- Неужели же, батюшка, так близка развязка?
Отец Нектарий улыбнулся и из серьезного тона сразу перешел на шутливый :
- Это вы, - ответил он смеясь, - в какой-нибудь из своих ста книг прочтите.
И с этими словами отец Нектарий разговор перевел на какую-то обыденную, житейскую тему».
7 июня 1909 года Нилуса постигло некое искушение, которое он с трудом поборол. «А дома - новое искушение: вхожу на подъезд, смотрю - а на свеженаписанном небе моего этюда масляными красками кто-то углем крупными буквами во все небо написал по-французски La nuee (туча). Я сразу догадался, что виновником этого озорства не мог быть никто другой, кроме нашего друга отца Нектария, -это так было похоже на склонность его к некоторому как бы юродству, под которым для меня часто скрывались назидательные уроки той или другой христианской добродетели. Это он, несомненно он, прозревший появление тучки на моем духовном небе, он, мой дорогой батюшка, любящий иногда, к общему изумлению, вставить в речь свою неожиданное французское слово!.. Заглянул я на нашу террасу, а он, любимец наш, сидит себе в уголку и благодушно посмеивается, выжидая, что выйдет из этой шутки.
- Ах, батюшка, батюшка! - смеюсь я вместе с ним. - Ну и проказник.
А “проказник” встал, подошел к этюду, смахнул рукавом своего подрясника надпись и с улыбкой объявил:
- Видите - ничего не осталось!
Ничего и в сердце моем не осталось от утренней смуты. Несомненно, у друга нашего есть второе зрение, которым он видит то, что скрыто для глаза обыкновенного человека. Недаром же и благочестного жития его в монастыре без малого сорок лет».
Упомянутое в этой цитате «некоторое как бы юродство» к этому времени действительно стало отличать отца Нектария от прочих оптинских братий. В этом смысле он был полноправным наследником великих старцев прошлого - Льва и Амвросия. Как и они, отец Нектарий прикрывал «некоторым как бы юродством» великие дары рассуждения и прозорливости. Когда именно они у него появились - сказать сложно, но, во всяком случае, уже в 1893 году он точно предсказал, сколько осталось жить отцу Варсонофию (Плиханкову), в то время еще послушнику. Себя отец Нектарий называл «мравием» (муравьем), «земнородным», сокрушенно говорил о том, что у прежних старцев «благодать была целыми караваями, а у меня - ломтик»... «Какой я старец, я - нищий. Ко мне еще присмотреться надо», - утверждал он. Но все в обители знали - это говорится по великому смирению.
В апреле 1912 года по решению духовного начальства Оптину пустынь покинул старец Варсонофий (Плиханков). 17 апреля братия собралась для выборов нового старца. Предложение было сделано архимандриту Агапиту (Беловидову), но он наотрез отказался и предложил вместо себя Нектария. А тот по своему смирению. даже не пришел на собрание. Тогда за ним послали гонца, отца Аверкия.
- Батюшка, вас просят на собрание.
- Они там и без меня выберут кого надо.
- Отец архимандрит послал меня за вами и просит прийти.
Отец Нектарий со вздохом поднялся, сунул одну ногу в туфлю, другую - в валенок и в таком виде приковылял на собрание.
- Батюшка, вас избрали старцем и духовником нашей обители, - сообщили ему.
- Нет, отцы и братия! Я скудоумен и такой тяготы понести не могу.
- Отец Нектарий! - строго произнес настоятель, архимандрит Ксенофонт (Клюкин, 1845-1914). - Прими послушание!
После этого иеромонах подчинился. Уже много позже отец Нектарий пояснил: «Я уже тогда, когда избирали меня, предвидел и разгром Оптиной, и тюрьму, и высылку, и все мои теперешние страдания - и не хотел брать всего этого.» С 6 мая по 10 октября он исполнял также обязанности скитоначальника. 10 июля 1912 года отец Нектарий переселился в «хибарку» справа от ворот скита, где до 1911 года жил старец Иосиф (Литовкин), а еще ранее принимал старец Амвросий; старшим келейником к нему определили иеродиакона отца Зосиму, младшим - послушника Стефана Фомина, будущего старца Севастиана Карагандинского (1884-1966, прославлен в лике преподобноисповедника в 2000 году).
Внешне отец Нектарий отличался от привычного, «классического» облика Оптинского старца. Он не мог похвастаться ни могучей статью, как старец Лев, ни внушающей почтение длинной бородой, как старцы Макарий, Амвросий, Анатолий, Исаакий и другие. Да и вообще его облик не был старческим - круглое, живое, моложавое лицо, обрамленное редкой бородкой с проседью. Походка легкая, скользящая, как бы не касающаяся земли. Глаза постоянно слезились, поэтому отец Нектарий носил с собой платок и время от времени прикладывал его к уголкам глаз. Один из его собеседников вспоминал: «Меня более всего поразила манера, с которой отец Нектарий беседовал со всеми: он подходил к собеседнику, не глядя на него становился около него несколько боком, вполоборота, и наклонял к нему ухо, как будто плохо слыша или просто давая возможность говорившему не слишком громко излагать свои нужды. Слушая его, отец Нектарий смотрел куда-то вниз, и создавалось впечатление, что он слушает вас не ухом, а каким-то другим, внутренним органом восприятия, что ему, собственно, важны были не самые слова, а нечто другое, скрадывающееся в вашей душе, что старец и старался уловить».
Человек, впервые попадавший в келию отца Нектария, заранее готовился погрузиться в суровую, сдержанную атмосферу - иконы, духовные книги, духоносный обитатель келии... А попадал в самую настоящую... детскую. Повсюду в келии отца Нектария были детские игрушки: волчки, музыкальные шкатулки, какие-то паровозики, трамвайчики, автомобильчики и аэропланы, куклы, кукольные домики. На книжной полке рядом с Евангелием - Пушкин, Крылов, Достоевский, Шекспир. Граммофон с пластинками. На видном месте возлежал кот (отец Нектарий любил говорить: «Старец Герасим был великий старец, потому у него был лев, а мы малы - и у нас кот»). Не менее шокирующим был и вид самого батюшки. О том, что он пришел на собрание в туфле и валенке, уже говорилось, а в другой раз он мог надеть поверх подрясника цветную кофточку. И... включить пришедшего в свою игру
- исполненную глубокого, пророческого смысла.
Так, когда к старцу вошел епископ Калужский и Боровский Феофан (Туляков, 1864-1937), отец Нектарий играл с куклами. Одну он «бил», другую «сажал в тюрьму», то есть в шкафчик. Ничего не поняв, смущенный владыка решил, что старец повредился умом. Вспомнил он этот эпизод двадцать лет спустя, во время своего тюремного заключения: «Грешен я перед Богом и старцем. Все, что он показывал мне тогда, было про меня, а я решил, что он ненормальный». Людям, которые приходили к отцу Нектарию с якобы важными, а на самом деле пустячными делами, он давал свистульку и просил подуть в нее. Одного московского профессора заставил запустить детский волчок, намекая тем самым на тщету и однообразие его занятий.
Молодым супругам, приехавшим к старцу за благословением, он сказал :
«- Поздравляю вас с бракосочетанием, предлагаю вам выпить во здравие.
Мы с недоумением смотрели на старца, - вспоминали те. -Потом взяли бокалы, чокнулись и стали пить. Но, пригубив, я тотчас же остановился, и моя жена также. Оказалось, что в бокалах была страшная горечь. Я говорю батюшке: “Горько”, - и моя жена также отвернулась. И вдруг это самое, мною произнесенное слово “горько” меня ошеломило и я представил, как на свадебных обедах кричат “Горько”, и я рассмеялся. И батюшка прочитал мои мысли и смеется.
- Но, - говорит, - хотя и горько, а вы должны выпить. Все, что я делаю, вы замечайте, оно имеет скрытый смысл, который вы должны постигнуть, а теперь пейте.
И мы с гримасами, подталкивая друг друга, выпили эту жидкость. А батюшка уже приносит раскрытую коробку сардин и велит всю ее опустошить. После горького мы вкусили сардины, и батюшка всё унес. Приходит снова, садится против нас и говорит:
- А я молнию поймал. Умудритесь-ка и вы ее поймать... Хотите, покажу?
Подходит к шкафу, вынимает электрический фонарик, завернутый в красную бумагу, и начинает коротко зажигать, мелькая огнем.
- Вот это разве не молния? Совсем как молния! - И он, улыбаясь, положил фонарик в шкаф и, вынув оттуда деревянный грибок, положил его на стол, снял крышку и высыпал оттуда золотые пятирублевики и говорит: -Посмотри, как блестят! Я их вычистил. Здесь их двадцать штук на сто рублей. Ну что? Посмотрел, как золото блестит, ну и довольно с тебя. Поглядел и будет, - собрал и спрятал».
Во всех этих действиях действительно был скрытый смысл, который супруги поняли далеко не сразу. Было им и горько во время супружества, и блеск богатства их поманил, а потом обманул.
Сохранилось множество свидетельств прозорливости старца Нектария. Протоиерей Василий Шустин вспоминал: «В один из моих приездов в Оптину пустынь я видел, как отец Нектарий читал запечатанные письма. Он вышел ко мне с полученными письмами, которых было штук пятьдесят, и, не распечатывая, стал их разбирать. Одни он откладывал со словами: “Сюда надо ответ дать, а эти благодарственные можно без ответа оставить”. Он, не читая, видел их содержание. Некоторые из них он благословлял, и некоторые даже целовал, а два письма, как бы случайно, дал моей жене и говорит: “Вот, прочти их вслух, это будет полезно”». Тогда же старец научил Василия (тогда еще студента) самому ставить самовар, потому что, как объяснил он, «придет время, у тебя прислуги не будет, и ты будешь испытывать нужду, так что самовар придется самому тебе ставить».
В 1913 году в Оптину пустынь приехал известный в то время журналист Владимир Павлович Быков (1872-1936) - масон и издатель журнала «Спиритуалист», а в будущем священник. В то время он как раз находился «на переломе», начав разочаровываться в своем увлечении спиритизмом. Но с отцом Нектарием он собирался посоветоваться совсем о другом. Вышло, однако, иначе... Несмотря на обширность отрывка из книги Быкова, приведем его полностью:
«Перейдя через дорожку, я направился к подъезду старца Нектария. Позвонил. Передо мной тотчас же отворилась дверь. Когда я вошел в коридор, увидел много мужчин, сидевших и стоявших, очевидно в ожидании старца. Необходимо заметить, что в это время был особенно большой наплыв посетител