Трижды - в 1877, 1881 и 1890 годах - был у старца Амвросия Лев Николаевич Толстой. Познакомились они 26 июля 1877-го; краткий отголосок первой встречи запечатлен в письме Толстого Н. Н. Страхову от 16 августа 1877 года: «Меня отец Амвросий назвал “Молчуном”, и вообще считают, что я закоснел в неверии».
Во второй раз Толстой пришел в пустынь из Ясной Поляны пешком (это около двухсот километров), в крестьянской одежде. Но когда он обратил на это внимание старца, отец Амвросий с улыбкой ответил: «Так что же из этого?» 15 июня 1881 года они провели в беседе два часа. Отзывы Толстого после этой встречи были противоречивы. С одной стороны, его раздражали и «болезненная» вера старца, и другие монахи, с другой - он отозвался о старце так: «Этот отец Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога». А старец, указывая на Толстого, направлявшегося к выходу из скита, произнес:
- Никогда не обратится ко Христу! Горды-ыня!..
Третье свидание, 27 февраля 1890-го, оказалось самым тяжелым. Сохранилось такое его описание: «Войдя к старцу, Толстой принял благословение и поцеловал его руку, а выходя, поцеловал в щеку, чтобы избежать благословения. Разговор между ними был столь острым и тяжелым, что старец оказался в полном изнеможении и еле дышал. “Он крайне горд”, - отозвался о нем отец Амвросий». А сам Толстой записал в дневнике: «В Оптиной Машенька (сестра писателя М. Н. Толстая, послушница Шамординской пустыни. - В. Б.) только и говорила про Амвросия, и всё, что говорит, ужасно. Подтверждается то, что я видел в Киеве: молодые послушники - святые, с ними Бог, старцы не то, с ними дьявол. Вчера был у Амвросия, говорил о разных верах. Я говорю: где мы в Боге, то есть в истине, там все вместе, где в дьяволе, то есть лжи, так все врозь... Амвросий - жалок, жалок своими соблазнами до невозможности. По затылку бьёт, учит. монастырь духовное сибаритство».
Комментировать эти насквозь пропитанные гордыней строки сложно. Определить монастырь как «духовное сибаритство», написать о том, что «со старцами - дьявол», а одного из величайших русских людей назвать «жалким» мог лишь полный духовный слепец. Духовным исканиям Льва Толстого, в том числе и его особой связи с Оптиной пустынью (накануне смерти в 1910 году Толстой снова приезжал в монастырь, но в скит не заходил и со старцами не виделся), посвящено немало литературы, и здесь мы не будем подробно останавливаться на эволюции взглядов писателя. Толстой - пожалуй, единственный пример того, когда посещение Оптиной пустыни, общение с великим старцем не изменили духовный мир человека в лучшую сторону...
В корне иной пример - отношения отца Амвросия с Константином Николаевичем Леонтьевым (1831-1891). Разносторонний и талантливый человек - дипломат, врач, философ, прозаик, публицист, - он впервые посетил Оптину пустынь в августе 1874 года, и этот визит изменил всю его жизнь. Он начал проводить в монастыре целые месяцы, а в 1887-м и вовсе переселился туда, сняв дом рядом с пустынью. «В Оптиной летом, особенно если взять ее вместе с Козельском, соседними деревнями и помещичьими усадьбами, с богомольцами как знатными, так и простыми, видишь в сокращении целую Россию, понимаешь, как она богата», - писал он. Особое восхищение Леонтьева вызывал старец Амвросий. «Отец Амвросий по натуре и по уму склада более практического, чем созерцательного, - писал он. - “Практичность”, разумеется, не в каком-нибудь мелком смысле, а в самом высоком и широком. <...> Он скорее шутлив и весел, чем угрюм и серьезен, весьма тверд и строг иногда, но чрезвычайно благотворителен, жалостлив и добр. Теорий моих и вообще “наших идей” <...> он не знает и вообще давно не имеет ни времени, ни сил читать. Но эпоху и людей он понимает превосходно, и психологически. Опыт его изумительный». В другом письме он так отзывался о старце: «Это удивительно тонкий ум, и именно в практическом направлении, а не в собственно мыслительном. Мудрость, скажу просто - даже ловкость батюшки отца Амвросия изумительны. Какая тут простота ума!.. быстрая находчивость! Твердость характера, справедливость, прямота веры».
В августе 1891 года в Иоанно-Предтеченском скиту Константин Леонтьев принял тайный монашеский постриг с именем Климент. Он пережил старца на месяц и два дня. .Среди посетителей отца Амвросия было особенно много бедных, часто больных женщин и девушек, желавших поступить в монастырь, но не имевших к этому средств (женские обители принимали к себе тех, кто мог купить себе келию, сделать взнос и содержать себя своим трудом). Таких бедолаг старец особенно опекал и стремился куда-то пристроить. Его стараниями были основаны Кромская женская община в Орловской губернии, Гусевская - в Саратовской, Козельщанская - в Полтавской и Пятницкая - в Воронежской. А главным его детищем стала женская община в селе Шамордине, что в двенадцати верстах от Оптиной. Рядом с Шамордином, на вершине покрытого лесом холма размещалось небольшое имение старого отставного чиновника Калыгина - деревянный одноэтажный дом и хозяйственные службы. Осенью 1871 года по благословению отца Амвросия это имение было куплено для некоего московского барина, искавшего себе «дачу» в окрестностях Оптиной. Но барин отказался от своей идеи, и имение осталось как бы ничьим. Тогда старец благословил поселиться в Калыгине свою преданную духовную дочь - бывшую помещицу, монахиню Амвросию (Ключареву, 1820-1881), вместе с двумя ее внучками, близнецами Верой и Любовью. К их переселению ветхие постройки были снесены, а на их месте выстроен новый каменный дом. Старец не раз бывал там в процессе постройки, молча ходил, ничего не объясняя, а то вдруг останавливался и велел вбить в землю колышки. Или любовался открывавшимся с холма потрясающим видом: внизу, в долине - речка Серена, пестреющие цветами луга, влево на десять верст видны поля, а на горизонте - главы Оптинских храмов над Жиздрой...
В новопостроенном доме в итоге поселились не только внучки монахини Амвросии, но и ее бывшие крепостные служанки. Это уже был прообраз монастыря - тихое иноческое житие в уединенном месте. И хотя мать Амвросия надеялась, что внучки станут «обыкновенными» барышнями, выйдут замуж, Вера и Люба росли совсем другими. Они никогда не шалили, подолгу молились, в совершенстве знали последовательность церковных служб, постничали. Старцу, без сомнения, было открыто их будущее, так как по его настоянию мать Амвросия внесла в свое завещание особый пункт - в случае смерти девочек в имении будет создана женская обитель. В 1881-м монахиня Амвросия скончалась. Отец девочек, который хотел дать им светское воспитание, определил их в пансионе в Орле, но Вере и Любе такая жизнь была не по нраву. От них часто начали слышать фразу: «Мы не проживем дольше двенадцати лет». Так оно и случилось - приехав в Оптину пустынь на встречу с отцом Амвросием, сестры внезапно заболели дифтеритом и скончались, Вера - 4 июня 1883 года, Люба - 8 июня... А уже в октябре 1884-го в Шамордине была основана женская община. Ее первой настоятельницей стала схимонахиня София (Болотова, 1845-1888), прославленная в соборе Тульских святых в 1987 году. Но о том, что «мать София свята», старец Амвросий уверенно говорил еще при ее жизни. Посещая Шамордино, он каждый раз навещал ее могилу и со слезами молился на ней. А преемницей Софии на посту настоятельницы стала другая духовная дочь старца, Евфросиния (Розова, 1830-1904), которая настолько почитала отца Амвросия, что буквально записывала все, что он ей говорил - каждое слово. Сейчас эти краткие заметки, брошенные на лету фразы, запечатленные свидетельницей, - бесценное свидетельство мудрости старца.
К сожалению, у матери Евфросинии не было такого административного таланта, как у первой настоятельницы. А вопросов и проблем в жизни новорожденного монастыря хватало. Только что заложили фундамент большого каменного храма, а денег на него не было. Насельницы (более пятисот) - в основном бедные, неимущие, да еще был основан детский приют, куда направлялись сироты, да больница. В итоге старец начал бывать в Шамордине все чаще и чаще - всюду требовались его советы. Каждый такой приезд превращался в настоящее торжество - все наперебой торопились получить его благословение, помочь поднести его вещи, чем-нибудь услужить.
Осенью 1890 года, когда он собрался было возвращаться из Шамордина в Оптину, вдруг обострилась его болезнь, причем так, что он говорил близким: «Идите помолитесь за меня - мне тяжело». Стало понятно, что дороги он не перенесет и нужно зимовать в Шамордине. В Оптиной это вызвало вполне понятное недоумение, ведь пустынь оставалась без старца, с благословения которого никаких важных решений давным-давно не принималось... Оптинский настоятель архимандрит Исаакий лично уговаривал его вернуться, но старец убедил его в том, что он остается в Шамордине по воле Божией. 4 октября он написал: «Я доселе задерживаюсь в Шамордине по особенному промыслению Божию; и почему - это должно означиться после».
Конечно, шамординские сестры такую задержку восприняли как праздник. «Мы были очень счастливы, что наш дорогой отец с нами, особенно те, которым приходилось быть ближе и чаще у него, - вспоминала одна из насельниц обители. - Мне и во сне никогда не снилось, чтобы я могла когда-нибудь прислуживать в келии у Батюшки. Помню, в один из приездов Старца, во время его отдыха, мы говорили с м. В. о том, как мы счастливы, что Господь удостоил нас послужить такому Старцу. И я ей высказала, о чем много раз сожалела, что не имела возможности всегда келейничать у Батюшки. Вдруг отворяется дверь, выходит Старец, улыбается и говорит мне: “опоздала, опоздала!”». С западной стороны настоятельского корпуса для старца спешно возвели специальную пристройку для зимовки.
Дел в Шамордине было невпроворот. Отец Амвросий лично наблюдал за всеми постройками на территории монастыря, духовно окормлял сестер и многочисленных паломников. Настоятельница мать Евфросиния заболела и ослепла, на какое-то время сильно пала духом - нужно было ее поддержать. В связи с постройкой новых зданий на монастыре повисли большие долги. К тому же год выдался голодный, нужно было думать о пропитании для монахинь. Именно с этим обстоятельством было связано появление широк