И все же, в конечном счете, самым важным для Кетана было то, что Айви и их выводок были в безопасности. Несмотря на всю свою ярость, всю свою решимость, всю свою определенность, он не мог сказать, что принесет будущее. Он был уверен, что Зурваши придет. Он был уверен, что она согласится сразиться с ним в одиночку.
Как только начнется эта битва, невозможно предугадать, что произойдет.
Если он не сможет защитить свою пару, если его друзья или сестра не смогут, кто-то должен это сделать. И как он мог попросить об этом Терновых Черепов, не сказав им сначала, что Айви носит в себе выводок — его выводок?
Налаки и Гарахк внимательно слушали слова Айви и Кетана. В их глазах ясно читалось недоверие, но оно исчезло, сменившись растущим изумлением. Когда Налаки попросила потрогать живот Айви, Айви улыбнулась так лучезарно, что у Кетана защемило сердце, а все его тело напряглось при мысли о том, что самка Тернового Черепа положит руки на его маленькую пару.
Но Айви согласилась. Каким-то образом Кетан удержался на месте, наблюдая, как огромная рука Налаки опускается, чтобы накрыть живот Айви и птенца внутри. Часть его разума осознавала происходящее — связь, которая сформировалась между самками в тот момент, связь материнства и ожидания, восторга и неуверенности. Но другая часть требовала, чтобы он дал отпор Терновому Черепу, потому что одного движения ее пальцев было бы достаточно, чтобы глубоко вонзить когти в плоть Айви.
Однако дайя Терновых Черепов была исключительно нежна и, с разрешения Айви, исследовала немного больше. Она внимательно изучила руки Айви, вплоть до крошечных кончиков пальцев; она положила руку на плечо Айви, заставляя ее покачиваться, пока та изучала ноги человека, явно удивляясь, как такое существо может оставаться в вертикальном положении. Она прикоснулась к волосам Айви и даже заплела несколько прядей в косу. Позже, в знак взаимного доверия и дружбы, Налаки подвела Айви к гнезду в углу и позволила ей потрогать яйца.
— Мы, вриксы, и эти шеловеки созданы друг для друга, — сказала Налаки. — Если нет, то почему они могут общаться с нами? Почему они могут делать с нами выводков? Я не могу поверить, что что-то подобное могло произойти, если бы на то не было воли Восьмерых, а если это не их воля… Я бы усомнилась в их мудрости…
Гарахк зашипел на нее.
Налаки щелкнула жвалами и уставилась на него.
— Я поделюсь теми словами, которые выберу, мой Лувин. Ты видишь это так же хорошо, как и я, ты — мои глаза. Все так, как сказала Айви. Эти шеловеки выглядят по-другому, но внутри они такие же, как и мы.
Прошлой ночью, пока Айви и другие люди готовили ужин, Кетан снова пошел поговорить с Налаки и Гарахком. Он получил от них клятву. Если с ним и его друзьями что-нибудь случится, Терновые Черепа защитят Айви. Они будут заботиться о ней и ее выводке именно так, как сказала Налаки — как будто они были Терновыми Черепами, вылупившимися прямо здесь, в Калдараке.
Их обещание сняло тяжесть, навалившуюся на Кетана. Это было последнее подобное бремя, которое он мог сбросить; остальное он будет нести в одиночку до конца. Пока не убьет своего врага.
Гарахк опустил подбородок, указывая на людей, сидящих по другую сторону костра.
— Они закончили делиться историями?
— Да, — сказала Айви, — я думаю, что да.
— Я бы поделился историей. Передашь ли ты ее им своими словами на языке шеловек?
Айви еще немного повернула туловище, повернувшись лицом к Гарахку.
— Передам.
Кетан поднял свои жвалы в улыбке и осторожно зацепил когтем волосы Айви, заправив их ей за ухо, чтобы он мог полностью видеть ее лицо. Она казалась почти потусторонней, когда огонь был позади нее, и его свет танцевал на ее коже и мерцал в глазах.
Наклонив голову, Гарахк перевел взгляд на Кетана.
— Это история о войне между моими и вашими. Оскорбит ли она тебя?
— Нет, — ответил Кетан.
Его ответ поддержали друзья и сестра. У него не было желания, чтобы ему напоминали о тех событиях, о том, что он сделал и что потерял, но Терновые Черепа смотрели на вещи по-другому. Если Айви действительно хотела создать здесь дом — и Кетан это видел, видел, как они находят здесь счастье и покой, — ему пришлось бы научиться их обычаям.
Ему придется научиться смотреть на свое прошлое по-другому. Он только надеялся, что это станет легче после смерти Зурваши.
— Эта история много раз всплывала в моей голове с тех пор, как я увидел вас в трясине, — сказал Гарахк, а Айви переводила для людей. — Я хотел бы поделиться словами о воине с великим шар'тай, теневом охотнике, которого мы почитаем с того дня, как он стал участником битвы. Твои и мои сражались в трясине. Голодная грязь засасывала наши ноги, эшкены кусали наши шкуры, но мы сражались упорно. Вы были близки к нашему дому, к Калдараку. Черные меха сражались как одно целое с трясиной и причиняли нашим сильную боль и ранения, пока не пришла наша дайя со своими воительницами. Одну из них звали Окалан ка'Хана, Разрушительница Золотых Панцирей. Она без страха вышла вперед, чтобы сразиться с твоими в черных мехах.
Гарахк согнул пальцы, словно сжимал невидимое древко, и выбросил руку вперед.
— Ее копье било, как молния, пронзая черные меха, как игла пронзает ткань. Когда оно сломалось, ее булава ударила так сильно, что повалила деревья. Она прошла сквозь воинов в черных мехах, и только один стоял перед ней. В черных мехах, он был невысокого роста, но сложен как Терновый Череп — широкий и сильный.
В груди Кетана завибрировало низкое гудение, и он посмотрел на Уркота, который наклонился вперед, положив руки на согнутые передние ноги, и настороженно наблюдал за Гарахком.
— Окалан взмахнула булавой. Та разлетелась вдребезги о его головной гребень, но широкого не свалила. Его копье глубоко вошло ей в живот. Окалан не была бы убита таким, как он. Она взревела и схватила воина в черных мехах. Его сила была велика, но ее — еще больше. Наши воины услышали звук, когда она оторвала ему руку. Раздираемая плоть и хрустящая кость. Болотная вода была красной от его крови, когда она отбросила его в сторону. Но широкий не захотел принять смерть. Он поднялся из воды и ответил на рев Окалан, и его зов потряс болото. Когда его копье снова пронзило Окалан, он поднял свою упавшую руку и использовал ее, чтобы убить ее. В тот день трясина выпила много крови, но тот бой не будет забыт теми, кто был свидетелем. Мы назвали его Трехрукий, Сокрушитель Молота.
Несколько других Терновых Черепов, присоединившихся к группе, издали бессловесные звуки согласия и ударили кулаками в грудь.
— Он серьезно забил врикса до смерти своей рукой? — спросила Келли, переводя широко раскрытые глаза с Айви на Уркота. — Это безумие.
Уркот защебетал. Его жвалы дернулись в такт этому звуку, и он откинулся назад, похлопывая себя по шраму на боку.
— В твоей истории гораздо больше славы, чем в правде, Гарахк.
— Тогда поделись своими словами, Трехрукий, — сказал Гарахк в свою очередь щебеча и указывая на Уркота. — Расскажи нам свою историю.
— Он не славится как рассказчик историй, — Рекош постучал кончиком ноги по задней части тела Уркота. Между двумя его руками перекрещивающимися узорами был переплетен длинный кусок нити. — Возможно, будет лучше оставить твои слова, чтобы история не была испорчена для всех.
Фыркнув, Уркот пихнул Рекоша ногой, достаточно сильно, чтобы высокий врикс покачнулся.
— Моя рука, моя история.
— Тогда рассказывай, пока джунгли не заросли и не похоронили наши кости, — сказал Телок.
— Ну… не так уж много осталось того, о чем не было сказано.
— Ну же, Трехрукий, — сказал Гарахк, — у тебя должно быть больше слов, чтобы поделится.
Уркот фыркнул и рассеянно провел пальцами по шраму. Из друзей Кетана Уркот носил на своем теле наиболее заметные следы войны, но он всегда казался наименее отмеченным ею в уме и духе. Кетан не сомневался, что Уркот тихо страдал, но он всегда держался стойко.
— Очень хорошо, — Уркот опустил руку на переднюю ногу. — Правда в том, что Терновый че… А, как ты ее называл?
— Окалан ка'Хана, Разрушительница Золотых Панцирей, — сказал Гарахк.
— Окалан. Она уже была ранена, когда добралась до меня. Должно быть, раньше она сражалась с шестью или семью другими Когтями. Я не знаю, замедлили ли ее раны, но я хотел, чтобы это было сказано. Когда я посмотрел на нее, я увидел свою смерть. Я копатель, камнерез, и мое место было не среди воинов. Но я был единственным, кто остался защищать наш фланг, поэтому я сказал несколько слов Восьмерке, — он быстро сделал жест скрещенными предплечьями, который всегда был у него неполным, — и бросился навстречу своей гибели. Я ударил ее первым. Вонзил свое копье наполовину в ее живот. Я не почувствовал ее дубинки. У меня потемнело в глазах, и сильный шум наполнил мой череп, но я его не почувствовал. Моей единственной мыслью было освободить свое копье. Оно мне было нужно. Но оно не вынималось. Я не понимал почему, поэтому продолжал дергать его…
— Потому что, хотя у тебя твердая голова, твой разум все еще может затуманиться от хорошего удара, — сказал Рекош.
Уркот защебетал.
— Те немногие мозги, которыми я обладал, Окалан здорово выбила у меня из головы. Я был сбит с толку, когда она схватила меня. Я помню, как думал, что не ищу пару, но как я мог отказать женщине, которая была так заинтересована во мне?
Другие вриксы, включая Терновых Черепов, защебетали. Несколько мгновений спустя — когда перевод Айви перешел к сути истории — люди рассмеялись.
— Затем она зарычала мне в лицо и развела мои руки в разные стороны, — продолжил Уркот. — В твоей истории, Гарахк, недостаточно рассказано об этой части.
— Чего в ней не хватает, Трехрукий? — спросил Гарахк.
— Что это больно, — тон Уркота, который предполагал, что ответ должен был быть очевиден для всех, вызвал еще большее щебетание и смех. — Есть только одна боль хуже, которую я испытывал в своей жизни.