Антиохийская кафедра была древней, апостольской и в середине IV века еще пыталась соперничать с Римом, Александрией, Иерусалимом и Константинополем. Все, что происходило в церковной жизни Антиохии – поместные соборы, смена епископов, противостояние церковных партий, находилось под пристальным вниманием всего христианского мира.
Отец Иоанна, Секунд, был воеводой в императорском войске (по другим сведениям – чиновником), он умер вскоре после рождения сына. Все заботы о доме легли на мать Иоанна, Анфусу, которая больше не вышла замуж, посвятив себя детям (у Иоанна была еще старшая сестра).
Анфуса рано заметила способности сына и постаралась дать ему хорошее образование: несколько лет Иоанн учился красноречию у знаменитого в Антиохии ритора Либания.
Судя по всему, Иоанн уже тогда обладал независимым характером. Его не все устраивало в школе, где учитель откровенно тосковал по прежним временам и ругал императора Константина с его наследниками за то, что они вычеркнули из жизни «всякий священный закон».
Сам Иоанн вырос в христианской семье, а его тетка по отцовской линии была даже диаконисой в антиохийской церкви. Поэтому, как пишет церковный историк Сократ Схоластик, Иоанн, рано «переменив одежду и поступь, направил свой ум к чтению Священного Писания и начал постоянно ходить в церковь».
Мало того, он убедил и своих друзей по школе, Феодора и Максима, «оставить жизнь роскошную и избрать простую и скромную». Оба его школьных друга впоследствии станут епископами.
Отрочество Иоанна пришлось на время, когда в церковной жизни Антиохии происходили бурные и даже скандальные события.
Пещерная церковь Святого Петра в Антиохии (современная Антакия, Турция). I в.
Чего стоил один только Антиохийский собор 358 года, где епископы-ариане Евдоксий и Аэций открыто насмехались над Христом и кощунственно вышучивали Его Божество – к негодованию других христиан. В Антиохии тех, кто держался исповедования никейского Символа веры, называли евстафианами, по имени антиохийского епископа Евстафия, который председательствовал на Первом Вселенском соборе и был убежденным никейцем.
В дни низложения арианами Евстафия с епископской кафедры в Антиохии произошли такие народные волнения, что в город пришлось ввести императорские войска и дело едва не дошло до мечей.
«Произошло сильное возмущение, да и после, когда избирали епископа, часто возгоралась такая вражда, что народ, разделившись на две стороны, едва не разрушил всего города», – пишет в «Церковной истории» Сократ Схоластик. И сообщает важную информацию о том, что в противоборство церковных партий были вовлечены все антиохийцы, так как «и к той, и к другой стороне присоединилась и городская община».
В 360 году антиохийский епископ-арианин Евдоксий, пользуясь покровительством императора Констанция, занял более престижную для себя кафедру в столичном Константинополе.
Заручившись императорскими грамотами, жители Антиохии призвали к себе известного пастыря из Армении, архиепископа Мелетия. Вот как описывает его прибытие в Антиохию церковный историк V века Феодорит, епископ Кирский:
«Когда призванный царем великий Мелетий приближался к Антиохии, ему вышли навстречу все, кто носил сан священника, церковнослужители и все граждане: здесь были и иудеи, и неверующие, все желали одного – увидеть славнейшего Мелетия».
А святитель Димитрий Ростовский в «Житии святого Мелетия» пишет, что среди встречающих был также и отрок Иоанн Златоуст.
Все главные церкви в Антиохии были заняты арианами, евстафиане собирались только в храме за городскими воротами, и первое время святитель Мелетий старался как-то примирить враждующих.
Наконец антиохийские христиане попросили его открыто высказаться, на чьей он все-таки стороне. И однажды после богослужения архиепископ Мелетий обратился к народу с проповедью, в которой прославил никейский Символ веры. В церкви, где в тот день вместе собрались и ариане, и евстафиане, поднялся невообразимый шум: одни кричали от возмущения, другие не могли сдержать радости.
Некий диакон из ариан подбежал к архиепископу и своей ладонью закрыл ему рот. Тогда лишенный возможности говорить Мелетий выставил вперед руку и стал исповедовать Троицу жестами. Сначала он показал три пальца, что означало три лица Божества, затем, пригнув два, оставил один – и все присутствующие в церкви поняли, что архиепископ указывает на единое в Трех Лицах Божество.
Крики в храме стали еще громче, диакон схватил архиепископа за руку – и Мелетий снова заговорил о Троице. Так, на виду у всего народа, продолжалось много раз: архипастырю то закрывали рот, то опять хватали за руки…
Вскоре после этого случая архиепископ Мелетий был отправлен в ссылку: арианам удалось убедить императора, чтобы его признали еретиком.
Потом его снова возвратят в Антиохию, и опять сошлют, и снова возвратят – в IV веке такой будет судьба многих епископов.
Но в 361 году всем церковным партиям на какое-то время пришлось притихнуть. На престол взошел цезарь Юлиан, объявивший в одном из первых своих эдиктов: «Безумие галилеян все ниспровергло, и только через благодеяние богов все мы спасены».
С непокорной Антиохией у Юлиана Отступника сложились и вовсе непростые отношения. Антиохийцы сразу вспомнили, что когда-то именно в их городе уверовавшие в Христа впервые стали называться не галилеянами, а христианами.
Они стали открыто выражать Юлиану недовольство, и не только по поводу новой религиозной политики. Например, сенат Антиохии не хотел соглашаться с растущими ценами на хлеб и новыми налогами.
Историк Аммиан Марцеллин рассказывает, что решивший поупражняться в красноречии император Юлиан даже сочинил некую «Антиохийскую речь, или Враг Бороды». Сочинение было обращено к сенату Антиохии, где он в неподобающих цезарю выражениях припомнил все грехи города. «Бородой» называли самого Юлиана: желая подражать греческим философам, молодой император отрастил себе довольно жидкую бороду.
Но лучше бы он не отсылал в Антиохию свой претендующий на остроумие памфлет! Как пишет Марцеллин, антиохийцы на улицах называли цезаря не иначе как «обезьяной» за то, что он участвовал в языческих жертвоприношениях, старательно подражая жрецам, высмеивали его бородку жидким клином и суетливую, прыгающую походку.
Лето 362 года Юлиану Отступнику пришлось провести в Антиохии, где он готовился для предстоящего военного похода в Персию.
Император с большим рвением принялся восстанавливать храм Аполлона Дельфийского, надеясь получить пророчество об исходе войны с персами. Но оракул молчал, и антиохийские жрецы подсказали: это потому, что поблизости находятся мощи мученика Вавилы.
Юлиан распорядился перенести мощи святого на другое место и в очередной раз убедился, что такое – иметь дело с мятежными сирийцами.
В перенесении мощей мученика Вавилы участвовала многотысячная процессия христиан из Антиохии и окрестных селений.
«Весь наш город потек на дорогу, и торжища запустели без мужчин, а дома запустели без женщин, внутренние же покои пусты стали без дев: так всякий возраст и всякий пол устремились из города, как бы для встречи отца, по истечении долгого времени возвращающегося из дальнего путешествия!» – расскажет об этом событии Иоанн Златоуст в одной из своих проповедей («О святом священномученике Вавиле»).
В октябре 362 года только что отстроенный огромный храм Аполлона Дельфийского в Антиохии сгорел. Как пишет Иоанн Златоуст, в его крышу, «голову идола», попала молния и «все попалила».
Аммиан Марцеллин выдвигает другую версию: пожар случился по вине некоего философа Асклепиада, который зажег у ног Аполлона восковые свечи, а сам куда-то отлучился. «Вылетавшие искры упали на старое дерево, вспыхнувший в сухом материале огонь разгорелся и пожрал все до самого верха здания».
Разъяренный император Юлиан заподозрил в поджоге христиан и приказал в отместку закрыть в Антиохии главный христианский храм, чем опять вызвал большие волнения в народе.
Отправляясь 5 марта 363 года из Антиохии в персидский поход, Юлиан заявил, что больше никогда не вернется в ненавистный ему город. Его слова сбылись – на той войне он погиб. По легенде, последние слова умирающего императора Юлиана были такими: «Ты победил, о галилеянин!»
Очевидцем и наверняка участником многих из этих событий в Антиохии был и юный Иоанн Златоуст. В эти годы он вместе со своим близким другом Василием учился в богословской школе Диодора Тарсийского и служил чтецом в одной из антиохийских церквей. Должно быть, уже тогда многие заметили его умение донести до слушателей тексты Священного Писания и не смущаться большой толпы.
Примерно в двадцатилетнем возрасте Иоанн принял крещение, что говорит об осознанности такого шага. В то время многие крестились только перед смертью, как Константин Великий и его сыновья, хотя многие епископы уже осуждали подобную практику.
Иоанн всерьез задумался о монашестве, но опасался нанести своим уходом из дома смертельное огорчение матери.
«Когда мое намерение сделалось ей известным, тогда она, взяв меня за руку и введя во внутреннее свое жилище, посадила у одра, на котором родила меня, и стала проливать источники слез и высказывать слова, горестнейшие самых слез», – расскажет об этом Иоанн Златоуст. Вспомнит он и горестные мольбы Анфусы: «Не прогневляй Бога тщетно и напрасно, подвергая таким бедствиям меня, не сделавшую тебе никакого зла» («Шесть слов о священстве»).
Иоанн пообещает матери не уходить в монахи, пока она жива, и сдержит свое слово – он не мог начинать иноческую жизнь без родительского благословения.
«По свидетельству одного из близких к нему людей, он с ранней юности обнаруживал в характере более суровости, нежели ласковости», – напишет об Иоанне Златоусте в «Церковной истории» Сократ Схоластик. Но под той внешней суровостью скрывалась нежная и такая любящая душа…
В 374 году после смерти матери (Анфуса не дожила и до пятидесяти) Иоанн раздал принадлежавшую ему долю имущества, отпустил на волю рабов и вместе со своим «неразлучным спутником» Василием поселился в уединенном месте за городом.