Расплывчатые ответы, мол, таков «древний обычай» и его исполняют даже германские императоры, для православных греков звучали неубедительно. «Если Папа желает облобызаться по-братски, по нашему древнему и церковному обычаю, то я к нему спускаюсь, а если он не согласен, то я отказываюсь сходить с корабля и отправляюсь в обратный путь», – объявил греческий Патриарх.
Встреча Папы Римского и Патриарха Константинопольского состоялась при закрытых дверях и оказалась очень короткой. Ее свидетелями были лишь рыцари под предводительством Маркесия, правителя Феррары, охранявшие папские покои.
Папа Евгений IV сидел на престоле «высоком и превознесенном», когда к нему приблизился Патриарх и стоя облобызался с ним лобзанием во Христе. После чего они так же молча расстались: Папа остался в зале, Патриарх был отведен в приготовленные ему покои.
Немало времени заняло и обсуждение, в каком порядке во время собраний должны сидеть участники Собора. Латинская сторона настаивала на том, чтобы в одной части храма сидели они, в другой – греки, а в центре, «связующим звеном», восседал Папа Римский.
Византийцы никак не могли на это согласиться. С IV века, начиная со времени Первого Вселенского Собора, и на всех последующих церковных форумах такого уровня в центре собрания всегда лежало раскрытое Евангелие. Так было и на этот раз, когда 9 апреля 1438 года, в Великую Среду, в Феррарском храме Великомученика Георгия состоялось торжественное открытие церковного Собора.
Со стороны греков с приветственной речью выступил Марк Эфесский, и даже он, всегда такой спокойный и сдержанный, не всегда мог скрыть свое волнение.
«До каких пор, чада Одного Христа и одной веры, мы будем нападать друг на друга и разделять друг друга? До каких пор, поклоняющиеся Одной Троице, мы будем кусать и пожирать друг друга, неужто же мы истребим друг друга, так что внешние враги обратят нас в небытие?» – говорил он, обращая некоторые свои слова непосредственно к Папе Римскому.
«Я уже не могу продолжать речь, я уже в смятении от страдания. Бог, могущий все, да исправит Церковь Свою, которую Он искупил Собственной Кровью…» – и здесь голос Марка Эфесского, должно быть, немного дрогнул…
Марк Эфесский (в миру – Мануил Евгеник) родился в 1392 году в византийской столице.
Его отец Георгий Евгеник и мать Мария, оба благородного происхождения, после свадьбы переехали из трапезундских земель в Константинополь. Вскоре у них родилось двое сыновей: старший был назван Мануилом (такое имя носил и правящий в то время византийский император Мануил II Палеолог), младший – Иоанном.
В византийской столице Георгий Евгеник служил диаконом в соборе Святой Софии и быстро поднялся до должности сакеллария (советника, осуществлявшего надзор за приходскими церквями), а также возглавил школу – то ли собственную, то ли ту, что находилась при храме Святой Софии. В этой школе Марк Эфесский и получил свое начальное образование, до курса риторики.
Когда дети подросли, то были отданы родителями в знаменитую школу Иосифа Вриенния, размещавшуюся в стенах Студийского монастыря. Младший из сыновей сакеллария, Иоанн Евгеник, напишет, что они с братом с детских лет стремились учиться у наставников «наилучших и наиболее известных».
В школе Вриенния преподавали около тридцати лучших византийских учителей, самым прославленным из них был богослов и философ Георгий Гемист, из любви к философии принявший имя Плифон (созвучное Платону).
В сочинении великого ритора Мануила, обнаруженном в рукописях Парижской библиотеки, говорится, что в юные годы Марк Эфесский изучил весь круг свободных наук, «который он в краткое время прошел, как бы на крыльях, и превзошел всех своих соучеников и сверстников». Царицей всех наук в то время в Византии, безусловно, было богословие.
Должно быть, Георгий Плифон одним из первых обратил внимание на способности Мануила Евгеника, его незаурядную память, умение развивать свои мысли перед публикой и любовь к Священному Писанию.
Когда Мануилу Евгенику было тринадцать лет, а его младшему брату Иоанну и того меньше, их отец умер.
Духовным наставником Мануила был Патриарх Константинопольский Евфимий, который взял детей сакеллария под свою опеку и помог им определиться в жизни.
После окончания школы Мануил Евгеник стал преподавателем риторики в школе собора Святой Софии. В его обязанности входило подробное толкование Священного Писания. В возрасте двадцати четырех лет он уже был вотарием риторов (то есть кем-то вроде директора патриаршего училища).
Но через два года неожиданно для всех Мануил Евгеник уехал из столицы на остров Антигон и принял там монашеский постриг с именем Марк. «Не прилепляйся к миру – и избегнешь печалей. Презирай его – и будешь всегда радостен», – писал Марк Эфесский, и сам он именно так и поступал.
Когда под угрозой турецкого завоевания монахи были вынуждены покинуть Антигон, Марк Евгеник снова вернулся в Константинополь и поселился в Манганском монастыре Великомученика Георгия.
«Живя в столице, он был чужд ее жизни, ибо ничто его не связывало с нею. Глубоко чтимый всеми, он не только не искал почестей, но и не желал их», – напишет Георгий Схоларий, один из любимых учеников Марка Эфесского.
Об аскетическом образе жизни Марка говорится и в сочинении «Господина Мануила, Великого Ритора, о Марке, святейшем митрополите Ефесском, и о Соборе Флорентийском»: «До того же не любил выходить из монастыря и своей кельи в нарушение молчания и внимания себе, что знакомым и даже родным по крови не показывался на глаза».
Его младший брат Иоанн в это время служил в Константинополе диаконом в одной из церквей и стал номофилаком – важным чиновником в Патриархии. И брат, да и многие другие постоянно обращались к Марку Евгенику как к авторитетному знатоку православного вероучения и Священного Писания.
Марк Евгеник остался советником по вопросам богословия и после 1425 года, когда византийского императора Мануила II на престоле сменил его сын Иоанн VIII Палеолог.
Наследству, которое досталось василевсу, позавидовать было трудно. К тому времени почти вся территория Византии, за исключением Константинополя и его окрестностей, нескольких островов между Грецией и Малой Азией и кусочка земли на юге Греции, была завоевана турками. Византийский император являлся вассалом турецкого султана Мурада II, выплачивая ему громадную, разорительную дань.
До тех пор пока Западная Латинская и Восточная Православная Церкви находились в разделении, Византия не могла рассчитывать на военную и материальную поддержку из Европы. Необходимо было сначала заключить унию (соглашение) между двумя Церквями.
Когда султан Мурад II двинул османскую армию в Европу и захватил уже и многие славянские земли, не скрывая своих претензий на мировое господство, западные правители тоже озаботились вопросом о принятии унии.
Главным камнем преткновения, разделившим христианский мир, было филиокве (filioque – «и Сына») – добавление в латинский перевод Никео-Константинопольского Символа веры. По латинскому учению Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына, с чем решительно не согласилось православное богословие.
Прежде всего, отрицалась сама возможность каких-либо изменений в Символе веры, принятом Вселенскими Соборами.
Изменение в догмате «всего» одного слова означало, что третья Ипостась Троицы – Бог Дух Святой – находится в подчинении у первых двух и незаслуженно умалена. В православном мире филиокве однозначно воспринималось как хула на Святого Духа и отступление от отеческих преданий. В учениях православных и католиков существуют и другие догматические расхождения, но именно филиокве, как писал Иоанн Евгеник, «разделяет нас достаточной стеной».
Византийцы надеялись победить упорство латинян и верили, что на Соборе наконец-то будет преодолена схизма (по-гречески – «раскол») и произойдет историческое событие – воссоединение двух Церквей.
Последний церковный форум такого масштаба, признанный Седьмым Вселенским Собором, проходил в 787 году в Никее, пятьсот с лишним лет назад.
Греки стали активно готовиться к исторической поездке: из Константинополя были направлены послы к правителям Руси, Грузии, Трапезундской империи и других православных государств с приглашением принять участие в церковном Соборе.
В список греческой делегации попали самые влиятельные люди Византии, включая Георгия Плифона и его наиболее выдающихся учеников.
Для того чтобы речи богословов на форуме звучали более весомо, некоторые из них незадолго до поездки были посвящены в епископы: Марк Эфесский, Виссарион Никейский, Дионисий Сардийский.
Марк Евгеник, двадцать лет проживший в стенах монастыря, не стремился принимать архиерейский сан, который, как он сам писал, «выше и моего достоинства, и силы», но подчинился нуждам Церкви.
Даже самые престарелые греческие епископы согласились принять участие в Соборе, желая постоять за истину и надеясь, что их опыт сможет пригодиться. «Оглянись, и ты увидишь, сколько перед тобой почтеннейших старцев, немощных и не встающих с постели, нуждающихся в полном покое, как даже они вышли из собственных владений…» – скажет Марк Эфесский в своей вступительной речи, показывая на Патриарха Константинопольского Иосифа восьмидесяти семи лет и некоторых других почтенных старцев.
Марк Евгеник, теперь митрополит Эфесский, участвовал в Соборе еще и как местоблюститель двух восточных патриархов – Антиохийского и Иерусалимского, которые сами не смогли поехать в Италию. Марк в смущении не хотел принимать грамоту с постановлением его в местоблюстители, но, как говорится в одном из его писем, брат «сохранил и принес ее сюда».
Иоанн Евгеник тоже находился в составе греческой делегации в качестве должностного лица от Патриархии. По всей видимости, он гордился тем, что его старший брат был избран главой участников диспута. Иоанн всегда относился к Марку с большим уважением, называя его в своих сочинениях «предстателем», «защитником», «вождем», «божественнейшим отцом».