При венецианцах замок снова расширился – теперь уже франкские стены были поглощены венецианскими; масштаб прироста был таков, что, к примеру, стоявшая ранее у крепостных стен византийская церковь Св. Георгия начала XII века оказалась просто замурованной в толще венецианской кладки: от нее видимым остался практически один купол, торчащий прямо из толщи стен, а вход в нее был также проделан внутри новой крепостной кладки в виде тоннеля. С этих пор замок и приобрел тот внешний вид, который можно наблюдать и ныне. Прямоугольный, почти квадратный в плане, с высокими стенами и мощнейшими башнями: северо-западная и юго-восточная башни – круглые, венецианской постройки; в юго-западной башне – пороховой склад, на ней – артиллерийская платформа. Юго-западная башня тоже венецианской постройки, самая большая, пятиугольная, бастионного типа. Северо-восточная подковообразная башня – размером поскромнее, зато и подревнее, еще лузиньянской постройки. Изнутри крепость представляется еще почти полностью образцом лузиньянской архитектуры; сохранились примыкающие к стенам караулки, холл, помещения для солдат; также со двора видны две прежних византийских башни, вросшие во франкские укрепления, – юго-западная и северо-восточная.
Однако проверить венецианский орешек на твердость не довелось: в 1570 г., когда Лала Мустафа-паша после взятия Никосии прислал в Кирению отрезанные головы венецианского кипрского правительства, комендант замка Дзаккарио Мудаццо сдал его туркам без единого выстрела, за что получил от османов жизнь и свободу своим людям и себе, обернувшуюся, однако, пожизненным заключением на родине, где его обвинили в том, что он был подкуплен турками. Так этот или нет – сказать сложно, однако надо помнить, что воинский долг – это воинский долг, а замок не богадельня. В это время умер османский адмирал Садык-паша, и его похоронили в киренийском замке. Могила его сохраняется там до сего дня, и вот по какому случаю.
После того как в 1878 г. англичане взяли остров под свой контроль, они снесли внутри киренийской крепости все древние и турецкие постройки (за исключением одной лишь античной цистерны). Английский начальник, узрев древнюю могилу, пнул ее ногой со словами: «Она мне здесь не нужна». После чего, согласно местному преданию, его нога отсохла и обрела нормальное состояние только после того, как англичанин попросил у покойного адмирала прощения и запретил сносить захоронение. Так это или нет – знает лишь турецкий фольклор, однако вот что характерно: прослушав эту поучительную историю, две туристки, причем абсолютно не мусульманки, судя по «дресс-коду», скромненько отстали от группы и погладили османскую адмиральскую могилу. Приколдовывают здоровья, однако!
Англичане обратили замок в полицейский участок, а в XX в. он стал музеем. Осмотрим его экспозиции. Одна из них, посвященная собственно истории киренийского замка, располагается в лузиньянской темнице. Там наглядно, в виде восковых или еще каких фигур, представлено, функционирование этой темницы. Исторически точно установлено, что, когда папа Климент Шестой начал процесс против ордена тамплиеров, обвинив их в ереси и колдовстве, но на самом деле соблазнив возможностью принять участие в дележе их баснословных богатств, кипрские храмовники были арестованы кипрским узурпатором Амори (официально регент Кипрского королевства в 1306–1310 гг.), боровшимся за власть со своим братом королем Генрихом Вторым (1271–1324, правил с 1285 г., кроме 1306–1310). Тамплиеры были заключены сначала в Гермасойе, затем в Лефкаре, где их судили с 1310 по 1313 г. Когда было обнародовано решение папы об уничтожении Ордена тамплиеров, кипрские рыцари-храмовники были переведены в киренийский замок и заточены там. Долго ли они там находились и своей ли смертью умерли – неизвестно. В темнице крепости показано, как в присутствии католического священника заплечных дел мастера в черном ведут допрос при помощи колесования и иных пыток.
Еще две экспозиции повествуют о новых жертвах коварной королевы Элеоноры. Первая – это рыцарь Джованни Висконти, чья вина заключалась в том, что он поведал королю Петру Первому, что королева Элеонора изменяет ему с Жаном де Морфу, графом Эдессы – информацию ему передали братья короля, решившие не подставлять себя под удар гневливого и страстного короля, которого летописец Леонтий Махерас искренне сравнивал со львом. Рыцарю была неведома мудрая мысль, высказанная его современником Джеффри Чосером: «Царей же наставлять остерегись, // Хотя б в аду они потом спеклись». Не знал он и русскую народную мудрость о ночной кукушке, которая всегда перекукует. Да и интрига вышла слишком запутанной; неизвестно, на что рассчитывали братья Петра, но вышло так, что королеву наказать они не могут, – побоялись, что ее испанская родня пойдет на Кипр войной; хотели было убить графа, да передумали, решив, что это только подтвердит уже распространившиеся в народе слухи о неверности Элеоноры; решили обмануть короля (Махерас подробно пишет, как именно это было сделано), а всю вину свалить на рыцаря-клеветника. В итоге Петр поверил жене (действительно, неверной), а храбрый, но чересчур простоватый для придворной жизни правдолюбец угодил в киренийский каземат; за него стала было хлопотать родня, поэтому он был переведен в Буффавенто, где и уморен голодом.
Следующая жертва королевы – любовница короля Петра Жанна ль’Алемана, вдова Жана де Монтолива де Шулу, о чьей трагической истории мы также узнаем из хроники Леонтия Махераса. Во время отсутствия Петра Первого, бывшего по делам на Родосе и в Италии, Элеонора заточила его бывшую на 8-м месяце беременности любовницу в каменный мешок киренийской крепости, где ее горизонтально прикрепили к полу и положили на ее живот огромный кусок мрамора, чтобы она извергла плод. Жанна умудрилась все же родить ребенка, чье имя до нас не дошло, равно как и сведения о его дальнейшей участи; конечно, можно предположить, что королевское дитя могло быть воспитано где-то на стороне или пострижено в монастырь, но, судя по известию о куске мрамора на животе беременной женщины, от ребенка, вернее всего, избавились при его рождении. Что же касается самой Жанны ль’Алеманы, то после родов королева оставила ей жизнь, но насильно постригла в монахиню монастыря Св. Клары, как об этом рассказано в хронике Амади. Вернувшийся на Кипр король хотел освободить возлюбленную из монастыря, справедливо указывая на насильственность пострижения, но она отказалась. Естественно, любви меж супругами это не добавило и могло дать жестокой испанке повод принять участие в заговоре против мужа. И закончил он свой жизненный путь не на бранном поле, а от кинжалов убийц в собственной спальне, о чем уже не раз было упомянуто ранее; вот какую эпитафию, изложенную устами монаха из «Кентерберийских рассказов», сочинил ему английской поэт Джеффри Чосер (1340–1400): «О славный Петро, Кипра властелин, // Под чьим мечом Александрия пала! // Тем, что сразил ты столько сарацин, // Ты приобрел завистников немало. // За доблесть ратную твои ж вассалы // Сон утренний прервали твой навек. // Изменчив рок, и может от кинжала // Счастливейший погибнуть человек».
Мы же продолжим исследование киренийской твердыни.
Подобная же выставка исторических манекенов помещена в юго-восточной венецианской башне киренийского замка – там не без юмора показаны будни венецианского гарнизона: вот солдат сидит в оружейной комнате с бочонками и двумя кружками на столе, при этом что-то тщательно взвешивая; в другом помещении трое пушкарей готовятся стрелять из пушки, в то время как их начальник неподалеку растянулся на лежанке с кружкой в руке рядом с винным кувшином – у которого, впрочем, стоят еще три кружки – видимо, пушкарей.
Из серьезных музейных экспозиций следует отметить несколько залов с выставленными в них экспонатами из захоронений разных эпох, начиная с неолита и кончая античным временем; при этом каждая экспозиция сопровождается макетом захоронений «в разрезе». Однако жемчужиной собрания является выставка, которую можно было бы обозначить как «историю одного кораблекрушения».
Небольшой торговый корабль затонул в полутора километрах от Кирении на глубине 18 м около 300 г. до н. э., был обнаружен ловцом губок в 1965 г. и поднят вместе с грузом в 1967–1969 гг. Исследования корпуса, груза и оборудования показали следующее: к моменту кораблекрушения судно было уже чрезвычайно старо, так как было построено в 389 г. до н. э. из алеппской сосны и, т. о., чуть-чуть не дотянуло до своего 90-летия юбилея. Против морского червя-древоточца корабль был предохранен толстым слоем лака и свинцового покрытия. Набор кухонной утвари, в том числе чаш, деревянных ложек, бутылочек для оливкового масла и солонок, показывает, что команда корабля состояла всего из 4 человек, что, впрочем, было достаточно при длине корабля всего в 15 метров. Отсутствие на корабле и рядом с ним скелетов приводит ученых к выводу, что команда спаслась при катастрофе. Обнаруженные 300 свинцовых грузил доказали, что моряки торгового судна заодно промышляли и рыбалкой. О том же, что судно было торговым, свидетельствует его груз: 400 амфор, 29 базальтовых жерновов и 9000 миндальных орехов в маленьких кувшинчиках, признаваемых основной пищей команды. Единственный парус, вероятно, был снят при шторме, поскольку сохранились 100 свинцовых колец, на которых он крепился к снастям, и все в одном месте.
Анализ груза позволил определить последний маршрут старого корабля: свой путь в Кирению он начал с острова Самос, где взял на борт базальтовые жернова; затем – предположительно – приплыл на остров Кос, где мог взять всего 10 амфор чисто косского типа, а затем очутился у Родоса, где либо взял остальные 390 амфор, либо все 400, что допустимее, включая 10 косского типа. Далее корабль, скорее всего, шел вдоль побережья Памфилийского (Анталийского) залива, свернул к Кипру после Анамура и, как уже было отмечено, был застигнут бурей уже в виду Кирении и затонул.
Уникальность этого экспоната, бесспорно, заключается в том, что это старейшее из найденных доныне судов этого типа. В своем теперешнем виде оно представляет собой почти полностью сохранившийся днищевый набор. Часть груза киренийского корабля размещена на специально воссозданном фрагменте корабля, для того, чтобы создать представление о том, как именно перевозились амфоры. В одном из залов представлена картина, воссоздающая внешний вид судна. Конечно, по масштабности местный «музей кораблекрушений», как он здесь именуется, не идет ни в какое сравнение с музеем подводной археологии турецкого Бодрума, размещенном в замке Св. Петра, однако будем помнить старое присловье о том, что хоть и мал золотник, да дорог.