- Как же я скажу, что нет, когда я имею? Воля ваша, а я этого не могу сделать. Я вам говорю, что, испытавши себя, вижу, что не могу быть хозяином.
Неудачей окончилась и попытка братьев женить Михаила на какой-нибудь достойной девице. Не предупредив его, они поехали свататься к родителям одной милой и скромной девушки, но получили уклончивый ответ ее родителей: «Так скоро нельзя, надобно подумать, ближе ознакомиться». Узнав об этом, Михаил радостно воскликнул:
- Слава Богу! Сказали: надо подумать. Пусть думают. Я не мог отговориться, сделал послушание братьям, но теперь никто меня не уговорит.
Вскоре после этого молодой помещик отправился на Коренную ярмарку, где накупил себе книг духовного содержания. За их чтением он засиживался до глубокой ночи, тем более что с юности страдал бессонницей. В перерывах уходил в столярную мастерскую и долгие часы проводил за верстаком. А 6 октября 1810 года отправился в паломничество в ближайший к Щепятину (всего сорок верст) монастырь - Площанскую пустынь, откуда... уже не вернулся.
Было ли решение остаться в монастыре спонтанным? Вряд ли. Монастырская обстановка была знакома и близка Михаилу с детства - ведь его родной дом стоял напротив монастыря. Неудачные попытки встроиться в мир (быт помещика, женитьба) показали, что его путь - иной (ведь и само слово «инок», синоним слова «монах», родственно слову «иной»). Чтение духовных книг, физический труд были явными приготовлениями к важному шагу. И неудивительно, что с первых же дней пребывания в пустыни Михаил не различал, где он, «на земле или на небе; и все монашествующие казались мне яко Ангелы Божии». 16 ноября 1810 года он был определен в число послушников, а 24 декабря настоятель отец Иоанникий постриг его в рясофор с именем Мелхиседек, после чего новопоставленный монах приступил к исполнению послушания письмоводителя.
В то время насельниками Площанской пустыни были пятьдесят человек. Монастырь не мог похвалиться богатством: рясы в заплатах, лапти вместо сапог («впрочем, мне, как дворянчику, давали не грубые лапти, а род башмаков из лык же, но аккуратной работы, называемых бахирями», - вспоминал отец Макарий впоследствии). Порядки в обители царили строгие - неопустительное посещение служб, посты, строгое исполнение послушаний. Но одновременно не практиковалось откровение помыслов духовнику, не уделялось внимания борьбе со страстями -гневом, гордостью, тщеславием, лицемерием, ложью. Такая картина была характерна для многих монастырей конца XVIII - начала XIX столетия. Духовный наставник молодого монаха, отец Иона, тоже делал упор на внешнее -обучение монастырскому уставу, пению по нотам и т. п. Но отец Мелхиседек понимал, что ему этого мало, и усердно молился о том, чтобы Господь послал ему умудренного опытом наставника. Вскоре эти молитвы были услышаны.
7 марта 1815 года отец Мелхиседек был пострижен в мантию с наречением нового имени - Макарий, в честь преподобного Макария Великого. Через пять дней состоялась иеродиаконская хиротония, которую провел епископ Орловский и Севский Досифей (пятнадцатью годами раньше он рукополагал в иеромонахи отца Василия (Кишкина)), с июня отец Макарий стал ризничим обители. А в декабре того же года в Площанской пустыни появился настоящий старец - схимонах Афанасий (Захаров), бывший ротмистр гусарского полка, ученик Паисия (Величковского). Приехал ненадолго, но в апреле 1817-го вернулся - уже навсегда. Это и был тот самый Учитель, появления которого жаждала душа иеродиакона Макария. Образец кротости, милости и смирения, отец Афанасий стал тем очагом, у которого согревалась вся Площанская братия. Опираясь на палку (хромал из-за сломанной ноги), он никогда не садился во время служб, чтеца слушал внимательно и задумчиво и часто восклицал при этом: «О слово, исполненное великой пользы! Надобно бы его записать», - как будто слышал чтение впервые. Советы монахам давал со слезами, да так, что плакать о своем недостоинстве начинали и слушавшие. Но самое главное -в его келии хранился бесценный рукописный архив: копии всех трудов Паисия (Величковского), лично выправленные Паисием переводы писаний преподобного Макария Великого, святых Иоанна Лествичника, Варсонофия, Фалассия, Симеона Нового Богослова, переведенные им самим огласительные слова Феодора Студита, Григория Паламы и др. Нечего и говорить о том, каким внимательным читателем всех этих трудов был отец Макарий...
27 мая 1817 года владыка Досифей рукоположил 26-летнего отца Макария во иеромонаха. В следующем году настоятелем Площанской пустыни был назначен ученик старца Василия (Кишкина) - иеромонах Серафим (Веденисов), при котором число братии достигло ста человек. В 1826-м он скончался, но иеромонах Маркеллин (Патрикеев) стал его достойным преемником. А в 1827-м в пустыни поселился и сам старец Василий. Учитывая, что в октябре 1828-го в обитель на полгода прибыл также старец Лев (Наголкин), в Площанской собрался в это время настоящий «цветник» русского старчества. Великие старцы старших поколений быстро оценили духовные дарования молодого иеромонаха Макария. Он стал духовником отца Василия, но особенно близкие отношения у него возникли с отцом Львом, который заменил иеромонаху наставника -скончавшегося в октябре 1825-го Афанасия (Захарова), и стал его духовным отцом.
Во время пребывания в пустыни отец Макарий несколько раз выбирался в паломнические странствия. Дважды, в 1814 и 1819 годах, посещал Киев, причем ходил туда пешком, в убогой одежде, с посохом странника. На обратном пути навещал Глинскую пустынь, где общался с ее строителем игуменом Филаретом (Данилевским). В 1824-м, во время поездки в Ростов на поклонение мощам святителя Димитрия Ростовского, он впервые посетил Оптину пустынь, с которой затем будет связана вся его жизнь. Но до этого было еще далеко. Нагрузка в Площанской пустыни прибавлялась - с 10 июня 1826-го отец Макарий был благочинным, с января 1827-го - духовником Севского Троицкого монастыря, летом 1831-го стал членом комитета по постройке в Севске училищного корпуса, а осенью того же года сопровождал епископа Орловского и Севского Никодима (Быстрицкого, 1786-1839) в Петербург в качестве эконома и казначея. Кстати, этот выбор косвенно подтверждает достоинства отца Макария, так как владыка Никодим был известен своей строгостью, чтобы не сказать придирчивостью, и привечал только очень способных людей.
По пути в Петербург отец Макарий посетил в Оптиной старца Льва, и между ними завязалась переписка. Из нее следует, что послушания сильно тяготили иеромонаха. «Вижу себя весьма неспособна к распоряжению по части экономической, - делился он мыслями со старцем, - и что будет далее со мною, не знаю; но будет воля Божия! Пошел сюда я не по своей воле и не ради почести или других видов, но единственно за послушание». 2 июня 1831 года он писал: «Лишение мест пустынных, образа жизни и чина монастырского наносит томность и унылость». Отец Лев утешал духовного сына, на что отец Макарий отвечал: «Вы, батюшка, от преизбытка преизливающейся в Вас отеческой любви утешаете меня, не видя вполне худого моего устроения. <...> Вы изволите писать, что я не по собственному предложению здесь нахожусь. Это действительно так, а за послушание. Но сего последнего вижу себя не исполняющим, а много прекословящим и отрицающася, почитая оное для себя невместным, и не терплю со смирением укоризны. <...> Я должен всегда находить в себе вину, а этого нет».
Обилие хлопот, неблизкое по духу послушание, обстановка огромного города, в котором предстояло прожить около года, и, конечно, переписка со старцем Львом - все это укрепляло отца Макария в желании испросить себе перевод в тихую Оптину пустынь, где подвизался его наставник. В ноябре 1832-го, возвращаясь из Петербурга, он заехал в пустынь и подал прошение настоятелю Моисею (Путилову) о принятии его в Иоанно-Предтеченский скит. Но дело оказалось небыстрым: ход прошению дали только в марте следующего года. Тем временем кандидатура отца Макария уже начала рассматриваться на должность строителя Площанской пустыни. В душе не желая этого, но покорный воле Господа, иеромонах писал отцу Льву: «Имею истинное желание быть при ногу Вашею, прочее оставляя на волю Всеведущего Бога. Ежели это случится (назначение на должность. - В. Б.), то, верно, за мое недостоинство, в наказание меня». Но все кончилось благополучно -14 января 1834 года пришел наконец указ о перемещении иеромонаха Макария из Площанской пустыни в Оптину. Сам он писал об этом так: «Я переселился оттуда хотя и по своей воле, но не сильно того требуя, и предавшись Промыслу Божию, и желаю воспользовать душу мою через батюшку отца Леонида и, благодаря Бога, доволен здешнею жизнию; а как дальше будет, одному Богу известно». Теплые чувства к своей первой обители старец сохранил навсегда. «Я сам ее очень люблю, - писал он в 1843 году. -Да как и не любить, 23 года проведши?»
...5 февраля 1834 года 45-летний иеромонах Макарий (Иванов) прибыл в Иоанно-Предтеченский скит Оптиной пустыни. Вне сомнения, он был счастлив - ведь теперь его любимый наставник, отец Лев, был рядом с ним. Правда, два года спустя отца Льва перевели из скита в саму пустынь (расстояние между ними составляло четверть версты), но они всё равно продолжали ежедневно видеться. И составляли в эти годы как бы неразрывное целое. Если отца Макария о чем-то спрашивали, он выяснял, что сказал по этому поводу старец; так же поступал и отец Лев. А письма, которые отец Лев писал своим духовным чадам, составлял от его имени отец Макарий. «Бывало, сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим пред ними на коленях и двум открываем свои души, как бы одному, - вспоминала игумения Павлина. - И никогда не разделяли их и не делали между ними никакого различия. Поистине в них бе сердце и душа едина». Иногда отец Лев публично смирял отца Макария - конечно, не потому, что тот вел себя неподобающим образом, а в назидание другим. «Ах ты, дворянинишко, такой-сякой!» - мог он напуститься на ученика. Такие показательные разносы всегда принимались отцом Макарием с полным смирением. На самом же деле отец Лев прекрасно знал цену своему ученику, глубоко любил и почитал его и как-то, в ответ на просьбу охарактеризовать начальствующих лиц монастыря, кратко заметил: «Отец Моисей и отец Антоний - великие люди, а Макарий - свят».