Благодаря примеру отца Льва, его духовному наставничеству жизнь в Оптиной пустыни в скором времени преобразилась. Поступивший в пустынь в 1830 году иеромонах Игнатий так описывал ее: «Все скитяне составляли тогда одну духовную семью. Мир и любовь царствовали в ней. Все отличались глубоким смирением. Каждый старался превзойти другого в этом отношении. Даже взглядом боялись друг друга оскорбить, испрашивая прощение при малейшем оскорблении брата. Все сохраняли безмолвие. По кельям друг к другу не ходили. Некоторые только выходили иногда для уединенных прогулок в скиту в ночное время. Новоначальных наставляли не столько словами, сколько примером своей жизни. Благой пример старших братий благодетельно действовал на них, располагая их к подражанию. На общие послушания выходили все обязательно (исключая некоторых почтенных старцев). Дрова для топлива келий собирали сами в лесу. Чай пили только по субботам, воскресным и праздничным дням, собираясь для сего у старца Леонида на пасеке. Самоваров же по кельям братия не держали. Приготовление пищи по кельям и вообще держание съестных припасов в кельях было воспрещено. О водке и табаке не было и помину. Для откровения помыслов все братия ходили ежедневно к старцу на пасеку после вечерней трапезы и у него же в келье выслушивали молитвы на сон грядущий».
Поистине идиллическая картина, но, увы, -приукрашенная. Недаром говорится, что монастыри воздвигаются молитвенным потом и слезами. Само понятие старчества, привнесенное отцом Львом в жизнь обители, было новым, мало кому известным и понятным. Даже опытные монахи не могли взять в толк, почему схимник, который, по идее, должен находиться в молитвенной тишине, постоянно окружен толпой разного народа; почему, помазывая больных женщин елеем, он крестообразно помазывает не только лоб, щеки и губы, но и гортань, и грудь. Вызывали негодование манера речи отца Льва и даже... его комплекция (то, что тучен он из-за болезни, недоброжелатели в расчет не принимали). По-видимому, ревность старожилов обители вызвала и та быстрота, с которой отец Лев был назначен общим духовником. Особенно ополчился на старца схимонах Вассиан (Гаврилов, 1767-1857), который славился в скиту своим строгим постничеством. Ел он мало, преимущественно прогнившую траву снить, спал на голой земле... Отец Лев относился к такому внешнему рвению скептически и писал ученикам о нем: «Об В-не пусть думают, как кому угодно, и ублажают его высокое жительство; но мы к оному веры не имамы и не желаем, дабы кто следовал таковой его высоте, не приносящей плода. От плод бо их, сказано, познаете их (Мф. 7, 16). А плод духовный есть: любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание и прочее. Сожалея о нем, желаем ему прийти в познание истины».
Но вместо того чтобы «прийти в познание истины», Вассиан начал засыпать епархиальное начальство доносами. В одном из них, в частности, говорилось, что во время проезда отца Льва через город Орел местные жители, от простых горожанок до дворянок, вставали перед ним на колени и кланялись в ноги. Служивший в Орле полковник Отдельного корпуса жандармов Михаил Николаевич Жемчужников заподозрил неладное - уж не сектант ли отец Лев?
В итоге отца Льва вызвал для объяснений епископ Калужский и Боровский Никанор (Клементьевский, 17871856). Прочитав вслух донесение Жемчужникова, он спросил у иеромонаха:
- Что ты скажешь на это?
- Справедливо оно, но что же мне делать с бестолковыми бабами? - был ответ. - Кланяются, как истукану; а что я не принадлежу ни к секте, ни к расколу, а чисто православный сын Христовой Церкви, в этом не сомневайтесь.
- Объясни же мне, как ты веруешь.
- Извольте, Преосвященнейший владыко, но как благословите объяснить - просто или по-киевски?
Владыка попросил «по-киевски». В ответ отец Лев прочитал Символ веры так, как это делалось в Киево-Печерской лавре - с самой низкой ноты, постепенно повышая голос. Выслушав, епископ поблагодарил отца Льва и оставил у себя в гостях на целую неделю, а провожая после гостевания, плакал...
Но в сентябре 1834 года расположенный к старцу епископ был переведен на Минскую кафедру, а в Калугу прибыл владыка Николай (Соколов, 1780-1851). Он поначалу не обращал внимания на доносы отца Вассиана, который утверждал, что «лянидовщина» (так он именовал старчество отца Льва) губит монастырь. Но мало-помалу обилие этих доносов начало его беспокоить, и в ноябре 1835-го он своим распоряжением перевел отца Льва из отдельной келии, стоявшей на пасеке, в скитскую келию.
К этому переселению отец Лев отнесся благодушно. Просто взял в руки Владимирскую икону Божией Матери и с пением «Достойно есть.» перешел в новое жилище. Остальные вещи вслед за ним перенесли расстроенные ученики. Утешая одного из них, отец Лев писал: «Я почитаю себя спокойным от сих мнимых неприятностей. Я в том уверен, что ничего не может со мной последовать, чего не попустит Бог; а когда что угодно послать Ему за грехи мои, должен принимать с покорностью, ибо от руки Его никуда не избежим». А Промысл судил новое испытание - 2 февраля 1836 года старца переселили уже из скита в саму пустынь, причем с запретом носить схиму и принимать людей. Перевели его в мезонин братского корпуса с крутой лестницей, по которой и молодым взобраться было нелегко. Но когда ученик старца, отец Александр, обратился к нему со словами сочувствия, тот весело ответил:
- Экой ты чудак, Саша-Алексаша! Ты посмотри-ка, тепло-то как! Просто покатывайся с боку на бок. А ты говоришь -неудобно. Да по мне хоть бы на колокольню поместили, только бы тепло было.
Но, видно, недоброжелателям отца Льва этого было мало. Окончательно «добить» его, по их мысли, должен был визит в Оптину митрополита Киевского и Галицкого Филарета (Амфитеатрова, 1779-1857). Главный гонитель отца Льва, отец Вассиан, 17 июня 1837 года специально отправился встречать митрополита на переправу через реку Жиздру - с тем, чтобы уже в дороге вывалить на владыку все свои жалобы. Он и окликнул митрополита, пересекающего Жиздру на плоту, прямо с берега:
- Владыка, благослови!
- Кто это?.. - Митрополит близоруко сощурился.
- Схимник Вассиан, старый твой знакомый. Помнишь?
- Помню, помню, - с ноткой неудовольствия в голосе отозвался Филарет. - Зачем же ты здесь?
- Тебя встретить, владыка, и дорогой побеседовать с тобой.
- А что ж, и вся братия здесь?
- Нет, владыка, я один.
- А что же ты, с благословения настоятеля делаешь мне исключительную встречу?
- А что мне у него благословляться? - заявил Вассиан. - Он ишшо молод.
Владыка грозно нахмурился:
- Ах ты самочинник! Ты как схимник должен быть в своей келье и там меня встречать, если буду, а не буду - должен с благословения настоятеля со мной видеться!..
Вассиан еще пытался возражать, но митрополит просто не стал его слушать - сойдя с плота, сел в экипаж и отправился в монастырь.
С владыкой Филаретом отец Лев был хорошо знаком с давних пор. Но ничем не показал этого, а скромно стоял в толпе других монахов (братии насчитывалось около двухсот человек). Благословив всех, митрополит обратился к настоятелю монастыря отцу Моисею:
- А где же старец отец Леонид? Я его не вижу.
- Да он принял ваше благословение и отправился в свою келию.
- О нет! Попросите его ко мне. Я сейчас хочу с ним видеться.
Послали за старцем. Увидев его, митрополит с улыбкой сказал:
- Ах, отец Леонид, вот где Господь благословил нам в жизни сей видеться. Слава Богу! Я счастлив, что вижу вас.
Отец Лев хотел было поклониться владыке до земли, но Филарет прервал его:
- Куда нам с тобой кланяться? Теперь не до поклонов -прошло то цветущее время...
За обедом высокий гость и старец сидели рядом и дружески беседовали. Митрополит поинтересовался, почему отец Лев не носит схимническое облачение, и, услышав от епископа Калужского Николая, что это ему запрещено, тут же попросил снять это запрещение. Затем владыка обошел монастырские келии, побывал и у Вассиана, который тут же начал рассказывать ему про губящую Оптину «лянидовщину». Но Филарет прервал его фразой «Живи спокойно да благодари Бога» и ушел.
Теплое отношение митрополита к старцу, тем не менее, не поколебало недоброжелательности, которую питал к отцу Льву епископ Николай. Уже после отъезда Филарета он напустился на старца:
- А ты, дерзкий старичишка, как осмелился занять митрополита?
- Да что же мне было делать? - смиренно отвечал отец Лев. - Ведь он сам для сего меня вызвал. Это все видели. Да и вы, святый владыко, сами видели это.
- Ну, видел!.. А ты не хотел видеть, что здесь ваш епархиальный архиерей, и при всех кощунничаешь, -продолжал свои невнятные попреки епископ.
- Будьте милостивы, Преосвященнейший владыко! Здесь не было ни места, ни времени для кощунства. Да притом же я хорошо знаю, что это великий грех.
- Замолчи, а то я тебя упрячу!
- Ваша власть.
Но, судя по всему, этот неприятный диалог все же был одним из последних явных актов недоверия владыки Николая к старцу. Еще летом 1836-го на деньги местного помещика, ученика отца Льва Алексея Ивановича Желябужского, в Оптиной построили деревянный корпус, где старцу были отведены четыре комнаты. Рядом находился дровяник, где отец Лев мог заниматься физической работой. Корпус был обнесен забором, в котором проделали ведущую в скит калитку, но поскольку прием посетителей для старца был запрещен, ее наглухо заколотили гвоздями.
Впрочем, люди всё равно шли и ехали в Оптину. Толпились у калитки, нетерпеливо привставали на цыпочки, чтобы только одним глазком увидеть старца Льва. А некоторых, особенно горячо умолявших, проводил к старцу сам настоятель обители отец Моисей. Это вызывало у людей ропот, и отец Лев после этого открывал двери для всех посетителей, приговаривая: «Если не принимать, так никого не принимать, а если принимать, так уж всех принимать». Но потом из Калуги снова приходило напоминание, что прием запрещен, и двери келии старца вновь затворялись.