Я потер живот:
— И я тоже ее видел.
— Думаешь, это привидение?
— Нет, это не привидение, — сказал я.
В наше отсутствие номера наши переворошили. Поначалу я решил, что в них побывали люди Тревора, возможно, Недотепа и Кушинг, прежде чем пуститься за нами в погоню, но потом я нашел на подушке визитку. «Инспектор Карнел Джефферсон» значилось на ней.
Я собрал свою одежду, положил ее обратно в чемодан, вдвинул в стену кровать, закрыл ящики.
— Я начинаю ненавидеть этот город! — Энджи вошла ко мне, неся две бутылки «Дос Эквис», и мы отправились с ними на балкон, оставив стеклянные двери за собой открытыми. Если Тревор насажал в наши номера жучков, то, так или иначе, досье на нас у него уже заполнено, и что бы мы сейчас ни сказали, это не могло изменить его решения расправиться с нами так же, как он расправился с Джеем, Эвереттом Хемлином и пытался расправиться с дочерью, которая проявила строптивость, не пожелав достойным образом и покорно скончаться. Если же жучки установлены полицейскими, то что бы мы ни сказали, это было не способно изменить показаний, данных нами в отделении, потому что скрывать нам было нечего.
— Как ты думаешь, почему Тревор так упорно хочет смерти своей дочери? — спросила Энджи. — И почему она так упорно все время оказывается живая?
— Давай по порядку, не все сразу.
— Ладно. — Положив лодыжки на балконные перила, я потягивал пиво.
— Тревор потому хочет смерти дочери, что она каким-то образом выяснила, что он убил Лизардо.
— Начнем с того, почему он убил Лизардо.
Я бросил на нее взгляд:
— Потому что…
— Да? — Она зажгла сигарету.
— Нет, разгадать причину я не могу.
Я приложился к ее сигарете, чтобы утихомирить адреналин, бушевавший в моей крови уже почти сутки, с момента, как меня выбросило из машины.
Она отняла у меня сигарету и стала ее рассматривать.
— И даже если он убил Лизардо, а она это выяснила — я подчеркиваю если, — зачем убивать ее? Он умрет до всякого судебного разбирательства, а все это время его адвокаты не позволят его арестовать. Так что к чему такие крутые меры?
— Верно.
— А потом, вообще, если человек при смерти…
— То он что?
— Большинство людей, умирая, пытаются уйти с миром, примириться с Богом, семьей, всеми и вся.
— Но не Тревор.
— Именно. Если он и вправду умирает, значит, его ненависть к Дезире даже не поддается измерению обычными человеческими мерками.
— Если он умирает, — сказал я.
Кивнув, она загасила сигарету.
— Давай немножко поразмыслим над этим. Откуда нам уж так точно известно, что он умирает?
— Достаточно одного внимательного взгляда.
Она открыла рот, словно собираясь возразить, и тут же закрыла его и, понурившись, на секунду свесила голову в колени. Потом, встрепенувшись, быстрым движением откинула с лица волосы и сама откинулась на спинку стула.
— Ты прав, — сказала она. — Мысль глупая. Мужик этот определенно одной ногой в могиле.
— Все так, — сказал я. — Но вернемся к началу. Что заставляет его до такой степени ненавидеть свою плоть и кровь, что он решает посвятить последние дни свои охоте на нее?
— Джей предложил нам историю с кровосмешением, — сказала Энджи.
— Пускай. Папа любит свою дочурку чересчур сильной любовью. Они находятся в связи, но тут возникает препятствие.
— В лице Энтони Лизардо. Вот мы опять и вернулись к нему.
Я кивнул.
— И папаша наносит удар.
— Вскоре после того, как сходит со сцены мать. Дезире впадает в депрессию. Затем знакомится с Прайсом, который умело использует ее горе и втягивает ее в кражу двух миллионов.
Повернувшись, я бросил на нее взгляд:
— Зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем было ее втягивать? Я не хочу сказать, что он не мог пожелать прокатиться с ней и поразвлечься, но зачем было втягивать ее в свой план?
Энджи постукивала по бедру пивной бутылкой.
— Ты прав. Не стал бы он этого делать. — Подняв бутылку, она прикончила пиво. — Господи, я запуталась.
Мы сидели молча, мысленно прокручивая все то же, в то время как луна лила перламутровый свет на воды залива Тампа, а розовые щупальца заката на фиолетовом небе меркли и в конце концов совсем пропали. Я пошел внутрь принести еще пива, потом вернулся на балкон.
— Черное — это белое, — сказал я.
— А?
— Это ты так выразилась. Черное — это белое. А верх и низ тут поменялись местами.
— Правда. Истинная правда.
— Ты видела «Расемон»?
— Похоже, это какая-то картина про спортсмена.
Я исподлобья взглянул на нее.
— Прости, — беспечно сказала она. — Нет, Патрик, не видела я этого Ра… как там его дальше?
— Это японский фильм, — пояснил я. — И строится он на том, что одно и то же событие показывается четыре раза.
— Зачем?
— Ну, там происходит суд над насильником и убийцей. И четыре свидетеля совершенно по-разному рассказывают о том, что произошло. Тебе показывают четыре версии, и ты сам должен решить, кто говорит правду.
— В «Звездной дороге» тоже такое было.
— Поменьше бы ты смотрела эту «Звездную дорогу», — сказал я.
— Ну, по крайней мере, это не так трудно выговорить, как этот твой «Расевид».
— «Расемон». — Двумя пальцами, большим и указательным, я ухватил себя за кончик носа и закрыл глаза. — Так или иначе, я говорю это тебе не просто так.
— Ну, слушаю.
— Возможно, взгляд наш вообще ошибочный. Возможно, — сказал я, — мы с самого начала слишком многое приняли на веру, в чем были не правы.
— В частности, считая, что Тревор — хороший мужик, а не убийца и кровосмеситель?
— В частности, да, — сказал я.
— Ну а что еще мы так уж приняли на веру, что и исказило нам всю картину?
— Дезире, — сказал я.
— Ну и что в ней такого подозрительного?
— Все. — Наклонившись вперед, я оперся локтями о колени и стал глядеть на раскинувшийся внизу залив, на три моста, пересекавшие его гладь, на то, как дробились и искажались на них лунные лучи. — Что мы знаем о Дезире?
— Она красавица.
— Правильно. Откуда мы это знаем?
— О господи, — воскликнула она. — Опять ты устраиваешь мне допрос с пристрастием, да?
— Ну доставь мне такое удовольствие! Откуда нам известно, что она красавица?
— Из фотографий. Да даже из того, какой она нам показалась, когда мелькнула на мосту прошлой ночью.
— Правильно. Мы видели это собственными глазами и знаем из собственного опыта непосредственного контакта с ней. Но это лишь один ее аспект. Не больше.
— Давай-ка еще разок!
— Она очень красивая женщина. Но больше мы о ней не знаем ничего, так как это единственное, за что мы можем ручаться. Остальное же мы знаем с чужих слов. Ее отец говорит нам одно, сам же испытывает к ней совершенно иные чувства. Не так ли?
— Да.
— И значит, правда ли то, что он рассказал нам вначале?
— Ты имеешь в виду про ее депрессию?
— Я имею в виду про все, вместе взятое. Шатун говорит о ней как о прекрасном, небесном создании. Но Шатун работает у Тревора, и мы имеем полное основание предполагать, что он врет.
Теперь глаза ее горели. Она подалась вперед.
— А Джей, Джей ведь ошибся, когда считал, что она погибла.
— Именно.
— Следовательно, и во всем, что касается ее, он мог ошибаться.
— Или же быть ослепленным любовью, страстью.
— Эй! — вдруг воскликнула она.
— Что?
— Если же Дезире не погибла, то чье же тело с изрешеченным автоматическим пистолетом лицом было найдено рядом с фуфайкой Джея?
Забрав в номере телефон, я вытащил его на балкон и позвонил Девину Амронклину.
— Ты знаешь каких-нибудь копов в Клируотере? — спросил я его.
— Возможно, знаю кого-нибудь, кто знает их.
— Не проверишь ли через них опознание жертвы, застреленной четыре дня назад в отеле «Амбассадор»?
— Скажи мне свой номер.
Я продиктовал, после чего мы с Энджи так подвинули стулья, чтобы сидеть друг напротив друга.
— Допустим, что Дезире вовсе не светлый ангел небесный, — сказал я.
— Можно допустить и нечто похуже, — сказала Энджи. — Давай допустим, что она дочь своего отца, а яблоко от яблони, как известно, недалеко падает. Что, если это она толкнула Прайса на кражу?
— Откуда же ей знать, что там вообще имеются деньги?
— Непонятно. Отложим это до поры до времени. Итак, она подговаривает Прайса совершить кражу…
— Но Прайсу хватает ума сообразить: «Она баба скверная и при первой же возможности меня обштопает». И он ее бросает.
— И забирает деньги. Но она хочет деньги вернуть.
— Однако не знает, где он их прячет.
— И тут появляется Джей.
— Прекрасная возможность надавить на Прайса, — сказал я.
— Затем Дезире вычисляет местонахождение денег. Но тут возникает сложность. Если она попросту их украдет, то искать ее, кроме отца, примутся и Прайс с Джеем.
— Поэтому ей надо симулировать гибель, — сказал я.
— И она знает, что Джей разделается с Прайсом.
— Возможно, сев за это в тюрьму.
— Неужто она так хитра? — удивилась Энджи.
Я пожал плечами:
— Почему бы и нет?
— И вот она погибает, — сказала Энджи. — Погибает и Прайс. А потом и Джей. Зачем же тогда ей показываться нам?
Ответа на этот вопрос у меня не было.
Как не было его и у Энджи.
Но у Дезире он был.
Ступив на балкон с пистолетом в руке, она проговорила:
— Потому что мне нужна ваша помощь.
30
— Красивый пистолет, — сказал я. — Вы его к костюму подбирали или наоборот?
Она вышла на балкон, и пистолет, слегка подрагивающий в ее руке, был нацелен куда-то между носом Энджи и моим ртом.
— Послушайте, — сказала Дезире, — на случай, если вам это не ясно. Я нервничаю, не знаю, кому можно доверять, и мне нужна ваша помощь, но и в вас я не уверена.
— Что отец, что дочь, — сказала Энджи.
Я хлопнул ее по коленке.
— Изо рта вырвала!