На острове Кефалония, принадлежавшем в то время Венеции, за Космой повсюду следовали шпионы, переодетые в крестьянскую одежду. На острове Закинф местные власти вообще запретили ему проповедовать, и он отправился в Керкиру (на остров Корфу).
3 июля 1777 года в Керкире по навету иудеев-ростовщиков венецианские власти запретили проповеднику Косме выйти на берег. Тысячи греческих крестьян всю ночь ждали на побережье прибытия его корабля, и запрет грозил обернуться народными волнениями.
Наутро Косме все-таки разрешили сойти на берег и сказать короткую проповедь при условии, что после этого он сразу же покинет остров. Но конфликта избежать не удалось. Когда солдаты, подкупленные богатыми иудеями, набросились на Косму, чтобы под стражей посадить на корабль, народ ринулся защищать миссионера. В драке на Косме порвали одежду – кто-то из греков бережно подобрал несколько найденных на берегу лоскутков от его платья, поместил в золотую оправу и передал в местную церковь.
«Еще Христа нашего молю удостоить меня чести пролить кровь свою за Него, как некогда Он пролил ее из любви ко мне. Ах, если бы, братия мои, я был бы в силах взойти на небо, чтобы воззвать великим гласом и возвестить всему миру, что один Христос наш есть Сын, и Слово Божие, и Бог Истинный, и Источник всей Жизни! Как бы я желал это сделать! Но раз я не в силах сотворить великое, то делаю малое», – все чаще говорил Косма в проповедях о своей готовности принять мученическую смерть за Христа.
На первый взгляд турецкий правитель Северной Греции и Албании Курт-паша относился к Косме благосклонно, как-то имел с ним беседу и даже подарил для выступлений перед народом новую скамейку, обитую бархатом.
«И скамейка моя не принадлежит мне, она у меня только ради вас. Одни называют ее скамейкой, другие троном. Но это все не так. Хотите узнать, что это? Она символизирует мой гроб, а я внутри мертвый с вами разговариваю», – сказал по этому поводу Косма, и мало кто тогда понял, что означают эти загадочные слова.
Почему вдруг – гроб, почему – мертвый?
Загадка стала открываться позже, когда в селении Берати (сейчас город Берат на юге Албании) турки обвинили Косму в том, что он якобы русский агент, а это было весьма распространенное основание для смертной казни.
Позднее выяснилось, что ростовщики и торговцы в складчину заплатили Курт-паше за голову Космы 25 тысяч грошей (огромная сумма – в пересчете на сегодняшние деньги полтора миллиона долларов), и обвинение было сфабриковано.
Никодим Святогорец, первый составитель жития святого Космы, рассказывает, как происходил арест.
Прежде чем проповедовать на новом месте, Косма обычно брал благословение у местного архиерея и гражданских властей.
Придя в одно албанское селение, Косма узнал, что главный правитель этой местности, Курт-паша, находится в Берати, примерно в двенадцати часах пути. Зато ходжа, доверенное лицо паши, жил неподалеку, и Косма отправился к нему за разрешением, взяв с собой четырех монахов и священника-переводчика.
Ходжа сказал, что у него есть письмо от Курт-паши, в котором приказано доставить Косму к паше. Услышав об этом, Косма обернулся к спутникам и с радостным лицом процитировал строку из псалма: Проидохом сквозь огнь и воду, и извел еси ны на покой (Пс. 65: 12), велев им возвращаться без него.
На рассвете семь агарян – слуг ходжи – посадили Косму на коня, якобы для того, чтобы отвезти в Берати к Курт-паше. Но через два часа пути они подъехали к реке, остановились и стали прилаживать к дереву веревку для казни.
Косма ни о чем их не спрашивал, осенил себя крестным знамением и только попросил не связывать ему руки – сам преклонил голову, на которую набросили петлю… После казни палачи привязали к его телу камень и сбросили в реку.
Это произошло в субботу 24 августа 1779 года в селении Коликандаси, недалеко от Берати.
Смерть Космы удивительным образом перекликается с рассказом старца Паисия Святогорца о другом греческом святом, митрополите Кесарийском Паисии II: «Что же делал Паисий II? Когда он ходил с прошениями к султану, то перепоясывался веревкой, то есть он заранее решился на то, что турки его повесят. Он словно говорил султану: „Не ищи веревку и не теряй времени. Если хочешь меня повесить, то веревка готова“».
Спустя три дня тело Космы обнаружил благочестивый иеромонах Марк из Ардевузского Введенского монастыря, близ селения Коликандаси.
В этом монастыре, где, по преданию, Косма успел произнести свою последнюю проповедь, его и погребли у алтаря.
Позже здесь была воздвигнута небольшая часовня, известная как «малая церковь Святого Космы».
20 апреля 1961 года Косма Этолийский был канонизирован Вселенским Патриархатом. Его признали равноапостольным – равным апостолам.
День памяти Космы Этолийского, 24 августа (6 сентября по новому стилю), давно является всенародным праздником греков.
В 1962 году по указу короля Греции Павла день его памяти получил официальный статус выходного дня с предписанием: «Вечером предпраздничного дня все магазины и дома должны украшаться флагами, местные же власти обязаны позаботиться о праздничной иллюминации и освещении улиц».
Собирается народ и возле крестов Космы Этолийского, бережно сохраненных в разных греческих селениях со времен его проповедей. Обращаясь к собравшимся на поле христианам, для убедительности он безжалостно вырывал волоски из своей седой бороды:
«Вот вы получили и четвертый волос. Только эти четыре средства могут исцелить вас. Итак, повторю.
Первое – прощайте своих врагов.
Второе – исповедуйтесь искренне и тщательно.
Третье – берите всю вину на себя.
Четвертое – примите решение впредь больше не грешить».
И первые осенние пушинки, летящие по ветру в день памяти святого Космы, так похожи на те самые святые волоски…
Преподобный Макарий Алтайский(† 1847)
Преподобный Макарий Алтайский.
Современная икона. Галина Махринская. Церковь в честь прп. Макария, Горно-Алтайск
Свет Христов просвещает всех
Слухи о том, что в Болховском монастыре появился настоятель, который прежде был миссионером в Сибири у инородцев-язычников и побывал на краю света, быстро разлетелись по Орловской губернии.
Об архимандрите Макарии в народе чего только не говорили: прозорливец, чудотворец, тысячи человек из полудиких племен обратил в православную христианскую веру, отчаянно бесстрашен и состязался с шаманами. Ну а проповеди говорит такие, что все женщины в голос рыдают.
Жители Волхова прибавляли к этому еще и местные истории.
Две болховские купчихи, Куркина и Бекетова, свахи между собой, много лет враждовали и не могли даже слышать имени друг друга. Отец Макарий в церкви подозвал к себе обеих и велел при всем народе поклониться друг другу в ноги, попросить прощения. Купчихи повиновались – и с тех пор их ссора растаяла, как прошлогодний снег.
Как-то утром болховский мещанин Василий Карпов тоже отправился в монастырь увидеть нового настоятеля, а придя домой, старательно записал свои впечатления:
«Здесь я заметил, как между раздвигавшеюся толпой, уже на полпути к церкви, шел поспешными шагами сгорбившийся старец, в ряске черного дешевого сукна (с откидным воротником), похожей на свитку; на голове у него была черная шапочка; в правой руке держал он костыль, а под левою мышкою виднелась какая-то книга; лица его я не мог заметить в это время, потому что он шел, потупившись. В это время многие богомольцы кидались к его ногам со словами: „Батюшка родимый, благослови!“»
Этот согбенный старец с костылем и был архимандрит Макарий, легендарный покоритель Сибири…
Вместе с толпой Василий Карпов вошел в храм и выбрал место, откуда ему было хорошо видно настоятеля, – и буквально впился в него взглядом: «Я ни одно мгновение не спускал с него глаз. Он был на вид около шестидесяти лет, среднего роста, с небольшой сутуловатостью; голова его была украшена достаточною сединою, волосы прядями лежали по его плечам, лицо его – сухощавое, чистое и очень приятное – окаймлено густою, с проседью, бородою».
Внешность у архимандрита Макария была самая что ни на есть обыкновенная, уж точно никак не героическая. Службу он вел неспешно и благоговейно.
Все с нетерпением ждали, когда архимандрит Макарий начнет говорить проповедь, но прежде он долго молча стоял на амвоне, дожидаясь, когда в храме наступит полная тишина. И только после этого медленно осенил себя крестным знамением и заговорил – тонким, очень тихим замирающим голосом.
В тот день настоятель говорил о том, как христиане должны учиться прощать своих врагов: «Идешь ты, положим, по улице и встретишься со врагом своим – ты возьми да поскорей скинь перед ним свою шапку и, поклонясь ему пониже, скажи: здравствуй, Иван Иванович!..» С этими словами архимандрит снял шапочку с головы и показал народу, как надо кланяться Ивану Ивановичу.
Но долго говорить ему было трудно, он то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание.
«Во время этого собеседования отец архимандрит то и дело зажмуривался. Когда же ему нужно было отдохнуть, или, что называется, перевести дух, тогда он подносил к своим глазам очки, которые держал он в левой руке, и присматривался пристально вдоль церкви, через народ», – записал в своей тетрадке Василий Карпов.
Казалось, в эти моменты архимандрит Макарий и впрямь уносился мыслями куда-то далеко на край света…
В избе, где жили миссионеры, старались топить жарче, зная о слабом здоровье начальника Алтайской миссии. Этот домик был для миссионеров и школой, и библиотекой, и аптекой. Вторая небольшая комната за перегородкой из досок служила рабочим кабинетом отца Макария.
На всех известных портретах архимандрит Макарий (Глухарев) изображен за столом: на нос надвинуты очки, он сосредоточенно что-то пишет, рядом – стопки книг и рукописей. По словам современников, от него остались «огромные тетради переводов». Кроме того, отец Макарий писал множество писем, отчетов о работе миссии, составлял словари местных наречий, сочинял стихи.