«Я верил, что все у нас будет хорошо и мы совершим нечто великое и достойное нашего труда и надежд», – писал Марк Эфесский, вспоминая свое настроение на момент прибытия в Феррару.
Кафедральный собор Св. великомученика Георгия.
Феррара, Италия. Основан в XII в.
Византийский император Иоанн въехал в главные городские ворота Феррары под музыку, верхом на коне, украшенном красным покрывалом и шитой золотом уздечкой.
Но вскоре обнаружилось, что в Феррару прибыло недостаточное число западных епископов и представителей от европейских государств, чтобы собрание можно было считать Вселенским Собором. Многие западные правители воевали друг с другом, епископы тоже были разделены. Как раз в это время параллельный церковный Собор проходил в Базеле, где не признавали Папу Римского Евгения IV.
По словам Папы Римского, нужно было еще не менее четырех месяцев, чтобы пригласить на Собор других участников. Византийский император теперь готов был подождать. Договорились официально открыть Собор, а тем временем разослать приглашения влиятельным лицам и, дожидаясь их прибытия, начать предварительные дискуссии по основным догматическим расхождениям.
В Великую Среду 1438 года Собор в Ферраре был официально открыт и начались предварительные слушания.
В богословских поединках с каждой стороны выступали по десять человек: два главных оратора и их помощники, к которым в случае чего можно было обратиться по затруднительным вопросам.
Папа Римский с кардиналами, византийский император и Патриарх с архиереями сидели друг напротив друга на почетных местах, наподобие арбитров. Все остальные были зрителями или обеспечивали порядок на собраниях.
Позицию греков представляли известные своим красноречием и ученостью Марк Эфесский и Виссарион Никейский, оба ученики Георгия Плифона.
Для начала стороны решили обсудить догматические расхождения по вопросу очистительного огня, или чистилища. Восточная Церковь отрицает напрямую существование чистилища, и Марк Эфесский аргументированно обосновывал такую позицию, опираясь на Священное Писание и творения отцов Церкви.
Его не удавалось сбить или вывести из себя даже нарочито каверзными вопросами:
– Как летают Ангелы?
– Из какого вещества состоит неугасимый огонь ада, в который будут брошены все грешники?
Страсти накалились до того, что один из участников греческой делегации, член синклита, по имени Иагарис, не выдержал и выкрикнул с места:
– Об этом вопрошающий узнает, когда сам туда отправится!
Но Марк Эфесский сохранял спокойствие и поражал всех тем, что на самые неожиданные вопросы отвечал без всякой подготовки.
Император был очень доволен его ответами и в какой-то момент распорядился, чтобы со стороны греков вообще вел дискуссию только один Марк. Это крайне уязвило Виссариона Никейского, который затаил на Марка обиду. Изложение доводов греков в письменном виде тоже было поручено Марку Эфесскому.
Вскоре внутри греческой делегации образовалась небольшая «антимарковская партия». Наиболее активными ее участниками стали духовник императора протосинкелл Григорий («человек беспорядочный и непорядочный», как охарактеризовал его Сиропул), страдавший от зависти Виссарион Никейский и откровенно симпатизирующий католикам Исидор Киевский.
Духовник императора протосинкелл Григорий все чаще стал напоминать василевсу, что византийцы приехали в Феррару не за поиском истины, а за военной и финансовой помощью. И если ведение диспутов и дальше доверить Марку Эфесскому, то они точно ничего от Папы Римского не получат.
Но императору вообще уже надоело посещать ученые диспуты. Василевс удалился в монастырь неподалеку от Феррары, где стал предаваться охоте и другим приятным развлечениям.
Местным властям был передан указ, чтобы никто из греков без особого разрешения императора не покидал город.
Уже на предварительном этапе некоторым участникам греческой делегации было ясно, что богословские диспуты служат лишь прикрытием большой политики, и их будут склонять к принятию унии на любых, даже самых унизительных, условиях. Кто-то из греков предпринял попытку покинуть Феррару, чтобы избежать сделки с совестью.
Митрополит Ираклийский «видя большую ошибку и бездействие» получил императорское разрешение уехать в Венецию. То же самое сделал и Иоанн Евгеник, которого Марк пошел проводить на корабль.
Недоброжелатели, следившие за каждым шагом братьев Евгеников и выискивающие любую возможность опорочить их в глазах императора, встревожились. Рано утром Виссарион Никейский явился к Патриарху и велел срочно выслать за «беглецами» погоню.
Сиропул подробно описывает этот эпизод, так как он тоже был в числе посланных за «беглецами»: «Мы нашли во Фланколимо митрополита Эфесского, беседующего на высоком берегу реки с номофилаком (Иоанном Евгеником. – Ред.), и митрополита Ираклийского, сидящего на корабле со своим багажом. Мы тоже сразу вошли в лодку и передали Ираклийскому повеление императора, чтобы он возвращался. Он же много говорил в пользу бегства о том, что они (латиняне. – Ред.) обманывают нас, а не устраивают Собор, и что для него было бы позором уйти и вновь вернуться вместе с багажом. Поскольку он не повиновался словам, мы арестовали корабль и силой вернули митрополита Ираклийского и номофилака. Митрополит Эфесский сказал, что пошел лишь ради сопровождения своего брата и вот теперь возвращается».
Сиропул приводит и главный аргумент Виссариона Никейского, почему дело в любом случае необходимо было довести до конца: иначе Папа Римский «скажет, что мы по собственной воле прекратили Собор и должны возместить все расходы…».
С самых первых дней в Ферраре, и даже еще раньше, греки находились в полнейшей материальной зависимости от Папы Евгения IV. Они ведь и прибыли на Собор на папских кораблях, и, по договоренности, точно так же должны были вернуться домой.
Для всех участников Собора Папа Римский определил денежное содержание из своей казны: каждый месяц византийский император получал тридцать флоринов, Патриарх – двадцать пять, брат императора Дмитрий – двадцать, приближенные императора и Патриарха – по пять, а прислужники – по три флорина в качестве субсидии на проживание и питание. Но деньги стали выплачиваться с задержкой – сначала на месяц, а потом и на два, и на три…
Умудренный жизнью греческий Патриарх Иосиф не зря настаивал на проведении Собора в Константинополе: «…Как только мы получим ежедневную поддержку от них, то будем уже рабами и наемниками, а они – господами, – говорил он соотечественникам. – А раб должен творить волю своего хозяина, а всякий наемник – делать работу нанявшему его».
Однако проведение форума такого масштаба грекам уже было не по силам, и император лучше других это понимал: у него не было ни денег, ни армии, ни флота. Даже торговлю в Константинополе уже почти полностью контролировали венецианские и генуэзские купцы. Нужна была хоть какая-то поддержка с запада, уния, все что угодно…
Незаметно прошло лето, наступила осень, а соборные слушания в Ферраре все еще так и не начались.
Из Константинополя приходили мрачные вести: в столице вспыхнула эпидемия чумы, никто не знал о судьбе своих родных. Ходили слухи, будто бы турки полным ходом готовятся к осаде Константинополя, греки теперь только об этом и говорили, они ведь уже полгода провели на чужбине.
Зато Марк Эфесский все лето старательно изучал латинские богословские книги, обнаруживая в них поздние вставки или неточные переводы, и готовился к диспутам. Чем глубже он вникал в учение Западной Церкви, тем больше находил противоречий с постановлениями всех предыдущих Вселенских Соборов.
Вряд ли Марк замечал, что против него плетутся интриги, и придавал значение своему первенству в ведении дискуссий. «Не ищи пустой славы, ни наружным видом, ни общением с людьми, ни в речах, ни в связях своих, ни в силе или власти своей, ни в успехах своих», – гласит одно из поучений Марка Эфесского, явно основанное на его собственном опыте.
Наконец, 8 октября в Ферраре возобновились соборные слушания, и сразу же с острой темы – о правомерности каких-либо прибавлений к Символу веры.
Марк Эфесский потребовал, чтобы ради восстановления истины были зачитаны определения всех предыдущих Вселенских Соборов, в чем латинская сторона была явно не заинтересована.
На соборные слушания, которые проходили во дворце, собиралось множество народа, заполняя все помещения на первом и втором этажах, и сторонники Папы Римского отговаривались тем, что зрителям будет неинтересно слушать чтение официальных документов.
Но Марку при поддержке соотечественников удалось настоять на своем, и он лично зачитал вслух все соборные постановления, сопровождая их своими комментариями. Хотя это чтение проходило несколько странно: при потушенных светильниках (чтобы усыпить слушателей?) и почему-то Евангелие на это время было закрыто.
Приведенные Марком аргументы убедили многих слушателей, особенно из числа западных монахов. Как пишет Сиропул, это вызвало гнев в окружении Папы Римского, и было сделано все возможное, чтобы монахов, как людей «невежественных» и лишенных богословского образования, с последующих заседаний удалили.
За три месяца состоялось пятнадцать соборных слушаний. Греки выступали в роли обвинителей, требуя дать ответ по поводу прибавлений к Символу веры, латинская сторона уводила вопросы в богословские дебри.
«Говорить это, – напишет Марк Эфесский о диспутах в Ферраре, – казалось петь глухим ушам или кипятить камень, или сеять на камне, или писать на воде, или другое подобное, что говорится в пословицах в отношении невозможного».
С наступлением зимы все чаще стали говорить о необходимости переноса Собора из Феррары во Флоренцию. По версии Сиропула, император и Папа Римский опасались, что греческие епископы все же начнут разбегаться, потому и решили перенести Собор в другой город, подальше от моря.
Официальная версия о переносе Собора, объявленная с амвона храма 16 января 1439 года, звучала так: «Так как в городе началась смертоносная эпидемия, причем в зимнее время, то, боясь вспышки эпидемии весной, по нашим законам и канонам переносим этот Собор из Феррары во Флоренцию, город свободный и мирный, продуваемый ветрами и здоровый». Хотя всем присутствующим было известно: эпидемия в Ферраре прекратилась уже в ноябре. Греки тихо роптали, но куда было деваться?