Другие нестроения в жизнь обители привнесли внешние обстоятельства. Огромная известность и популярность Глинской пустыни начала вызывать раздражение у местных властей, тем более что конец 1950-х был ознаменован началом нового витка гонений на Православие в СССР. «На территории монастыря все еще продолжает функционировать столовая, в которой для приезжающих верующих два раза в день выдается бесплатное питание и предоставляется ночлег, - с явным раздражением отмечалось в отчетах уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви по Сумской области. - В Глуховском районе еще слабо поставлена научно-атеистическая пропаганда, поэтому процент верующих в прилегающих к монастырю населенных пунктах продолжает быть большим. Отдельные местные жители, считая монахов за благодетелей, обращаются в монастырь за различными советами и даже денежной помощью, в которой руководство монастыря почти никогда не отказывает».
И вскоре пустынь начали ущемлять и зажимать где и как могли. Специально, чтобы мешать богослужениям, включали на полную мощность радио в доме инвалидов. Запретили принимать в пустынь новых насельников, рукополагать монахов во иеродиаконы и иеромонахи, кормить паломников... «Справка нарушений по монастырю Глинская пустынь», сохранившаяся в фонде уполномоченного Совета по делам РПЦ по Сумской области, содержала, например, такие «обвинительные пункты»: «В монастыре предоставляют для паломников гостиницу и питание», «На автомашине и гужтранспортом привозят и увозят паломников со станции Локоть и из Глухова». Особенно абсурдно звучало такое обвинение: «Несмотря на запреты епархиального начальства и угрозы советской власти, Глинские иноки ревностно хранили вековые традиции пустыни, продолжали оказывать самый теплый и заботливый прием богомольцам». Впрочем, «ревностное хранение вековых традиций пустыни» в те дни действительно вполне «тянуло» на полноценное преступление.
Чтобы выбить у братии почву из-под ног, в августе 1960-го новым настоятелем монастыря указом управляющего Сумской епархией архиепископа Андрея (Сухенко, 19001973) вместо архимандрита Феогена был назначен игумен (с 1961 года архимандрит) Модест (Гамов, 1903-1978). Этот «неплохой монах, скромный, аккуратный, способный хозяйственник», поступивший в обитель в сентябре 1948го, не пользовался у братии таким авторитетом, как предшественники, и власти надеялись, что с таким руководителем монастырь можно будет легко закрыть. Но не тут-то было - отец Модест начал бороться за родную обитель так же мужественно и самоотверженно, как и предыдущие настоятели. В итоге в апреле 1961-го отстранили и его, назначив настоятелем иеромонаха Даниила (Новикова, 1923-1980), который не отличался рвением в духовной жизни и не был признан братией в качестве руководителя.
Настали последние месяцы жизни древнего монастыря. В Сумском облисполкоме изучали возможность расширения Сосновского инвалидного дома «за счет прилегающих территорий», то есть обители. На списке братии уполномоченный по делам РПЦ по Сумской области делал пометки: «Склонить через родственников к выходу из монастыря», «Удалить по возрасту» (это относилось к монахам моложе 30 лет), «Перевести на приход», «Поместить в больницу». К старцам Серафиму и Андронику относилась пометка «Скомпрометировать и удалить». Но, видимо, чем-либо скомпрометировать живых святых оказалось попросту невозможно... 11 апреля 1961-го, одновременно с отстранением от должности отца Модеста, из монастыря были удалены шесть монахов в возрасте от 27 до 30 лет, причем удаляли их. как несовершеннолетних. Таким образом, в обители осталось 40 человек братии. А к июлю, после того как некоторых монахов перевели в районную больницу, число братии сократилось до тридцати.
План по закрытию монастыря состоял из 26 пунктов и больше напоминал план по ликвидации уголовной банды или штурма вражеской крепости . В нем говорилось:
«Создать оперативную группу по закрытию монастыря, в прилегающих к монастырю селах организовать лекции на атеистические темы, усилить атеистическую работу во избежание провокационных действий со стороны верующих...
В день закрытия монастыря силами советско-партийного актива, работников УВД и дружинников по разработанной схеме оцепить монастырь, выставить посты на дорогах, идущих к монастырю, чтобы предотвратить проникновение к нему верующих; организовать пост на территории дома инвалидов, чтобы не допустить в монастырь верующих из числа подопечных и обслуживающего персонала; в ближайших селах мобилизовать все население на сельскохозяйственные работы; не допустить в церквах провокационного колокольного звона.
За несколько дней до закрытия проверить в монастыре паспортный режим с целью выдворения паломников; установить строгий контроль за денежными переводами, поступающими в адрес монастыря.
День закрытия монастыря согласовать с бюро обкома КП Украины, после закрытия монастыря на протяжении 5 дней держать пост с целью недопущения на территорию бывшего монастыря паломников и проведения среди них необходимой разъяснительной работы».
Конечно же, братия знала о предстоящем закрытии обители. Но держались все стойко, спокойно, со смирением. «Умирать собирайся, а хлеб сей, - говорил старец Андроник (Лукаш). - Ну и что? Погонят - пойдем». Даже накануне закрытия, как свидетельствовали результаты паспортной проверки, «все общежития были переполнены» паломниками, среди которых было много детей школьного возраста.
Вечером 13 июля братию оповестили о горестной вести -владыка Андрей подписал указ об упразднении монастыря. На вечерней службе отец Андроник объявил об этом, благословил всех причаститься. Духовные чада с рыданиями спрашивали у старца: «Батюшка, как же нам жить теперь?..»
- Не плачьте, так Богу угодно, - был ответ.
Вечером, после всенощной, богомольцам впервые не разрешили остаться в монастыре на ночь. Но никто не расходился. Люди молча стояли перед воротами обители, прощаясь с нею, как и сорок лет назад...
Сама операция была проведена 14 июля 1961 года. В этот день монастырь со всех сторон окружили «работники УВД и советско-партийного аппарата», а во внутренний двор въехали грузовики и мотоциклы с колясками. В них и усаживали монахов. Деньги, вещи и продукты брать с собой запрещалось. Из обители иноков вывозили через задние ворота, чтобы богомольцы не видели, что происходит. Церковное имущество обители - 153 иконы, 89 риз, 54 стихаря и другое - по описи сдали на хранение в Свято-Анастасиевский храм города Глухова. А здания и прочее имущество были переданы Сосновскому дому инвалидов, который затем был преобразован в дом-интернат для душевнобольных людей.
Так отец Серафим (Романцов) во второй раз за жизнь стал свидетелем разгрома родной обители. Правда, в 1961-м выгоняли «с комфортом» - довезли на грузовике до станции Локоть и высадили там. Отцы Серафим и Андроник молча, творя тайную молитву, сидели в зале ожидания маленькой станции - денег, чтобы отправляться дальше, у них не было. Помогли местные жители, наслышанные о трагедии Глинской. Они по копейке наскребли старцам денег на билеты, и те смогли уехать из Локтя.
(А ведь события, судя по всему, могли развиваться и по-другому. Во всяком случае, архив уполномоченного Совета по делам РПЦ по Сумской области сохранил записку отца Андроника (Лукаша), в которой тот сообщал неизвестному адресату: «Меня и Серафима требуют в Сумы завтра, Колыма угрожает». Но по какой-то причине от этого плана отказались. Времена были уже «вегетарианские».)
Путь отцов, как и в 1922-м, лежал в Абхазию. Причины этого понятны - у отца Серафима уже был опыт служения в тамошних местах, антирелигиозная кампания на Кавказе проводилась куда менее рьяно, чем в России и Украине, кроме того, огромным авторитетом в Грузинской Православной Церкви пользовался возведенный в i960 году в сан епископа добрый друг изгнанников, сам в прошлом глинский монах Зиновий (Мажуга). Именно к нему отправился Андроник (Лукаш).
А отец Серафим поселился сначала у своих духовных чад в приморском городке Очамчира, а затем переехал в Сухуми, в маленький домик на улице Казбеги (ныне улица Черкесская). Это была тихая окраина курортного города. Скромный домик старца Серафима на долгое время стал одним из духовных центров Кавказа. К нему приезжали за благословением те, кто посещал Сухуми, приходили на исповедь монахи-пустынники, скрывавшиеся в горах... Вскоре старец стал главным «связующим звеном» между кавказскими пустынножителями и миром. Без его благословения попасть в горный скит в 1960—1970-е было невозможно, подходили к этому очень строго.
Монах Константин так вспоминал свое знакомство со старцем:
«Мы с моим братом Николаем имели благословение благодатного старца, схиархидиакона Иоанна из Почаевской лавры, жить в горах Кавказа пустыннической жизнью. Приехав в Абхазию, братья нас предупредили, что для того, чтобы жить в Абхазской пустыни, мы должны взять благословение у отца Серафима. Иначе жизнь в пустыни будет неблагодатной. Таков был закон пустыни и воля Божия. Мне сложно было подойти к отцу Серафиму, я был молодой монах, не имеющий опыта общения с такими маститыми старцами, - и вдруг мне приходится идти к нему за благословением! Мы с братом не хотели ехать, потому что уже были настроены жить в пустыни, и мы не могли знать его ответа. Но закон монахов-отшельников требовал прийти к старцу, чтобы узнать волю Божию. Я объяснил ситуацию, рассказал, что мы приехали с братом из Киева и хотим подвизаться в пустыни. На мой вопрос: “Как вы благословите, отче?” - я ждал любого решения: отец Серафим мог нам предложить пожить пока в городе, молиться при храме, пройти испытательный срок. Продлилось долгое молчание, старец погрузился в молитву, и последовал ответ: “Бог благословит, и я благословляю!” -он повторил это три раза, я сложил руки для принятия благословения и вышел. На душе у меня был рай и торжество».
По благословению епископа Сухумского и Абхазского Леонида (Жвания, 1885-1964) отец Серафим ежедневно приходил в Благовещенский кафедральный собор -принимать исповедь. Отец протоиерей Александр Чесноков так вспоминает то время: «Обычно после исповеди он давал определенную епитимью - количество поклонов, допустим сорок, которые можно было разделить на части, если сразу трудно выполнить, но выполнить обязательно. Отец Серафим говорил просто, серьезно и твердо. Если спрашивали - давал “правило”, четки, определенный ответ. Советы его никогда не были системой запретов, а указания не напоминали мелочной опеки. Кто каялся, он прощал с любовью, снисходя к человеческим немощам. Но при снисхождении оставалось главное - ощущение, что жалеют человека и его немощи, желая ему помочь, удерживая от уныния, однако заповедь оставалась непреложным законом. Не смог теперь, старайся в будущем». Архимандрит Рафаил (Карелин, род.1931), бывший духовным чадом старца, также отмечал, что «на исповеди он был очень снисходительным к грешнику, но в то же время требовал борьбы с грехом и главным условием прощения кающегося считал решимость не повторять греха. Его снисходительность никогда не переходила в потакание человеческим слабостям».