Святыня — страница 76 из 80

знало скотство каждого, грехи каждого и самые чудовищные сокровенные желания. Оно знало всех и заставляло всех узнать самих себя.

Пола обняла мать за хрупкие плечи и медленно повела ее вдоль ряда к проходу. Обе качались и несколько раз чуть не упали, когда земля содрогалась. Было ужасно тяжело тащить мать, проталкивать ее мимо тех, кого парализовало страхом, и отбиваться от людей, цепляющихся в отчаянии за одежду. Они добрались до конца ряда и остановились, собирая силы, чтобы влиться в общий поток.

Кто-то, потеряв равновесие, рухнул на них, и Пола с матерью упали, опрокинулись через скамейку позади и свалились на мягкую землю. Пола встала на четвереньки и потянулась к матери; в нескольких дюймах от ее лица двигался поток ног. Нащупав тело матери, она подергала его, но мать не шевелилась. Дрожащие руки двинулись вдоль тела к лицу и нащупали разинутый рот и закрытые глаза.

— Мама! — закричала Пола, и дрожащая земля вдруг замерла. Испуганные крики вокруг тоже затихли. Люди остановились и осмотрелись. Отовсюду раздавались рыдания, но они были тихими, как скулеж побитого животного. Даже звуки гимна прекратились. Даже молитвы.

На алтаре что-то горело.

Пола инстинктивно поняла, что мать мертва, но все же засунула руку ей под пальто, надеясь ощутить биение сердца. Сердце было так же неподвижно, как и все вокруг. Пола не почувствовала горя, только какое-то отупение. И в некотором смысле облегчение.

Но тут она увидела Родни Таккера, рухнувшего на соседнюю скамейку. В Поле закипела злоба, ярость, быстро поглотившая отупение и переполнившая ее эмоциями.

А потом, когда вокруг воцарилось тревожное молчание, земля разверзлась.

Джордж Саутворт, забыв о всяческом достоинстве и дав волю неприкрытому ужасу, бежал к стене, отделявшей луг от церкви.

Как хорошо все шло, до заветной мечты, казалось, уже рукой подать. Святилище — его проект — принесло огромную прибыль: на него обрушился фантастический денежный водопад. Сам Саутворт и другие местные предприниматели, предугадавшие, куда вкладывать средства, и с самого начала развернувшие свою деятельность, уже предчувствовали награду за свою предприимчивость. И в самом деле, Бенфилд больше не умирал Он процветал и собирался продолжать свое процветание, как в свое время Лурд, некогда французская деревушка, а ныне шумный, всемирно известный город.

Но она, эта тварь, — это чудовище, невероятным образом восставшее из мертвых, — взглянула на него, на него одного, и увидела алчность в его сердце. И рассмеялась над ней, и поощрила ее, так как алчность была частью зла, помогающего этой твари существовать.

Саутворт побежал еще до того, как затряслась земля. Все вокруг ничего не видели от страха и не понимали всего значения этого нечестивого воскресения из мертвых. А он понял, хотя и сам не знал откуда, что это чудовище — проявление его собственной безнравственности, что оно существует за счет энергии, извлеченной из черных человеческих душ. Осознание поразило Саутворта, потому что оно так хотело. Это наущение было особой пыткой чудовища, которое заставляло человека проникнуть в собственную безграничную порочность. Вина, страдать от которой учила Церковь, основывалась на действительности: вина была реальной, поскольку порок всегда таится в каждом из людей. Даже в самом невинном, даже в ребенке. Ребенке вроде Алисы.

Саутворт протискивался мимо тех, кто просто уставился на алтарь; он боролся с охватившей его слабостью и головокружением, понимая, что за этим новым, нечестивым чудом последует катастрофа.

Смутно, откуда-то издалека, Саутворт услышал, как сгорбленная тварь заговорила, произнесла одно слово — возможно, чье-то имя, и эхо у него в голове заглушил грохот, такой громкий, такой оглушительный, такой близкий, что чуть не разорвал ему сердце. Но Саутворт продолжал двигаться, ковыляя среди лежавших на земле калек.

Потом другие побежали вместе с ним, из охваченных ужасом душ вырывались крики, а из рядов не способных двигаться несчастных доносились мольбы. Чья-то рука схватила Саутворта за ногу, и он оглянулся на изможденного, похожего на скелет человека, завернутого в красное одеяло: широко раскрытые глаза умоляли унести его из этого хаоса Саутворт ударил по желтой сморщенной руке и устремился дальше. Земля уходила из-под ног, грохотание как будто вздымалось все выше, сотрясая его, как тряпичную куклу.

Прошла вечность, прежде чем он добрался до низкой стены, окружавшей церковный двор, и к этому моменту колебания почвы стали еще сильнее. Не один Саутворт, поняв, что выход окажется забит, полез через стену. От чьего-то удара в висок все вокруг закружилось. Саутворт перевалился на другую сторону и, скорчившись, лежал под стеной, ловя ртом воздух. Как выбитый из седла жокей, он осторожно выжидал.

Ботинки на высоких каблуках больно ударили его в плечо, и Саутворт смутно узнал американскую журналистку, присутствовавшую на встрече в монастыре, когда организм Алисы не смог принять причастие. Саутворт позвал ее, ему была нужна помощь: оглушенный, он не мог двинуться, — но американки уже не было, она исчезла за надгробиями.

Он утратил ощущение времени и не знал, как долго пролежал у стены, его чувства смешались от страха и от полученного удара. Он заметил, что земля больше не трясется и на луг опустилась тишина. Саутворт провел ладонью по лицу, и, ощутив влагу, понял, что плачет.

Он застонал, когда снова поднялся адский шум Раздался рвущийся, выворачивающий наизнанку звук, как будто сама земля сейчас разверзнется. Все тряслось — деревья, почва, надгробия. С маленьких кротовьих куч ручейками сочилась вязкая, свежая грязь. На глазах у Саутворта серый памятник закачался и упал. Каменные плиты на могилах вибрировали; одна так подпрыгивала, что съехала со своего места и раскололась на части, открыв зияющую чернотой могилу.

Ему необходимо было добраться до церкви. Там, он найдет убежище от этого ужаса. Саутворт попытался встать, но колебание земли не позволило этого. Он заковылял вперед, согнувшись, потом опустился на четвереньки, как животное, потом упал на землю и пополз, упираясь ногами и руками.

Вокруг по кладбищу ковыляли фигуры, падая на надгробия, прислоняясь для опоры к памятникам.

Временами из-за бегущих туч выглядывала яркая луна — и тут же исчезала.

Земляной холмик рядом с Саутвортом зашевелился, и тот как зачарованный замер, убеждая себя, что причиной этого стало сотрясение. Но земля выпирала изнутри вверх, как будто что-то внизу хотело еще раз вдохнуть воздуха из мира живых.

Еще что-то зашевелилось рядом. Урна со свежими цветами опрокинулась. Земля под ней стала вздуваться и трескаться.

Растопыренных пальцев Саутворта коснулась струйка грязи. Он отдернул руку и спрятал ее за пазуху. Саутворт увидел перед собой маленькую могилку — детскую, а возможно, могилу карлика. На ровном месте стал расти холмик, и пока лунный свет снова не поглотила хмурая грозовая туча, было видно, как из земли лезет что-то белое. Это могли быть черви. Но они выпрямились и затвердели. Пять.

И рядом появились еще пять.

Саутворт с воплем поднялся на ноги. Он бежал, спотыкался, падал, полз к двери церкви Святого Иосифа, видя, как вокруг шевелится земля.

Скуля, он прижался к старой деревянной двери; по ногам, распространяя вонь, текли его собственные экскременты, глаза заливало слезами. Он царапал дерево, словно стараясь продраться сквозь него, потом схватился за железное кольцо, повернул его раз, другой, налег на дверь и ввалился внутрь. Потом захлопнул дверь и, не в силах отдышаться, стоял в темной церкви, прислонившись спиной к створке; его грудь вздымалась.

Но вдруг он замер на полувздохе и прислушался.

Снаружи кто-то скребся.

Глава 40

Где мертвые теперь?

Где обрели приют?

Коль верен слух, что не в могиле,

То где живут?

Стиви Смит. «Могила у дуба»

Фенн оторвал голову от помоста и попытался сделать глубокий вдох. В воздухе стояли зловоние гниения и смрад пожара Фенн закашлялся, желудок сдавили спазмы.

Он смутно сознавал происходящее: охваченные паникой люди ковыляли к выходам, от сотрясений земли многие падали и их топтали другие. Но из-за темноты было практически невозможно рассмотреть что-либо кроме плотной массы ковыляющих тел, и только крики и жалобные стоны говорили об истинном хаосе, творящемся вокруг.

Откуда-то из закоулков одурманенного ума долетела мысль, что нужно убираться, что следует найти Сью и Бена и увести их от опасности, поскольку это омерзительное зрелище означает разрушение, опустошение. Но у него не было сил, мышцы казались вялыми, несмотря на напряженные нервы. Репортер хотел отвернуться от тлеющего окровавленного чудовища, но видение не покидало его, держало его ослабевшее тело словно в оковах, лишало возможности действовать.

Он слышал, как жуткая тварь что-то говорит, но другие голоса в голове твердили, что нужно сопротивляться ее власти. Сила ее была его силой, силой всех присутствующих, чудовище аккумулировало энергию, вытягивая зло из окружающих, отрывая отрицательную силу от положительной, нарушая равновесие. Но надо бороться. Бороться! Голоса повторяли это слово, и это были те же голоса и те же слова, что слышал он во сне. Элнор могла существовать только за счет кинетической энергии живущих. Борись с ней! Она не имеет власти над теми, кто борется.

Было ли это самообманом или действительно голоса в сознании и во сне принадлежали двум умершим священникам?

Фенн застонал и попытался бороться, но это казалось непосильным. Он не мог даже отвести взгляд от бесформенной фигуры. В бархэмской церкви он убежал от своего кошмара, отказался выступить против него, отрицая его реальность, а теперь не было другого выхода. Он оказался слишком слаб, чтобы убежать.

Все на помосте вокруг алтаря находились в полуобморочном состоянии. Епископ Кейнс опустился на колени и одной рукой уперся в пол, а другой слабо водил в воздухе, и это движение отдаленно напоминало крестное знамение. Его губы непрерывно шевелились, и изо рта на подбородок, текла слюна. Слова были еле слышны, но ясно звучали в сознании Фенна: