— Просто покажи им все, что у тебя есть, — говорит Соня. — Это не обязательно должно быть законченным.
Волнение и тошнотворный ужас охватывают меня. Я так чертовски сильно этого хочу. Деньги - это здорово, но место в «New Voices» - еще лучше. Это только по приглашениям, и там будут все крупнейшие брокеры. Попадание работы на выставку может очень сильно поднять меня по карьерной лестнице.
Я смотрю на свою незавершенную работу. Это чертовски круто, я горжусь этим.
Но у меня в голове зародилась другая идея...
У меня есть свежий холст, натянутый и готовый, прислоненный к стене. Он массивный - восемь футов в высоту, десять футов в длину. Это будет самая большая картина, которую я когда-либо писала.
Интересно, стоит ли мне начать работать над ней? Соня сказала, что моя картина не должна быть законченной, чтобы показать панно... Это было бы более амбициозно.
Может быть, слишком амбициозно. Это может стать чертовой катастрофой.
Я переминаюсь с ноги на ногу, глядя то на свой коллаж, то на чистый холст.
Наконец, я возвращаюсь к мольберту. Начинать что-то новое было бы огромным риском. Я уже практиковалась в технике коллажа - вот чего мне следует придерживаться до сих пор.
В выходные я нервничаю. В любую минуту, когда я не на работе, я лихорадочно тружусь над новым коллажем, стараясь сделать как можно больше до того, как на него придут посмотреть члены жюри.
В понедельник утром я целый час роюсь в шкафу, перебирая одежду, словно это волшебным образом превратит ее во что-то пригодное для носки.
Я не могу решить, надеть ли мне что-то «художественное» или что-то профессиональное. Это глупая дилемма, потому что на самом деле у меня нет ничего профессионального. Большая часть моей одежды - это вещи, купленные на распродаже, и лишь немногие сделаны за последнее десятилетие.
Другая проблема - эти гребаные шрамы на моих руках. Я так зла, что это случилось, когда остальные уже окончательно поблекли. Когда я снова начала выглядеть нормально.
Я выгляжу как сумасшедшая. Я чувствую себя психопаткой после того, как примерила очередную рубашку, а потом сорвала ее и швырнула через всю комнату.
Глубоко вздохнув, я говорю себе, что члены жюри будут смотреть не на меня - они будут смотреть на коллаж. И он им либо понравится, либо нет. Это не в моей власти.
Схватив сумочку, я отправляюсь в студию.
Я продолжаю работать над коллажем, делая вид, что не слышу, как тикают часы на стене. Я слишком нервничаю, чтобы включить музыку, как обычно.
Наконец я слышу шаги в коридоре и негромкий рокот вежливой беседы. Кто-то стучит в мою дверь, легко и официально.
— Входите! — кричу я.
Дверь с треском распахивается, пропуская внутрь шесть человек.
Соня возглавляет группу. Она говорит, — Все, это Мара Элдрич, одна из наших самых перспективных младших художниц! Как вы видите, она усердно работает над новой серией. Мара, это жюри Гильдии художников: Мартин Босс, Ханна Олбрайт, Джон Пекорино, Лесли Ньютон и, конечно же, Коул Блэквелл.
Пока она перечисляет имена, я поворачиваюсь лицом к группе художников, о большинстве из которых я хотя бы слышала раньше. Мой взгляд скользит по пяти лицам и наконец останавливается на человеке, с которым я больше всего хотела встретиться: моем благодетеле, Коуле Блэквелле.
Комната наклоняется с болезненным рывком.
Я вижу лицо, которое впечаталось в мой мозг и никогда не будет забыто.
Лохматые темные волосы. Серебристая кожа. Мягкий, чувственный рот. Глаза чернее ночи.
Это человек, который стоял надо мной.
Тот, кто оставил меня умирать.
Я смотрю на него с открытым ртом, застыв в ужасе.
Кажется, что прошло двадцать минут.
Но, возможно, это было лишь мгновение, потому что Коул плавно говорит, — Приятно наконец-то познакомиться с тобой, Мара. Как ты поживаешь в космосе?
Наступает тишина. Я слышу, как несколько членов комиссии переминаются с ноги на ногу, пока я смотрю на Коула.
Наконец мой голос вырывается, — Хорошо. Хорошо. Спасибо.
Спасибо?
Какого черта?
Почему я его благодарю? Он увидел, как я корчусь на земле, словно умирающее насекомое, и прошел прямо через меня.
Сейчас он смотрит на меня точно так же: лицо холодное, глаза яркие. Уголки красивого рта подрагивают, как будто он хочет улыбнуться. . .
Этот чертов маньяк делает это снова и снова. Он смотрит, как я извиваюсь. И ему это нравится.
Мне хочется закричать во весь голос: — Меня похитили! МУЧИЛИ! ОСТАВИЛИ УМИРАТЬ! ЭТОТ ЧЕЛОВЕК МОГ ЭТО СДЕЛАТЬ! А если и нет, то он точно был там. . .
— Итак, над чем вы сегодня работаете? — говорит Лесли Ньютон. Ее голос высокий и яркий, как будто она пытается сгладить неловкий момент.
Я должна собраться. Они пришли посмотреть на мой коллаж. Все зависит от этого момента. Если я начну кричать как сумасшедшая, то потеряю все.
Я поворачиваюсь к холсту, шатаясь, словно пьяная.
— Что ж, — прохрипела я, делая паузу, чтобы прочистить горло. — Как вы видите, в этой новой серии я экспериментирую с нетрадиционными художественными материалами. Посмотрим, смогу ли я создать эффект роскоши, накладывая и манипулируя альтернативными веществами.
— И откуда у вас эта идея? — спрашивает Мартин Босс. Он высокий, худой и лысый, одет в черную водолазку и очки Бадди Холли. Его голос резкий и вызывающий, как будто он меня в чем-то обвиняет.
— Я выросла в районе Мишн, — говорю я, стараясь не смотреть на Коула Блэквелла. — Меня вдохновляют фрески и граффити.
Я чувствую, как глаза Коула впиваются в мою спину. Пот выступает на шее, под длинными волосами. Мое сердце бешено колотится, и я в ужасе, чертовски в ужасе. Не могу поверить, что он стоит в пяти футах позади меня. Почему это происходит? Что это значит?
Это он, я знаю, что это он.
На нем темный костюм, как и в тот вечер, а вместо рубашки - кашемировое поло. Это не обычная одежда - я не придумала, я не могла.
Другой член комиссии, женщина в красном платье и браслетах, задает вопрос, но я не могу расслышать его из-за шума в ушах.
— Простите, вы не могли бы повторить? — заикаюсь я.
Мне приходится повернуться и посмотреть на нее, а это значит повернуться к Коулу.
Он определенно ухмыляется. Смотрит, как я потею.
— Я спросила, не является ли этот рисунок отсылкой к японскому Neo-Pop, — любезно говорит женщина.
— Да, — говорю я. — Сочетание милого и зловещего.
Не знаю, есть ли в этом смысл. Сейчас вообще ничего не имеет смысла.
— Мне нравятся отслоившиеся слои, — говорит последний член жюри. Кажется, его звали Джон, но сейчас я не могу вспомнить. — Вам стоит подумать о работе, посвященной этой технике.
— Верно. — Я киваю, откидывая волосы с лица. — Я так и сделаю.
Моя щека кажется влажной там, где ее коснулась тыльная сторона моей руки. Черт, неужели я только что размазала краску по лицу?
Моя кожа горит, мне хочется плакать. Все смотрят на меня, больше всего Коул. Он высасывает из меня жизнь этими черными глазами. Засасывает меня внутрь.
— Ну, если ни у кого больше нет вопросов, мы переходим к следующей студии, — говорит Соня. — Спасибо, Мара!
— Спасибо. Всем вам, — неловко отвечаю я.
Мой взгляд снова останавливается на Коуле Блэквелле, на этом холодном, злобном и совершенно потрясающем лице.
— Удачи, — говорит он.
Это звучит как насмешка.
Они выходят из студии, на этот раз Соня идет сзади.
Я смотрю, как они уходят.
Я задыхаюсь в комнате, которая внезапно кажется лишенной кислорода.
Что только что произошло, что только что произошло, что только что произошло...
Я должна оставаться здесь. Я должна держать свой гребаный рот на замке.
Вместо этого я выбегаю из комнаты, преследуя Блэквелла.
11
Коул
Мы уже собираемся войти в юношескую студию на противоположной стороне здания, когда меня догоняет Мара.
— Извините! — прохрипела она, ее щеки пылают розовым пламенем. — Могу я поговорить с мистером Блэквеллом?
Остальные члены комиссии оборачиваются и смотрят на меня, чтобы понять, соглашусь ли я.
Особенно любопытна Соня. Она поняла, что что-то не так, как только я сказал ей предложить Маре студию. Скидка была выдумкой, придуманной мной на месте. То же самое и с этим грантом. Это все рычаги, чтобы привести Мару туда, куда я хочу: полностью в мою власть.
— Конечно, — говорю я тихо. — Остальные продолжают без меня. Я скоро присоединюсь к вам.
Я веду Мару по коридору к пустой студии через несколько дверей. Я вхожу в чистое, безлюдное помещение. Она колеблется в дверях, боясь остаться со мной наедине.
— Ты идешь? — спрашиваю я, приподняв бровь.
Поджав губы, она проходит в комнату и закрывает за собой дверь.
Я жду, пока она заговорит, наблюдая за стремительным вздыманием и опусканием ее груди, восторгаясь суматошными пятнами цвета на ее щеках.
Она пылает от ярости, глаза горят, щеки пылают. Ее темные волосы завиваются вокруг лица, бросая вызов гравитации из-за чистого электрического напряжения между нами. Ее тонкие руки дрожат, и она впивается ногтями в бедра.
— Я знаю, что это был ты, — говорит она низким и хриплым голосом.
Мне это так нравится, что я едва могу это выдержать. Ее ярость, ее страх и восхитительное положение, в которое я ее поставил, - все это смешалось в мощный коктейль. Ее выражение шока, когда она увидела мое лицо, и ужасная борьба, когда ей пришлось обсуждать свою работу с членами жюри, в то время как ее мозг, должно быть, крутился и вертелся внутри ее черепа... Я так рад, что все это у меня записано. Не могу дождаться вечера, чтобы посмотреть его снова.
— Где это был я? — мягко говорю я.
— Ты знаешь, — шипит она. Все ее тело дрожит. Мне хочется прижать ее к себе, почувствовать, как эти толчки вибрируют в моем теле...