. – Е.С.). Когда бог подтвердил предсказание, Агесилай был выбран полководцем и выступил в поход. В начале командования Тиссаферна персидский полководец из страха перед Агесилаем заключил с ним мир, согласно которому персы признавали свободу и независимость греческих городов; однако потом, когда царь прислал ему на помощь большое войско, Тиссаферн объявил, что снова начнет войну, если Агесилай не покинет Азию. Последнего обрадовало это известие, и он сделал вид, что направил свое войско в сторону Карии. Тиссаферн собрал там все свои силы, а Агесилай внезапно вторгся во Фригию. Захватив там множество городов и богатую добычу, он сказал друзьям: “Нечестно, конечно, заключив договор, нарушать его, но обмануть врагов не только справедливо и достойно, но вдобавок приятно и выгодно…” Так как враг превосходил его конницей и к тому же знамения при жертвоприношениях были неблагоприятны, Агесилай вернулся в Эфес и стал собирать конницу, приказывая, чтобы каждый богатый человек, если он сам не хочет участвовать в походе, выставил за себя по одной лошади и всаднику. Многие согласились на это, и вскоре вместо трусливых гоплитов у Агесилая собралась многочисленная и боеспособная конница. Он говорил, что и Агамемнон поступил прекрасно, когда отпустил из войска трусливого богача, получив вместо него прекрасную кобылу. По приказанию Агесилая торговцы добычей продавали пленников обнаженными. Одежду покупали охотно, но над пленными, чьи нагие тела были белыми и рыхлыми из-за изнеженного образа жизни, все насмехались, считая их бесполезными для работы, не имеющими никакой цены. Увидя это, Агесилай поднялся и сказал: “Это люди, с которыми вы воюете, а это вещи, из-за которых вы ведете войну…” Разбив Тиссаферна в Лидии и уничтожив многих его воинов, он продолжал опустошать земли царя. Тот послал Агесилаю деньги и просил его закончить войну. Агесилай ответил, что только государство имеет право заключать мир, а ему больше нравится обогащать своих воинов, чем богатеть самому. “У греков, – сказа он, – существует хороший обычай: брать у врага не подарки, а добычу”».
Несмотря на военные удачи, дело Агесилая закончилось провалом – спартанское государство отозвало его назад, потому что надо было защищаться от угрожавших нападением афинян и фиванцев. Угрожали они не просто так – дадим слово снова Плутарху: «Так как персидские монеты чеканились с изображением стрелка из лука, Агесилай сказал, снимаясь с лагеря, что персидский царь изгоняет его из Азии с помощью десяти тысяч стрелков: такова была сумма, доставленная в Афины и Фивы и разделенная между народными вожаками, чтобы они подстрекали народ к войне со спартанцами». В 338 г. город попробовал было восстать, объявив себя свободным от персидского царя, но персидский вельможа Автофрадат, выманив руководство города для переговоров, перебил сначала его, а потом и многих жителей.
Свободу эфесянам от персов принес Александр Македонский, которого (еще до его похода в Азию) по поручению малоазийских греков пламенно побуждал туда вторгнуться Делий, ученик велемудрого Платона. Что интересно, именно в ночь рождения Александра тщеславный безумец Герострат сжег эфесский храм Артемиды (работы архитекторов Херсифрона Критского, его сына Метагена и самосца Феодора, сына Ройка, который, согласно Лаэрцию, «…посоветовал засыпать уголья под основание эфесского храма, так как место было сырое, а уголья, в которых выгорает все древесное, приобретают твердость, недоступную для воды»; размер этого храма – 110 × 55 м, 127 19-метровых колонн шли двумя рядами), чтобы таким образом прославиться. По древнегреческой вере, Артемида хоть и была девственницей, но помогала роженицам, и в истории остался замечательно-хитроумный ответ эфессцев на коварный вопрос, почему Артемида не сохранила свой храм от пожара. «Ее в ту ночь не было, – отвечали лукавые эфесяне, – она была занята – помогала разродиться Олимпиаде, жене македонского царя Филиппа». Плутарх, сообщивший эти сведения, добавляет: «Находившиеся в Эфесе маги считали несчастье, приключившееся с храмом, предвестием новых бед; они бегали по городу, били себя по лицу и кричали, что этот день породил горе и великое бедствие для Азии», – имея в виду сокрушение Александром Персидского царства. Кстати, когда Македонский предложил оплатить все работы по восстановлению храма Артемиды (при условии, что его имя будет высечено на храмовом фризе), гордые эфессцы отказались, политично сказав: «Боги богам храмы не строят». Тогда Александр повелел ту сумму, которую эфесяне платили персам в виде дани, перечислять отныне в пользу храма Артемиды. Архитектор Хирократ отлично справился с задачей восстановления храма, а знаменитые Скопас и Пракситель – с его отделкой. Он имел чуть меньшие размеры – 105 м в длину и 55 м в ширину, 18-метровые колонны и отдельный алтарь (также по типу пергамского, очевидно, более поздней эпохи Атталидов). Пребывание Александра в Эфесе ознаменовалось тем, что там ему изъявили покорность послы таких крупнейших городов, как Траллы и Магнезия, он отдал ряд административных распоряжений по благоустройству освобожденных от персидского ига близлежащих территорий: восстановить разрушенную Смирну, соединить Клазомены плотиной с островом, служившим гаванью для этого города, прорыть у Клазомен канал для прохода кораблей и т. д. Наконец, он познакомился там со знаменитым художником Апеллесом, который нарисовал его портрет, на котором царь держал в руках молнию (впоследствии хранился в храме Артемиды). Римский писатель Клавдий Элиан сообщает в своих «Пестрых рассказах» следующий исторический анекдот по этому поводу: «Александр, рассматривая в Эфесе свой портрет, нарисованный Апеллесом, не воздал подобающей хвалы мастерству художника. Когда же приведенный конь, точно живого, ржанием приветствовал изображенного на картине, Апеллес воскликнул: “Владыка, конь оказался лучшим знатоком искусства, чем ты!”»
После смерти Александра город не раз переходил из рук в руки в период «войн диадохов», т. е. наследников империи Александра, и был при этом широко известен как рынок воинов-наемников (вспомните в одноименной комедии Плавта бессмертный образ эфесского хвастливого воина Пиргополиника, который говорит: «Пора, однако, трогаться нам к площади. // В табличках здесь записаны наемники, // Им жалованье надо заплатить теперь. // Ведь царь Селевк просил меня настойчиво // Набрать и принанять ему наемников… Вот приятно, если дело начатое ладится: // Я послал к царю Селевку парасита только что, // Отвести к Селевку мною нанятых наемников, // Чтоб трон его хранили». Антигон Одноглазый захватил Эфес, чтоб иметь добротный опорный пункт для своих войн. Особенно упорно, не стесняясь в средствах, за Эфес боролись Деметрий Полиоркет, сын Антигона Одноглазого (о Деметрии подробно будет рассказано в 4-й части данной книги), и Лисимах – бывший телохранитель Александра. Деметрий брал Эфес в 302 г. Плутарх пишет о том, как в 301 г. до н. э. в битве при Ипсе в Великой Фригии Антигон I и его сын Деметрий потерпели поражение от коалиции прочих диадохов – Селевка, Птолемея, Лисимаха и Кассандра; Антигон погиб, а Деметрий, хоть и был обращен в бегство, фактически спас от разграбления своими воинами храм Артемиды Эфесской, уже отстроенный заново после Геростратова пожара полувековой давности: «После битвы цари-победители расчленили всю державу Антигона и Деметрия, словно некое огромное тело, и, поделивши части между собою, присоединяли новые провинции к прежним своим владениям. Деметрий с пятью тысячами пехоты и четырьмя тысячами конницы почти без остановок бежал до Эфеса, и, меж тем как все опасались, что, испытывая нужду в деньгах, он разграбит храм, сам он, в свою очередь, боялся, как бы этого не сделали его солдаты, а потому без промедлений двинулся дальше и поплыл в Грецию, последние свои упования возлагая на афинян. У них оставались и суда Деметрия, и его деньги, и супруга Деидамия, и он полагал, что в эту годину бедствий нет для него надежнее прибежища, чем расположение и любовь афинян. Вот почему, когда подле Кикладских островов его встретили афинские послы и просили не приближаться к их городу, ибо народ постановил никого из царей не принимать и не впускать, Деидамию же со всеми подобающими почестями проводил в Мегары, Деметрий был вне себя от гнева, хотя до сих пор переносил свое несчастие с полным спокойствием и, невзирая на столь резкую перемену обстоятельств, ни в чем не уронил себя и не унизил. Но обмануться в афинянах вопреки всем ожиданиям, узнать, что их любовь – на самом деле пустое притворство, было для Деметрия нестерпимою мукой». Потом в 287 г. Деметрий вновь взял его и какое-то время удерживал в своих руках при помощи нанятых им пиратов под предводительством некоего Андрона (или Мандрона), причем Эфес в это время был складочным местом для награбленной пиратами добычи. Вообще этот царь часто нанимал пиратов для своих предприятий – при осаде Родоса (305–304 гг.) Деметрию служил архипират Тимокл, а через два года после этого Деметрий нанял 8000 пиратов для похода в Македонию. Лисимах, со своей стороны, однажды пытался подкупить Деметриева полководца, чтоб тот сдал ему Эфес, однако Полиоркет, узнав об этом, лично утопил предателя, но Лисимах в 287 г. успешно повторил попытку (недаром уже покойный к тому времени Антигон презрительно называл Лисимаха «казначеем», точно так же как Птолемея – «навархом», т. е. адмиралом, а Селевка – «элефантархом», т. е. предводителем боевых слонов, отказывая своим соперникам в присвоенных ими царских титулах). Секст Юлий Фронтин пишет в своих «Стратегемах» о том, как Лисимах захватил Эфес: «Лисимах, царь македонский, осаждал Эфес, которому оказывал помощь архипират Мандрон, часто приводивший в Эфес корабли, нагруженные добычей. Подбив Мандрона на измену, Лисимах дал ему храбрейших из македонцев, которых тот ввел в Эфес под видом пленных со связанными руками. Позднее, захватив в крепости оружие, они передали город Лисимаху». Лисимах капитально перестроил Эфес, «сдвинув» его ближе к гавани; как – пишет Страбон: «Лисимах окружил стеной современный город; но, так как население стало неохотно покидать насиженные места, он выждал наступления ливня и затем, чтобы усилить его действие, приказал закрыть водосточные каналы, так что в городе произошло наводнение. Тогда жители с радостью переселились. Лисимах назвал город Арсиноей по имени своей супруги; впрочем, древнее имя осталось преобладающим».