Однажды настоятель увидел перед келией огромную толпу и с укоризной сказал отцу Льву:
- Как же вы принимаете народ? Ведь владыка запретил принимать.
В ответ на это старец попросил подтащить поближе лежавшего перед дверями келии калеку.
- Вот посмотрите на этого человека... Видите, как у него все члены телесные поражены? Господь наказал его за нераскаянные грехи. За все это он теперь страдает, он живой в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принять? Что вы мне на это скажете?
- Но Преосвященный... - неуверенно начал было отец Моисей, но отец Лев перебил его:
- Ну так что ж? Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь меня поставьте, я буду все тот же! Я к себе никого не зову, а кто ко мне приходит, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародии многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие духовные нужды?
На это настоятель ничего не возразил. Молча повернулся и ушел, понимая, что в словах отца Льва - Божия правда.
Как и во время пребывания старца в скиту, время его монастырского жития было отмечено многочисленными случаями, которые подпадают под одну категорию - чудо. Эти эпизоды запечатлены в бесхитростных строках воспоминаний свидетелей. Многие из них по скромности желали остаться неизвестными, потому обозначены только инициалами - монах А., игумен П. ...
Так, однажды в обители появились необычные гости -полковник в сопровождении нескольких офицеров. Это был командир воинской части, назначенной на постой в Белгород и проходившей через Козельск, - Кульнёв. (Здесь нужно сделать небольшое пояснение. Дело в том, что в традиционной версии этого рассказа его персонаж назван генералом Николаем Кульнёвым. Однако речь идет о Якове Николаевиче Кульнёве (1797 —?), племяннике знаменитого героя Отечественной войны Якова Петровича Кульнёва, получившем генеральский чин только в 1849 году, уже после смерти отца Льва.)
Из любопытства полковник заглянул в Оптину, где ему предложили познакомиться со старцем Львом. В келии тот пригласил гостей сесть и спросил у офицера, кто он и где служил.
- Кульнёв, - назвал свою фамилию приезжий. - Я остался после отца малолетним, поступил в учебное заведение, окончил курс наук и с того времени нахожусь на службе.
- А где же ваша матушка? - поинтересовался отец Лев.
- Право, не знаю, в живых ли она находится или нет, -отвечал полковник. - Для меня это, впрочем, все равно. Старец нахмурился.
- Как так?! Хорош же вы сынок!
- А что же? - возразил полковник. - Она мне ничего не доставила, все имение раздала, потому и я потерял ее из виду.
Отец Лев покачал головой:
- Ах, полковник, полковник! Что мелешь?.. Мать тебе ничего не доставила, а всё прожила. И как это ты говоришь, что она все раздала? А вот об этом-то ты и не подумаешь, что она едва могла перенести удар лишения твоего родителя, а своего супруга; и с того времени и до настоящего стоит пред Богом, как неугасимая свеча, и как чистая жертва посвятила свою жизнь на всякое злострадание и нищету за благо своего единственного сына. Вот уже около тридцати лет она проходит такой самоотверженный подвиг. Неужели же эти ее молитвы - не наследство? У многих генералов, при всех изысканных средствах, дети не лучше прохвостов, а Яшенька и без средств, да вот полковник!
Кульнёв был глубоко потрясен этой речью. Он взглянул на иконы и... зарыдал. Заплакали и стоящие рядом офицеры. Слова старца тронули душу каждому.
- Отец мой! - произнес полковник и опустился перед иеросхимонахом на колени. - Вы оживили мой дух. Чем более я старался пренебречь именем моей матери, тем более стеснялась душа моя. Я усиливался убить веру во все святое; и если я не отчаянный, то меня удерживал авторитет, которым я во всю мою жизнь дорожу. Отец мой! Вы меня воскресили. Я теперь ясно вижу попечительность о мне Промысла Божия. Скажите же мне теперь, когда и где я могу видеть мою молитвенницу-матушку?
- Поезжай в Болхов, - отвечал старец.
Мать полковника Анастасия Степановна действительно жила в Волхове. Она уже давно приняла монашеский постриг и схиму с именем Анастасия. Приехав к ней, офицер робко попросил доложить, что ее сын Яков желает ее видеть, и услышал голос матери:
- Яшенька, Яшенька, голубчик мой! Иди сюда, я не могу встать, вот уже несколько лет нахожусь в сидячем положении...
Увидев в кресле парализованную мать, полковник упал на колени, рыдая, подполз к ней и целовал ее руки и ноги. С того времени он содержал мать до самой смерти и принял у нее родительское благословение на брак. А о словах отца Льва, преобразивших его жизнь, Кульнёв говорил так: «О, я их никогда не забуду, передам их своим детям и потомству». Умерла схимонахиня Анастасия (Кульнёва) в июне 1847 года; ее сын прислал в Волхов 200 рублей, и на эти деньги в 1853-м был расширен Всехсвятский храм Волховского Вогородичного монастыря.
В другой раз в Оптину приехал ректор духовной семинарии. Когда ему предложили встречу со старцем, он ответил: «Что я с ним, мужиком, буду говорить?» Но встреча все-таки состоялась. И первой фразой, которую произнес отец Лев, была:
- Ну, что тебе со мной, мужиком, говорить?..
Ректор был и смущен, и потрясен. А поговорив со старцем два часа, сказал так:
- Что наша ученость?.. Его ученость - трудовая, благодатная.
Один помещик хвастался тем, что как только увидит отца Льва, сразу же «поймет его насквозь». Когда он появился в келии старца, тот приставил ладонь ко лбу, словно заслоняясь от солнца, пристально посмотрел на вошедшего и произнес:
- Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Леонида. А сам, шельма, семнадцать лет не был на исповеди и у Святого Причастия!
После этих слов помещик внезапно расплакался и признался, что действительно семнадцать лет не исповедовался и не причащался.
...Из Мценска в Оптину приехала семья купца Николая Васильевича Ломакина. Его жена Екатерина Ивановна крепко пила, и как ни старался муж, отвадить ее от пьяного зелья не мог. В конце концов решили поехать к старцу.
Только увидев женщину, отец Лев произнес:
- Катя, пойдем-ка я тебя исповедую на живую ниточку.
И сразу же после исповеди болезнь женщины прошла. Вернувшись в Мценск, она не могла терпеть даже запаха вина.
Между тем невзгоды в жизни старца не прекращались. В конце 1840 года он был переведен из деревянного корпуса, выстроенного Желябужским, в другое здание, где жил на покое архимандрит Мелхиседек (Короткий, 1762-1841). Причина была все та же - непрекращающееся паломничество в Оптину людей, жаждущих видеть старца. Так как отец Мелхиседек был человеком необщительным и угрюмым, недоброжелатели, видимо, надеялись, что многолюдства по соседству с собой он не потерпит и будет жаловаться на отца Льва. Но получилось наоборот -архимандрит лишь иногда давал волю старческому ворчанию, да и то не на соседа, а на постоянно осаждавших его посетителей: мол, беспокоят старца Льва!.. А самому старцу говорил:
- Я удивляюсь вашей жизни и беспредельному вашему труду, да еще в вашей старости. Я соглашусь лучше землю копать, нежели толковать с ними, да еще так любезно, что все довольны остаются. О, да поможет вам Бог!
Ученики и последователи старца (главным среди них был Макарий (Иванов), один из героев этой книги; с 1834 года они с отцом Львом составляли своеобразный «тандем» Оптиной) шепотом передавали друг другу еще более грозные слухи - якобы старца переведут в Соловецкий монастырь или вовсе оставят под надзором в больнице
Боровского монастыря. Некоторые приступали к нему с вопросом - что же будет с нами, если вас переведут? На это отец Лев отвечал молчанием. Только отцу Макарию он как-то ответил:
- Не переведут - я здесь умру.
На это отец Макарий предложил написать письмо архимандриту Сергиевой пустыни Игнатию (Брянчанинову), хорошо знакомому отцу Льву, - попросить заступничества в Святейшем Синоде. Некоторое время отец Лев отказывался от предложения, но потом сказал:
- Пиши что хочешь - я подпишу не читая.
Отец Макарий, не мешкая, составил письмо от имени старца. Оно попало к митрополиту Московскому и Коломенскому Филарету (Дроздову), который отреагировал быстро и решительно - написал в Калугу епископу Николаю о том, что «ересь предполагать в отце Леониде нет причины». И тем не менее владыка Николай так и не пересмотрел своих взглядов. На последней встрече со старцем он упрекнул его:
- Ну что, старик, тебе все неймется? Сколько тебе ни запрещай, ты все возишься с этой бестолковой толпой. Пора бы тебе это оставить. Ведь умирать пора.
- Владыко святый, уже ни к чему мне оставлять то, к чему я призван, - ответил отец Лев. - Пою Богу моему, дондеже есмь... Я и гоню их от себя палкой, как вы мне говорили, да вот не слушают! А не угодно ли вам спросить у них, зачем они ко мне обращаются? Я ведь их к себе не зову.
- Вот еще какую штуку выдумал! - рассмеялся епископ. Но, видимо, он все же почувствовал в его словах правоту, так как, выйдя от старца, разрешил ему принимать людей.
Между тем здоровье отца Льва постепенно ухудшалось. Он неопустительно участвовал в церковных службах, но каждый поход в храм превращался для него в испытание. У дверей келии его ждала толпа народа; при появлении опиравшегося на палку старца люди падали на колени, стремились поцеловать край его одеяния, взять благословение... Так недлинный путь от келии до храма занимал около получаса.
Время кончины старцу было открыто заранее. Одному офицеру, который носил вериги и приехал в Оптину просить благословения поносить их еще год, отец Лев сказал: «Через годок я буду вот где», - и показал место, где он будет похоронен (так и случилось). Иеромонаху Анатолию, приступавшему к старцу с просьбой благословить его на переезд на Афон, отец Лев ласково ответил: «Что же ты делаешь? Вот ты уйдешь на чужую сторону, а отец твой тут умрет без тебя». А одному дворянину, посетившему пустынь в 1841 году, предложил: «Поживи, если хочешь, до ноября - схоронишь меня».