Так что ко времени появления Иоанна Златоуста в Константинополе евнух Евтропий, а также военачальник Гайна были самыми влиятельными придворными императора Аркадия.
Аркадию не было еще и двадцати лет, когда он получил в наследство от скончавшегося императора Феодосия восточные провинции империи. Его младшему брату, Гонорию, достался Запад.
«Жизнь его протекала в каком-то болезненном полусне, соответствовавшем тупости его ума, недоступного никакому серьезному занятию и созданного для подчинения царедворцам, министрам и жене, которые за него и думали, и желали», – такую убийственную характеристику дает императору Аркадию французский историк Амодей Тьерри.
Впрочем, и другие отмечают, что молодого императора волновали только две вещи: если кто-то затрагивал честь его жены и когда грозила опасность разрыва императорского трона с Церковью.
История женитьбы императора Аркадия на Евдоксии весьма романтична.
Его опекун Руфин давно мечтал породниться с императорской фамилией и выдать за него свою дочь. Но когда он отлучился из столицы, евнух Евтропий показал Аркадию портрет красивой девушки на восковой дощечке. Это была дочь франкского военачальника Баутона, когда-то воевавшего с его отцом, императором Феодосием. Портрет так понравился Аркадию, что он пожелал немедленно познакомиться с прекрасной сиротой.
В апреле 395 года состоялась свадьба императора и Евдоксии. Они оба были молоды, не имели ни опыта в управлении государством, ни хороших наставников, и придворные вертели ими, как хотели.
Больше всего так внезапно возвысившаяся Евдоксия боялась не оправдать доверия и «упасть» в глазах супруга – и этим тоже будут пользоваться многочисленные дворцовые интриганы.
26 февраля 398 года в Константинополе в храме Святых Апостолов в присутствии императора Аркадия и императрицы Евдоксии состоялась хиротония Иоанна Златоуста в архиепископа Константинопольского. Рукоположил его александрийский архиепископ Феофил.
Никакой дружбы Иоанн со своим «благодетелем» Евтропием так и не завязал, да и с военачальником Гайной тоже вскоре поссорился, отчитав его в присутствии императора Аркадия, как мальчишку, когда тот сделал было попытку вернуть арианам самый большой храм в Константинополе. Архиепископа вообще мало интересовало то, что происходит во дворце, – он был полностью погружен в церковные дела, найдя их в большом беспорядке.
Столичное духовенство ужаснуло Иоанна своим формальным отношением к богослужениям и пастырским обязанностям, церковная казна была растрачена.
Его предшественник, архиепископ Нектарий, вел роскошный образ жизни, имел обыкновение устраивать для вельмож обеды и приемы, для чего содержал целый штат поваров – духовенство при нем стало чем-то вроде части императорского двора.
По всему Константинополю бродили нищенствующие монахи и какие-то темные личности, выдававшие себя за монахов: некоторые из них забавляли толпу тем, что примешивали к молитвам площадные шутки.
Оказалось, что в домах, принадлежащих Церкви, живет множество девиц и вдов – так называемых «духовных сестер», и ведут они вполне комфортный и почти что светский образ жизни.
Иоанн Златоуст взялся за решительные перемены: лицам, имеющим священный сан, было запрещено посещать пиры и дворцовые приемы, «монахам-странникам» велено разойтись по монастырям и подчиниться общежительному уставу.
Он не поленился лично побеседовать со всеми «духовными сестрами» и рекомендовал вдовам вести себя скромно, в соответствии со вдовьим положением, или же снова выйти замуж, а монахиням-девицам, помышляющим больше «о банях, благовониях и нарядах, чем о посте и молитве», отправиться по домам или в монастыри.
Очень быстро у такого «неудобного» архиепископа в Константинополе появилась целая армия врагов – и среди духовенства, и среди мирян. Иоанна Златоуста обвиняли в излишней строгости, высокомерии, гордости и других возможных и невозможных грехах.
Страдая болезнью желудка, Иоанн предпочитал есть в одиночестве и самую простую пищу – ему и это ставили в вину, упрекая в нелюдимости и негостеприимности. А то и вовсе распускали слухи, будто епископ запирается для того, чтобы за закрытыми дверями предаваться роскошным пиршествам и «циклопическим оргиям».
Иоанн не собирался менять в Константинополе ни своего образа жизни, ни привычек. Он никогда не носил тканей из шелка или расшитой золотом парчи, предпочитая скромное, почти монашеское одеяние, и теперь его обвиняли в скупости, провинциализме и старомодности.
Богатство внушало Иоанну ужас, но сплетники распускали слухи, будто в подвалах епископского дома хранятся церковные сокровища и епископ ими торгует.
Первое время его проповеди в Константинополе то и дело прерывались громкими аплодисментами и восклицаниями по поводу метких выражений, и Иоанну Златоусту не раз приходилось повторять, что церковь – не театр и он пришел выступать не для удовольствия публики.
«Шум и клики пристойны театру, баням, общественной площади, светским церемониям. Изложение наших догматов требует спокойствия, сосредоточенности, этой тихой пристани для защиты от бурь. Подумайте об этом, я вас прошу, я вас умоляю…» (Иоанн Златоуст. Беседа XXX на Деяния апостолов).
«Он особенно старался об исправлении нравов в своих слушателях, а находясь в собраниях, казался гордым для людей, не знавших его характера», – напишет Сократ Схоластик о его проповедях перед столичными жителями.
Иоанн Златоуст говорил, что рубины – это кровь бедняков, и на те деньги, что тратятся на драгоценности, можно было бы накормить всех бедняков в мире.
А богатые и скупые – это просто воры, «облагающие дороги, грабящие прохожих, собирающие на своих полях, как в пещерах и ямах, чужое имущество, ими накопленное».
Богачей, унизанных драгоценностями, он сравнивал с лошаками, ведь и «бессловесные лошаки носят драгоценности, имея золотую узду; бессловесные лошаки украшаются, а бедный, томимый голодом, стоит при дверях твоих, и Христос мучится голодом! О, крайнее безумие!»
Златоуст высмеивал столичных модников, которые с осторожностью делают каждый шаг, боясь повредить дорогие, обтягивающие ногу узорчатые сапоги, и советовал им для пущей сохранности вешать обувь на шею или положить себе на голову.
Его глубоко печалило, что женщины приходили в церковь для того, чтобы покрасоваться дорогими шелковыми и золототкаными платьями, навьючивая на себя украшения из золота, серебра, бисера, жемчуга, финифти. Мужчины носили перстни с камнями, украшали драгоценными камнями военную одежду, пояса, уздечки – в столице царил культ восточной роскоши.
Иоанн Златоуст с горечью говорил, что женщины любят свои безделушки, почти как собственных детей.
Это был не его мир, и он не мог скрыть к нему презрения, живя совсем другим – храмом, молитвой, делами милосердия.
До него в столице было всего три богоугодных заведения, а теперь стали появляться дома для бедных и стариков, больницы, гостиницы для паломников. Под влиянием проповедей Златоуста богатые константинопольцы стали охотнее жертвовать на благотворительность.
«Для чего же показывать столько высокомерия? Не потому ли, что вы богаты и одеты в шелка? Но не должны ли вы рассудить, что эти ткани – дело червей, которые сопряли их, и изобретения варваров, которые их соткали? Не должны ли вы рассудить, что и блудницы, и бесчестные люди, преданные всяким мерзостям, и воры, и самые грабители могил имеют такие же, как и вы, шелковые одежды?» – говорил он с амвона.
Особое внимание Иоанн Златоуст уделял совершению богослужения в храмах Константинополя. Для литургии он адаптировал один из древних антиохийских образцов евхаристической молитвы – особое прошение, через которое совершается освящение Святых Даров. Эта молитва известна как анафора святителя Иоанна Златоуста и используется по сей день. Он очень любил крестные ходы, антифонное пение, длинные ночные службы – всенощные бдения напоминали ему христианские собрания первых веков, помогали отрешиться от дневной суеты.
«Ночь, – говорил Иоанн Златоуст, – создана не для того, чтобы всю ее проводить во сне и покое: доказательством этого служат ремесленники, торговцы и купцы. Церковь Божия встает в полночь. Вставай и ты и созерцай хор звезд, это глубокое безмолвие, эту безграничную тишину».
По своему подвижническому духу Иоанн Златоуст был человеком апостольских времен, которому выпало жить в IV веке.
Такими же были и его единомышленники, их тоже в Константинополе нашлось много – священники, диаконы, диаконисы, миряне.
При дворе Феодосия была красивая девушка Олимпиада. Император в память об ее отце решил лично устроить ее судьбу и нашел для нее жениха – богатого испанца. Но девушка наотрез отказалась, желая посвятить себя Церкви.
Тогда разгневанный Феодосий приказал конфисковать имущество девушки, сказав, что вернет его, когда она достигнет тридцати лет и поумнеет. И вскоре получил от нее такое письмо:
«Благодарю тебя, августейший монарх, за то, что с мудростью и благоволением, достойным не только государя, но и епископа, ты соизволил возложить на себя управление моим имением и тем облегчить мне тяжесть земных забот. Соблаговоли увенчать свое дело, раздав это богатство бедным и церквам, как я то намеревалась сделать. Твои уполномоченные исполнят это с большим знанием дела, а сверх того ты избавляешь меня от уколов преступного тщеславия, которые очень часто сопровождают благотворение».
Получив такое письмо, Феодосий велел вернуть девушке имение и разрешил ей самостоятельно распоряжаться своим будущим.
Эта девушка – будущая диакониса Олимпиада – была одной из духовных дочерей и верных друзей Иоанна Златоуста в Константинополе.
Многие откликнулись, когда архиепископ Иоанн стал устраивать по ночам крестные ходы по улицам столицы.
Это было сделано в противодействие арианам. После Константинопольского собора 381 года они были вытеснены из города, но каждую ночь с субботы на воскресенье приходили в столицу и на площади распевали гимны с оскорбительными для православных словами, вроде «где те, которые три называют одною силою?».