рть. Все. Это было прекрасно. Сама же Микаэла больше ни разу не вспоминала о том вечере, и я была рада этому.
За школьные экзамены сестры я не переживала так, как за вступительные в академии. Все ещё помнила свой провал, а потому тряслась так, словно проступаю сама. На Земле мы пробыли пять дней и, вернувшись на АКЭМ, лишь отметили местный Новый год в узком кругу: тетка, Миэр, я и сестра. А на следующий день Миэр увел мою Микаэлу.
Сестра поцеловала меня в щеку и взялась за любезно предложенную ей руку Миэра. Миг – и они испарились в портале, у меня же больно заныло в груди, а еще начало покалывать руку, ту самую, с татуировкой. Но я даже смотреть на нее не стала. Почти три месяца успешно с этим справлялась. Даже когда мылась, не смотрела на свою правую руку и магические завитки на ней.
Весь день я провела как на иголках, пошла гулять сначала по рынку, потом по городу. Несколько раз я порывалась построить портал и отправиться на побережье, некогда так любимое мной. Вблизи академии был небольшой городок, и я понимала, что резерва мне хватит даже туда и обратно, но… я знала, что ату Миэру будет тяжелее найти меня, а потому к вечеру я вернулась в дом, ожидая новостей.
— Все хорошо, она поступила на боевой факультет, — выдал ат Миэр, появившись из портала.
В двери он больше ни разу не стучал, всегда появляясь в нашем доме лишь таким образом.
— Как на боевой? Опять? Она же не собиралась.
— Мики просто не хотела тебя расстраивать.
— Но мы ее не учили… Как же она? — Я со стоном опустилась на цветастое кресло в гостиной. — На боевой берут с отличной подготовкой, а у Мики она…
— Для двух месяцев с небольшим у неё великолепная подготовка. И это ты не учила ее нужному. Я же готовил ее к боевому факультету сразу.
— Разрушитель тебя покарай! Она же так привлечет к себе лишнее внимание.
— У неё есть документы, настоящие. Она под моей защитой. Эдвард ей ничего не сделает! — прорычал Миэр и испарился в своём портале.
Я же… я впервые за все время с момента нашего с Мики возвращения отправилась в храм огня. Слишком расшаталось мое эмоциональное состояние, а зелье тетки становилось все менее и менее эффективным. С каждым сном ко мне приходило все меньше воспоминаний, и они становились более размытыми. Возможно, Мигрис-матушка наказывала меня таким образом за то, что я не почтила ее храм своим визитом.
Теперь вот Мики на боевом факультете, деканом которого последние два года был Эдвор. Как выкрутиться из этого положения, я не представляла. Лишь утешала себя крохотной надеждой, что в юной блондинке он не узнает боевую брюнетку и искорку всего факультета Микаэлу Анрейн.
Я переоделась в дорожное платье с гербами своего рода, но с отводом глаз, взяла с собой такую же сумку, не привлекающую лишнего внимания, и, оставив на кухонном столе записку тетке, перенеслась в небольшой город Танурем. Он располагался неподалеку от моего родового замка, а еще в этом городе был храм огня. Единственный. Пожалуй, если бы здесь не возвели храм, то и города не образовалось бы.
Насколько я помнила, у этого храма была известна даже дата постройки, в отличие от воздушных и земных. Они были на Светлой территории до начала войны, а возможно, и вообще задолго до появления людей в нашем мире. Ведь наше главное учение гласило, что высший бог подарил своим детям не только стихии, но и целый мир. Две сестры и два брата. В первую очередь они создали места, через которые смогли бы спускаться в свой мир — изначальные храмы.
У земных и воздушных магов они остались в целости и сохранности, да и помимо них в нашем королевстве было еще четыре воздушных храма, а в Восходном три земных. Их так же, как и огненный, построили позже, но они прижились. Стихии были в них живыми. Водникам же не повезло. Мало того, что их изначальный храм не сохранился так же, как и наш, так и новый никто не смог возвести. Попыток было много, даже слишком, но стихия воды ни в одном не приживалась.
Мне иногда казалось, что наши создатели поделили между собой не только стихии, но и территории нового мира. И водникам, и огневикам не место на Светлых землях. Только вот как прорваться на Темные, никто не знал, да и не нужно было это многим.
Я переместилась на местный рынок: мне казалось, что в каждом городе это самое людное место, а значит, взглядов ко мне тоже будет меньше. Так и получилось, я даже скинула капюшон, местные на меня совершенно не обращали внимания. Стараясь сильно не задерживаться и не рассматривать знакомые улочки, я быстро добрела до храма Мигрис-матушки. Внутри было довольно людно, а потому, чтобы подойти к чаше с живым огнем, пришлось отстоять очередь. Что интересно, когда к чаше подходил каждый обыватель, его сразу же укрывал огонь от остальных глаз.
Дождавшись своего часа, я подошла к чаше, протянула руки, выпуская свою стихию, и тут же позади меня образовалась огненная стена.
— Добрый день, Мигрис-матушка, — обратилась я к своей богине, прикусив губу. Я даже не продумала заранее, с чем именно мне к ней обратиться.
Чтобы Эдвор меня не нашел? Но…
— Дочь моя, я же уже объясняла тебе, что от своей судьбы не уйдешь, — послышался грудной завораживающий голос, а огонь в чаше взмыл ввысь, образуя из себя женскую фигуру.
— Мигрис-матушка, — ахнула я и тут же рухнула на колени.
Явление богини — это высшая благодать. Многим магам их боги не являлись никогда. Но к тем, кому однажды являлись, больше не приходили во второй раз. Потому-то я особо и не рассчитывала на помощь, ведь с богиней уже однажды общалась. Сразу после того, как на моей руке появилась брачная вязь. На первые же каникулы я отправилась в храм и весь месяц прожила в этом городе, каждый день приходя к чаше и умоляя снять с себя и Эдвора эти узы. В последний день перед началом учебы Мигрис-матушка и явилась ко мне.
— А что же мне тогда делать? Он женат и…
Я не договорила, но и смысла в этом не было, Мигрис-матушка слышала все, что происходило у меня в голове.
— Ты сама не веришь в то, что он сможет тебя убить. Не позволяй Миэру навязать тебе его мнение.
— Но что же мне тогда делать? Я запуталась. Память возвращается все хуже.
— А ты все же решилась все вспомнить? Когда мы виделись в последний раз, ты умоляла меня забрать твою память. — Женщина, полностью состоящая из огня, улыбнулась и словно протянула мне руки, тогда как я ошалела от осознания, что богиня сейчас явилась ко мне не во второй, а аж в третий раз.
Почему же я не помнила?
— Иди же ко мне…
Я поднялась с колен и шагнула к чаше, протягивая руку к огненной ладони. Я не обожглась, лишь вздрогнула от тепла, оно разливалось не только по моей внешней оболочке, но и по внутренней. На душе стало так тепло и уютно.
— Я сняла блок, который ты сама себе и поставила, дочь моя. Но не все сразу. Вспомни главное. Вспомни наш прошлый разговор.
Последние слова были уже скорее шепотом – шепотом в моей голове, потому что огненный образ богини плавно разлился по чаше и начал, как всегда, безмятежно гореть. Стена за мной погасла, и я поспешила отойти от алтаря, пропуская следующего прихожанина. Затем я быстро подхватила юбку и плащ, чтобы они не мешали спускаться по ступенькам, и направилась на выход. Храмовники не могли слышать разговоров, но всегда улавливали явление богини. И сейчас я не хотела, чтобы меня заметили.
На обратный переход сил уже не хватило, поэтому я добрела до знакомой мне с юности гостиницы и, заказав еду в комнату, отправилась наверх.
Богиня неспроста явилась ко мне, да еще и в третий раз. Я растерла брачную связь и сама даже не заметила, как начала ее рассматривать. За десять лет я так ни разу и не глянула на руку, даже за последние несколько месяцев научилась ее не замечать – видеть так же, как и остальные, иллюзию чистой руки. А сейчас поймала себя на том, что бессознательно начала пальцами выводить завитки татуировки, повторяя. Только вот что-то было не так… Я пригляделась и поняла, что чуть выше запястья был новый завиток… и он был оборванным, край его не был аккуратным, как у всех остальных, напротив, он словно обуглился.
Я сжала зубы и часто задышала. Я уже видела такие ростки. Они были у пар, что не смогли доносить своих детей. Когда женщина в браке с такой татуировкой зачинала дитя, новый росток вязи появлялся не только у нее, но и у мужчины. Он рос на протяжении всего времени, пока в ребенке формировалась магия, и если… если женщина теряла ребенка, то… этот росток замирал.
— О Мигрис-матушка, не могла же я такое забыть? — отчаянно прошептала я, чувствуя, как по губам в рот начали стекать соленые слезы.
Послышался стук в дверь, я быстро вытерла щеки и поднялась с кровати. Мне принесли ужин, и я смела его с такой скоростью, что даже не понимала, что ела. Я торопилась. Хотела поскорее выпить еще две капли теткиного зелья и уснуть. Все было не так просто. Десять лет назад случилось что-то слишком важное, а я предпочла спрятаться в домике, все позабыв.
Огонь. Много-много огня и дыма. А еще страх…
Милли снова бежит по пустым коридорам родового замка, пока мебель с коврами утопает в оранжевом пламени, заполняя помещение тошнотворным запахом жженой шерсти.
Ожидаемый сон-воспоминание ее так и не посетил. Лишь кошмар, преследующий ее разум годами. Она опять бежит, не разбирая дороги, надеясь найти саму себя и увести быстрее из этого горящего ада.
Только на этот раз Милли до конца даже не понимает, где настоящая она, а где нет. Она видит себя словно со стороны. И в то же время чувствует, как в ее голове бьется удушающая мысль:
"Успеть… Успеть…"
Язычки магического огня, не обжигая, касаются ее кожи, пока она спешит туда, откуда доносятся звуки тихого плача, больше напоминающие скулеж. Почему-то она не помнит дорогу… узнает свой родовой замок, но, если бы не собственный плач, она никогда бы не нашла саму себя.
Хотя толку от этого нет, как и всегда.