- Да, батюшка, вы ведь стали такой старенький, больной. Как же вас беспокоить?
(Отцу Алексию не было еще и шестидесяти лет, но по меркам той эпохи это был уже возраст безусловной старости.)
- Какой я старенький? Это ты меня оскорбляешь, я так обижусь, я еще молодой... Нет, ты ходи ко мне...
И люди шли - шли гораздо чаще, чем раньше, когда вера была «официальной», когда за нее не нужно было страдать. Время исповедничества привело к Православию многих из тех, кто раньше был совершенно равнодушен к Церкви. Отчаявшиеся, уставшие, враз потерявшие все прежние ориентиры в жизни люди приникали к вере как к живительному источнику. И очереди у квартиры отца Алексия выстраивались не менее длинные, чем у хлебных или керосиновых лавок.
Писатель А. А. Добровольский запечатлел в своих воспоминаниях одну из служб того страшного времени. Этот отрывок бесценен тем, что донес до нас голос отца Алексия, слова его проповеди:
«Москва, умирающая от голода и тифа. Эти черные улицы, разоренная толпа. Храм еле освещенный, неотопленный и отсыревший. Всенощная скорбящих, всенощная плачущих, всенощная стекшихся сюда от скорби жизни невыносимой. Батюшка со своим скорбным лицом, сам слабый и больной, только что вставший после простуды от служб в холодном храме, трогательный от своих еще таких слабых движений, вот он обнимает всех-всех своим любящим взглядом, он говорит:
- Вот, дорогие мои, я был болен, и во время болезни я читал Библию. И вот, дорогие мои, послушайте, что говорит пророк Захария: “Две части возьму из вас, и вымрут. Одних, говорит Господь, Я истреблю их мором. Одних истреблю голодом. А третью часть (так бывало: голос слабый вдруг он превращал как бы в трубный, с жестом выбрасываемой руки он говорил как знающий, как пророк) - Я расплавлю их”. Обратите внимание, как говорит Господь: Я расплавлю их. То есть, когда будете как олово расплавленное, когда поймете, дорогие, что перед Богом вы ничто. Со смирением - Господи, ничто я. “И отдам их сребреннику. И очистит их, как серебро.”
Скольким, скольким в тот день он явился как сребренник, и он взял эти “расплавленные” души и, терпеливый ювелир, к каждой приложил все возможное ему внимание и всю возможную ему любовь».
...В 1918-1919 годах храм Николы в Кленниках постепенно преобразился из приходской церкви, пусть и очень популярной в городе, в настоящую духовную школу. Это было связано в первую очередь с тем, что вокруг отца Алексия сплотились яркие и талантливые последователи. После поездки в Оптину пустынь и беседы со старцем Анатолием решил принять священный сан сын батюшки Сергей: 30 марта 1919 года состоялась его диаконская хиротония, 4 апреля - иерейская. Год спустя, в марте 1920го, в храм пришел принявший священный сан талантливый писатель и богослов отец Сергий Дурылин (1886-1954), в том же году - отец Лазарь Судаков. Сослужители поделили между собой дни недели; отцу Алексию достались понедельники. После окончания вечерней службы обычно начинался разговор с паствой. Обычно батюшка читал Жития святых - древних или XVIII-XIX столетий. По ходу чтения он комментировал прочитанное, давал пояснения, добиваясь того, чтобы слушатели воочию представляли себе святого, сочувствовали ему, полюбили его как близкого и родного человека. Примеры мучеников и исповедников древности помогали бедствующим, голодающим людям выстоять, обрести себя, со смирением и надеждой переносить выпавшие на их долю невзгоды.
В конце июля 1918 года были закрыты одни из старейших монастырей Москвы - мужской Чудов и женский Вознесенский, располагавшиеся в Кремле. И новым домом для осиротевших насельников и насельниц упраздненных обителей стал храм на Маросейке: «Когда мы лишились Чудова монастыря и, как овцы без пастыря, рассыпались повсюду, не зная, где преклонить главу, многие направились на Маросейку к отцу Алексею, и добрый батюшка с необыкновенной любовью и лаской принял под свое попечение нас, скорбных, печальных сирот, сказав в утешение: “Вас и Владыка благословил ко мне: мы с ним одного духа. Ходите в наш храм, а я вас не оставлю”. И отец Алексей много делал для чудовских: нужен ли был молебен - всегда сам шел служить его; хотелось ли получить совет -никогда не отказывал, а даже еще говорил: “Приходите ко мне в любое время”. Заболеешь ли - батюшка, весь задыхаясь, непременно прибежит проведать и утешить такими словами: “Пришел в церковь - узнал, что ты болен, и поспешил к тебе, чтобы не расхворался. Вставай поскорее, нам с тобой не полагается болеть, так как нас ждут в храме”».
Правда, «чудовские» долго не могли привыкнуть к «поспешной» службе в приходском храме и особенно к нестройному и «театральному» пению хора. Отец Алексий, сам тяготившийся таким положением, решил дело просто:
- Я откажу наемным певчим, которых прямо-таки не переношу, а вы, здесь присутствующие, пойте и читайте. Ты, Мария, будь канонархом, ибо хорошо, четко произносишь стихиры. Я надеюсь - с Божией помощью вы справитесь с церковной службой. Господь да благословит вас начать и исполнять это дело.
Теперь уже настала очередь других маросейских прихожан недоумевать по поводу длительной службы монастырским чином. Но батюшка реагировал на это спокойно:
- Ничего, не смущайтесь, потом все будут вас благодарить и утешаться. А я таков, что если в добром деле на пути встают препятствия, то мне тем более хочется все преодолеть.
Почти одновременно с введением строгой уставной службы в Николе в Кленниках стали практиковаться и ночные всенощные. Они служились раз в месяц, в ночь на воскресенье, по полному Афонскому чину - служба начиналась в 22 часа и заканчивалась около четырех утра. На одной из таких служб произошел поразивший всех случай. Отец Сергий исповедовал духовных чад, а на стене над ним висела застекленная икона Иисуса Эммануила. В этот момент подошедший отец Алексий вполголоса велел сыну надеть скуфью. Молодой священник непонимающе глянул на отца и отказался. Так повторялось еще дважды.
Наконец батюшка повысил голос: «Сергей, я тебе сказал -надень скуфью сейчас же!..» Недоумевающий сын надел скуфью - и в следующий момент икона оборвалась, стекло, закрывавшее ее, разбилось и осыпало осколками голову отца Сергия. «Что было бы с моей головой, если бы на ней не было скуфьи!» - взволнованно говорил отец Сергий, рассказывая об этом случае и целуя руку своего отца... А батюшка только молча улыбался.
Наряду с «чудовскими» в 1919 году на Маросейке появилась еще одна группа новых прихожан - «курсовые». Так называли посетителей курсов по богослужению, которые вел знаток устава Церкви Андрей Гаврилович Кулешов. Курсы действовали в здании храма Святого Георгия Победоносца в Лубянском проезде (там, где отец Алексий когда-то был диаконом), а на вечерние службы «курсовые» начали ходить в Николу в Кленниках. «Чудовские» и «курсовые» поначалу держались обособленно, и чтобы сплотить свою паству, отец Алексий с конца 1919 года начал устраивать по средам общие вечерние встречи у себя дома. Квартирка заполнялась людьми полностью, сидели кто где - на стульях, диване, на полу у ног священника, на сундучке, стоявшем в прихожей.
На этих «средах» отец Алексий вслух зачитывал личные дневники своих прихожан, которые он благословлял вести. Зачитывал, конечно, без имен и личных подробностей, а с целью задуматься о природе греха: «Каждый вечер надо вспомнить и поразмыслить о том, что сделал плохого и что хорошего; за хорошее надо благодарить Бога, а в плохом надо каяться, да записать: хотел, например, раздражиться, помолился и Господь отстранил это. Господи, прости мою злобу, и так далее. Потом, когда перечитаем свои записи, увидим, что Господь всегда нам помогает. а когда и поплачем о своей неисправности.» Читал он и свой личный дневник. К сожалению, этот бесценный документ он сжег незадолго до смерти.
Попутно заходили разговоры о популярном нововведении - общей исповеди. Ее отец Алексий отвергал, настаивая на том, что исповедь должна быть частной и притом глубокой, непоказной: «Многие думали, что они исповедовались, а на самом деле - нет». Если ему возражали, ссылаясь на то, что Иоанн Кронштадтский практиковал общую исповедь, отец Алексий не соглашался: «То был отец великой духовной силы, и мы себя с ним сравнивать не можем».
На вопросы, можно ли посещать расплодившиеся кружки по изучению Евангелия, где участники делились своими «переживаниями», отец Алексий отвечал сдержанно, не без юмора:
- Эти собрания хороши, только нужно, чтобы велись они под руководством священника и, главное, чтобы объяснение Евангелия вел именно священник. А то, видишь ли ты, еще и переживания...
«Незабвенные это были беседы! - вспоминала их участница Капитолина Ивановна Иванова. - Бывало, чтобы никому не мешать, заберешься под стол и вперишь взгляд в Батюшкино личико: оно было такое сияющее, когда он говорил, что глаз отвести не хотелось. <...> Нужно было видеть Батюшкино личико - такое лучезарное, светлое, и какой был уверенный и искренний его голос: “‘Господи, кто же может спастись? Неужели мало спасающихся?’ -спросили апостолы. Вижу я на ваших лицах тот же вопрос. ‘Не бойся, только веруй и спасена будешь’, - сказал Господь, и я вам то же говорю. Вера - великое дело. Твердо веруй в Бога, и все сможешь одолеть - и духовные препятствия, и скорби, все понесешь безропотно”. <...> “Любите друг друга”, - вот основное, что внушал Батюшка. “Иго Божие благо, и бремя Его легко есть. Помните это и смиряйтесь во всем”. Усталые, голодные, плохо одетые и обутые, мы ежедневно до службы и после нее спешили в храм, чтобы быть с Богом. Материально у нас не было почти ничего, но как много было сил духовных!»
Так постепенно, полузаметно, из постоянных прихожан дореволюционного времени и новичков, «чудовских» и «курсовых» окончательно сложилась маросейская община, «семья» Николы в Кленниках. Между ее членами были четко распределены послушания (уборка храма, печение просфор, пение на клиросе и т. п.), введены даже одеяния для женщин - серое платье с косынкой (черной в будни, белой на праздники). Община жила дружно, поддерживая друг друга и в горестях, и в радостях.