к своему взводу:
— Ладно, завтра, значит, последняя тренировка, а потом все в анабиозные камеры. Честно говоря, не хочется мне целых двенадцать лет торчать на этом корабле, пялясь на вас, ребята.
ЛОНДОНдекабря 2206 года
Камера предварительного заключения была вся из бетона: стены, пол, потолок. Только дверь железная, взрывоустойчивая, толщиной в полметра.
Олли так и не снял свой страховочный ошейник. Он сидел на карбоновой койке рядом с Лоло. Они не держались за руки. Не разговаривали. Оба смотрели прямо перед собой.
Наконец Олли не выдержал и завопил:
— КАКОГО ХРЕНА?
Лоло заплакало.
— Ох, ради Христа. — Олли неуверенно приобнял оне.
— Прости. Прости. Прости.
— За что? — спросил искренне озадаченный Олли. — Это дерьмовое время для жизни, и чем дальше, тем хуже. Я, наверное, сдох бы, добираясь до Николаи. Лондонский щит скоро падет, как Берлинский. Как же ты залетело?
— Так получилось. Мой гендерный цикл нарушен. Думаю, из–за стресса. Это случайность. Но это прекрасная случайность, Олли. У нас будет ребенок!
— Ребенок… Мы же не выберемся из этого дерьма, ты же знаешь, верно? Это будет самая короткая, самая жалкая жизнь. Мой ребенок…
— Олли, там, где есть жизнь, есть и надежда. Всегда.
— Тупица ты.
— Прости.
Он придвинулся ближе.
— Перестань это говорить. — Ладонь Олли легла на живот Лоло, прижалась к красной ткани платья. — Сколько уже?
— Два с половиной месяца.
— И не скажешь. Ты уверено?
— Тесты на беременность не ошибаются. Я сделало четыре.
— Почему ты мне не сказало?
— Боялось. В смысле это же не лучший в мире день, да?
— Этот день не настал бы, если бы ты сказало.
— Это не моя вина! — всхлипнуло оне.
— Я знаю. Всё в порядке. Это мне надо просить прощения. Я не должен был кричать на тебя. Просто… время, Лоло. Не слишком хорошее ты выбрало время.
— Они собираются предложить тебе сделку.
— Знаю.
— Не делай ничего безумного, ладно? Я люблю тебя. Я не смогу сделать это без тебя. — Рука оне потянулась к животу.
Олли сокрушенно кивнул:
— Понял.
— Ты действительно думаешь, что Лондон падет?
— Не сейчас. Не для тебя. Я позабочусь об этом. Во всяком случае, ты же утопиец. Ты имеешь право на репатриацию в Акиту. — Он вскинул голову, разыскивая датчики, которые должны были тут быть, но оставались невидимыми. — Эй, слышите? И это прежде, чем вы сделаете мне предложение!
— Я никуда не уйду без тебя, — сказало Лоло.
— Давай просто посмотрим, куда это нас приведет, ладно? Я им, верно, страшно нужен, иначе лежал бы уже носом вниз на дне доков.
Олли выжидающе озирал голые стены.
Меньше чем через минуту дверь распахнулась. В камеру вошел Кохаи Ямада всё в той же ветровке. Два вооруженных охранника остались стоять снаружи.
— Значит, так, — сказал Кохаи. — Лоло, попрощайся–ка пока со своим приятелем. Нам с Олли надо чуток побеседовать.
— Я никуда не пойду, — заявило Лоло.
Олли отлично знал этот тон. Вздохнув, он обнял оне и нежно поцеловал:
— Всё путем. Это наш билет отсюда, так что не капризничай, а то испортишь чего ненароком.
Лоло хмуро покосилось на Кохаи и с демонстративной неохотой поднялось:
— Будь осторожен. Я им не доверяю.
— Я тоже.
— Знаешь, они забрали Бика и бабушку, когда привезли меня сюда. Погрузили их коконы в ап–фургон.
Олли мрачно зыркнул на Кохан:
— На хрена?
— Вот, — многозначительно протянуло Лоло. — Что ты и говорил.
— Э. А что именно?
— Ты не параноик, если за тобой действительно следят.
Оне повело рукой, как бы охватывая камеру.
— Береги себя. — Олли поцеловал Лоло, потерся щекой о щеку. — И… ешь нормально, и все такое. И никакого нарка, вообще никакого!
— Я завязало больше месяца назад. А ты и не заметил.
— Ох. Прости. Уже знаешь, кто у нас будет?
Лоло нахмурилось, потом с легким раздражением покачало головой:
— Мои гены доминантные, Олли. Наш ребенок родится омни, конечно.
— Хорошо. Это хорошо.
Последний поцелуй, и Лоло вышло из камеры, быстро оглянувшись, когда дверь уже захлопывалась:
— Я люблю те…
Олли перевел дыхание.
— Я имел в виду именно то, что сказал, — твердо проговорил он. — Оне вернется на Акиту прежде, чем мы хотя бы начнем обсуждать условия.
— Крутой парень, да?
— Я знаю свои права.
— Немудрено. Ноль — число, которое несложно запомнить.
— Оне — гражданин Утопии.
— Что дает право на полное дерьмо.
— Да пошел ты!
— Но в качестве жеста доброй воли я согласен. Лоло Мод будет позволено вернуться на Акиту.
— О. Хорошо. Спасибо.
— Олли, это путешествие в один конец. Оне больше не вернется. И ты — известный преступник, досье которого длиннее интерактива о Сумико. Ты же любишь Сумико, верно?
О, черт.
— Угу. — Если им известно это, значит, им известно все. — Чего вы хотите?
— Того же, чего и ты: Николаи.
— Ты сказал, что знаешь, где она. Зачем же вам я?
— О, вот тут–то все и усложняется. Мы не можем позволить ей узнать, что нам известно о ней.
— Так возьмите и уберите ее. Есть же снайперы. Дроны. При чем тут я? Я — никто.
— Отнюдь, Олли, отнюдь. Ты — кое–кто очень важный. Сегодня, во всяком случае.
— Пошел ты еще раз.
— Дело вот в чем. Николаи работает на оликсов…
— Зачем? — выпалил Олли. — Не понимаю. Никогда не понимал. Она и Джад — они же обе предали нас.
— Ты тоже, Олли. Вы пытались уничтожить ретрансляционную станцию в Кройдоне. Без нее — без той энергии, которую она подает на генераторы Лондонского щита, — мы все сейчас были бы коконами на борту «Спасения жизни».
— Слушай, мы же не знали. Мы были глупы, да, но Легион никого не предавал. Мы сделали это ради денег. Не для гребаных чужаков! Но Николаи и Джад — они знали. И все равно делали. Они, должно быть, заключили какую–то сделку с оликсами, верно?
— Ты так полагаешь?
— Ну а как иначе–то? Нет никакой другой причины. Я думал об этом два года. Потому и пошел за ней.
— Понимаю. Месть заложена в каждом из нас. Культура, воспитание, цивилизация… Месть первобытна. И когда мы теряем все остальное, остается она.
— Нет, ты все–таки не понимаешь. Николаи стала бы моим рычагом давления.
Кохаи взглянул на него с любопытством:
— Ты хотел заключить с ней сделку?
— Я собирался заставить ее пойти на сделку, да. Мне нечего было терять. А потом случилось все это дерьмо. — Он развел руками, точно приглашая полюбоваться на бетонную камеру. — И Лоло… в смысле… черт!
— Какую сделку?
— Она знает оликсов. Оликсы знают, как обратить вспять окукливание. Должны знать. Они могут вернуть мне бабулю и Бика.
— А. — Кохаи улыбнулся.
Не понравилась Олли эта улыбка. Не было в ней ни грана сочувствия.
— Теперь понимаю, — сказал Кохаи. — Что ж, умный ход.
— Да? Тогда как я тут оказался?
— Судьба. И бедный старый Карно Ларсен. Что ты с ним сделал?
— Ничего! Клянусь! Он просто умер. Вы не можете обвинить меня в этом.
— Нет. Но остаются еще налет на Кройдонскую станцию и дом на Личфилд–роуд. Эти обвинения никуда не делись.
— Ну? И что? Что вы собираетесь делать? Запереть меня здесь? Надолго?
— Часов на десять.
— Э?
— Лондонский щит откажет самое большее через десять часов, если не остановить диверсионную деятельность Николаи. Они буквально грызут генераторы, кусок за куском.
— Но… если вам об этом известно, остановите их.
— Тут картина пошире, Олли. Такая широкая, что даже я не вижу ее всю.
— Погоди. Вы что, собираетесь позволить Лондону пасть? Не может быть.
— Чтобы предотвратить падение Лондона, нам нужно сначала устранить Николаи — причем таким способом, который не вызовет никаких подозрений. И этот способ — ты, Олли. Парень из банды, затаивший злобу и жаждущий мести, — тут нет ничего подозрительного. Ты недостаточно умен, чтобы быть кем–то другим.
— Дерьмо. Вы хотите, чтобы я убил ее?
— Я не политик и не собираюсь нести всякую чушь вроде «устранения угрозы» или «разрешения конфликта». Да, мы хотим ее смерти. Но она должна знать, что это делаешь ты — чтобы отомстить за Легион.