- В основе нашей деятельности такой же девиз - всё для народа. А любви к нам нет.
- Народ вас еще не знает, - был ответ, - вот когда узнает, тогда и полюбит.
(Видимо, последнее слово отец Алексий произнес «в кавычках».)
Закончилась встреча тем, что отцу Алексию доверительно сообщили: его имя уже несколько раз вносили в списки лиц, подлежащих аресту, но всякий раз «на самом верху» его вычеркивали. Народ ему принимать запретили и. выпустили. Видимо, такой превентивной встречей старца хотели не только «прощупать», но и припугнуть. Но прием людей по-прежнему продолжился, правда, к батюшке теперь приходили только «свои», проверенные люди. После того как однажды в храм нагрянул с проверкой участковый, конспирацию усилили еще больше: встречались с батюшкой втайне от отца Сергия, даже сестры маросейской общины общались с ним посредством записочек. Почти всю зиму 1922/23 года, даже на Двунадесятые праздники, он не служил. Это страшно мучило его.
- Вот заперли медведя в своей берлоге, - говорил старец. -Не могу служить. Украдкой, иногда... А тяжело бывает. Ух, как тяжело! Но что обо мне старом толковать. Церкви бы не навредить. А то увидит меня народ. а «они»-то с церковью, знаете, что могут сделать за это? Церковь моя хоть маленькая, а закроют, жалко будет. Да и нужна она многим. Церковь. главное - церковь. Видно, по грехам моим так.
25 декабря 1922-го скончался отец Лазарь Судаков, прослуживший в храме два года. Отец Алексий говорил о нем, что он был «зрелой пшеницей», что Господь призывает к себе человека тогда, когда он созрел для жизни вечной. И добавлял: это мое последнее Рождество вместе с вами. Но тогда его словам не поверили - присутствие Батюшки казалось вечным.
В первой половине 1923 года отец Алексий тоже не раз говорил духовным чадам о том, что скоро покинет их. «Жаль разлучаться с вами, и хочу быть со Христом, как апостол Павел, - говорил он, - но не знаю, что лучше для вас.» Когда одна из духовных дочерей сказала ему «Батюшка, как тяжело думать о том, что Вас не будет.», он ласково отозвался:
- Глупыш, я всегда с вами буду. Я ничего ни против кого из вас не имею, и ото всех вас у меня останется лучшее воспоминание. Если обрету дерзновение, то за всех вас буду молиться.
Во время проповеди в Прощеное воскресенье, 19 февраля 1923-го, отец Алексий обратился к храму с низко опущенной головой, дрожащим, полным слез голосом:
- Недолго я еще буду с вами. скоро, скоро Господь отнимет меня от вас, недостойного служителя. Сознательно я никого не обижал, я старался каждому помочь. Но вот, может быть, нечаянно, может быть, кого не поравнял, может быть, к кому проявил любви больше, к другому - меньше. Может быть, по немощи моей, чего не доглядел, опоздал где с помощью, пришел не вовремя... А может быть, и совсем проглядел, не пришел. Простите меня. Я ничего ни против кого из вас не имею и, если обрету дерзновение, за всех вас буду молиться. Может быть, кому-либо из вас я не смог, не сумел дать того, что вы от меня ждали, не смог удовлетворить чьих-либо запросов духовных, но хочу таким из вас сказать в утешение: не скорбите. Господь пошлет вам вместо меня другого, который воздаст вам должное и нужное для вас. А меня простите. простите многогрешного.
После этого он поклонился в ноги плачущему храму, вернее - упал перед народом в ноги, приникнув лицом к полу. Ему помогли подняться.
17 марта, в день Ангела отца Алексия, он сразу после службы был вторично вызван в ГПУ, но снова отпущен. «Они моей одышки испугались, боялись, что я умру у них, поэтому так скоро и отпустили», - рассказывал батюшка. Говорил он об этом весело, но бледное лицо и тяжелое дыхание давали понять, что этот визит на Лубянку прошел гораздо тяжелее первого. Потом добавил:
- Вот придет праздник, а меня не будет. Могут со всем скарбом выслать далеко-далеко.
- Нет, батюшка, это невозможно, - возразили ему. - Где же Бог-то тогда?
- Разве можно так говорить? - строго отозвался отец Алексий и после паузы задумчиво добавил: - Нет, не вышлют меня. Никто меня не тронет. Я сам уйду.
В конце мая отец Алексий собрался уезжать на свой традиционный летний отдых - в Верею. Там жила в собственном доме (он сохранился, современный адрес -улица Больничная, 28/9) его старшая дочь с ребенком, туда приезжал на лето и отец Сергий с женой и детьми. Поездки в Верею отец Алексий любил - там он отдыхал от постоянной суеты, многолюдства, там было время почитать и поразмышлять, повозиться с внуками. Он часто служил в верейском храм Святого Илии Пророка, гулял в лесу и на речке Раточке. В 1920-м в Верее он сделал обширные выписки из книги архиепископа Костромского и Галичского Платона (Фивейского, 1809-1877) «Напоминание священнику о его обязанностях по совершении Таинства покаяния»; они стали широко известны среди духовных чад батюшки под общим названием «Краткое наставление для благочестивой жизни». В 1922 году там же была написана «Исповедь внутреннего человека, ведущего ко смирению».
Но преддверие отъезда 1923 года было необычным. В присутствии своей «экономки» Серафимы Ильиничны батюшка сжег личный дневник. А отслужив последнюю службу (это было 30 мая), трогательно попрощался с родным храмом. Дал наставления звонарю, сторожу: «Пожалуйста, смотрите здесь. Время-то какое...» Уже у самой двери вдруг обернулся к алтарю, трижды перекрестился и поклонился.
В Верею с отцом Алексием поехала только Неонила Малиновская. Все обратили внимание на то, что в этот раз батюшка предпочитает прогулкам на солнце работу над каким-то большим письмом.
- Я здесь в тени посижу, в саду у меня мысли рассеиваются, и я не успею написать, - говорил он. - Ведь я для того и приехал, чтобы написать. В Москве бы мне не дали.
Священник местного храма отец Петр зашел к гостю в надежде, что тот послужит у него. На это батюшка ответил:
- Вот поправлюсь немного и приду. Хотя как поправлюсь?.. Вот сегодня всю ночь не спал, думал - помру.
Этот разговор состоялся 21 июня. В пятницу, 22-го старец вел себя как обычно, вечером был весел, вспоминал сына (отец Сергий летом 1923 года жил в подмосковной деревне Листвяны, так как его жена ждала третьего ребенка), внука Алешу. Но когда начало темнеть, ему вдруг стало плохо. Он встревожился, попросил лекарство и вышел в сад. Потом быстро вернулся и лег. Неонила, беспокоясь, наклонилась к нему. Батюшка обеими руками прижал ее голову к своей груди и прошептал: «Милая...» Следом Неонила услышала «сильный звук как бы лопнувшей пружины» в его груди. Руки старца упали, глаза закрылись.
На его столе лежал единственный листок сиреневой бумаги, исписанный мелким почерком. Это было надгробное слово, над которым батюшка работал в последние дни. Как выяснилось потом, это была вариация на тему надгробного слова, которое архимандрит Григорий (Борисоглебский, 1867-1893) произнес на погребении старца Амвросия Оптинского.
В Москву весть о смерти старца дошла в субботу. Отец Сергий Мечёв, услышав об этом, воскликнул: «Не может быть, это неправда!». Духовные чада батюшки со слезами убирали Николу в Кленниках цветами, храм наполнился ароматом фиалок, жасмина, пионов, незабудок. 27 июня скромные похоронные дроги с белым гробом остановились на Маросейке.
Владыка Арсений (Жадановский) вспоминал: «Чтобы дать возможность помолиться всем, служили две заупокойные всенощные: в храме - Преосвященный Герман, епископ Волоколамский, а во дворе - Тихон, митрополит Уральский. Служба окончилась около двенадцати часов ночи. Все остальное время между богослужениями пели панихиды и происходило прощание с почившим. Утром в десять часов началась литургия, которую совершал епископ Феодор, настоятель Данилова монастыря, в сослужении тридцати священников и шести диаконов, а на отпевание, закончившееся в четыре часа, вышло около восьмидесяти человек духовенства. Тут же было прочитано посмертное завещание отца Алексея духовным чадам и сказано несколько надгробных речей». Затем гроб на руках прихожан вынесли на запруженную народом Маросейку. Движение на улице было остановлено.
Весна и лето 1923 года в Москве были дождливыми, лило почти каждый день. Но 27 и 28 июня стояла теплая, солнечная погода. Когда траурная процессия вышла на Малую Лубянку, налетела внезапная гроза, хлынул ливень, но провожавших это не испугало. Двигались по Лубянке, Сретенке, мимо Сухаревой башни, по Первой Мещанской... А на Лазаревском кладбище процессию уже ждал только что освобожденный из заключения Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон. Тогда многие вспомнили сказанную отцом Алексием четыре месяца назад фразу: «В день моих похорон будет величайшая радость для всей Русской Церкви».
Да, это было поистине Промыслительно - посмертная встреча великого старца и великого Патриарха, двух святых. Проводы отца Алексия превратились в массовую демонстрацию верности Церкви. И тысячи исповедников, скорбя об уходе любимого священника, находили утешение в том, что любимый Патриарх вышел на свободу.
Очевидец так описывал это событие: «Тысячные толпы запрудили кладбище. Обновленческое духовенство было встревожено: как принять Патриарха, если он зайдет в церковь (все московские кладбищенские храмы, как наиболее доходные, были переданы обновленцам. - В. Б.). Святейший, однако, прошел мимо храма и последовал прямо к могиле протоиерея. Отстояв панихиду, которую совершал о. Анемподист, Святейший благословил народ и тут произнес свои первые слова к народу: “Вы, конечно, слышали, что меня лишили сана, но Господь привел меня здесь с вами помолиться”. И все кладбище огласилось криками: “Святейший! Отец наш родной! Архипастырь, кормилец!” Такого взрыва народного энтузиазма не видел еще ни один Патриарх на Руси. К Патриарху бросилась толпа, его буквально засыпали цветами, целовали его руку, одежду. Весь фаэтон Патриарха был завален цветами. В течение трех часов Патриарха не отпускали с кладбища, сплошным потоком шли народные толпы к нему под благословение». За это время отец Сергий Мечёв отслужил панихиду, на могиле расположили в порядке множество венков, установили крест. На его перекладине была простая надпись: «Батюшка отец Алексий Мечёв». Ниже - стих из Евангелия от Иоанна «Сия есть заповедь моя, да любите друг друга, якоже возлюбих вы» (Ин., XV, 12) и из послания апостола Павла «Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов» (Гал., VI, 2). В течение сорока дней после кончины члены «маросейской семьи» каждый день посещали могилу батюшки.