— Тьери, пожалуйста…
Тени снова заговорили.
— Возраст не имеет значения, — переводил переврат. — Только её родословная. В Доме Мастера есть комнаты, где время едва ползёт. Он удалится в одну из них и подождёт своего… развлечения. Что касается Госпожи, то она будет выполнять его распоряжения, так же, как она делает это и сейчас.
Танцуя, напевая самой себе, Плетущая Мечты сплетала льняные нити посмертных знамён в новую ткань, усеянную пятнышками древней крови. Крапинки были словами; а в целом это было официальной бумагой, которую она преподнесла своему лорду.
Гант с трудом поднялся на ноги, но Геррант уже добрался до теней и скрепил сделку своим изумрудным кольцом и эмблемой раторна.
«Неееееет…! - завопила Тьери, всё сильнее сжимая свою хватку и заставляя Джейм судорожно хватать ртом воздух, — …нет нет нет нет…»
— Как холодно! — пробормотал Верховный Лорд, отдёргивая назад свою руку. — Мои пальцы окоченели.
Но дела с ними обстояли намного хуже. Побелевшая кожа лопнула у костяшек и скудная плоть под ней прилипла к сухожилиям и костям. Затем начали крошиться сами кости. Гант поймал кольцо-печатку, когда оно упало, и обхватил рукой отца, чтобы поддержать его.
— У-ублюдок! — сказал он переврату. — Ты знал, что это случится.
— Нет. То, как тени входят в душу каждого человека, это его личное дело.
— Неважно, я когда-нибудь у-убью тебя, тёмный.
— Возможно, если я не у-убью тебя первым. Прощай, Гант Серлинг.
Геррант упал на колени. Правый рукав и весь правый бок его куртки безвольно обвисли, пустые. Половина его лица высохла и сморщилась на костях. — Так холодно, — простонал он, рухнул на пол, и пропал из виду. Так же как и Гант, забирая вместе с собой тени зала посмертных знамён Готрегора.
Джейм зашаталась, царапая горло, в то время как пальцы охваченной паникой Тьери сжимали его всё туже.
«…Я чтила свой контракт! Я хорошая девочка! Это не моя вина, не моя вина, не моя вина…»
Выпущенные ногти подцепили шнуры и разорвали их на части. Джейм вырвалась на свободу из хватки мертвых нитей и отбросила их подальше от себя, на дальнюю сторону потока, где лечебные травы уже чернели и гнили на тёмном мраморном полу, а их целебные соки истекали в зелёные, ярко святящиеся трещины. В её хватке что-то осталось: пакет из водонепроницаемого шёлка, который, должно быть, был пришит к заднику знамени. Стиснув его в руке, она отскочила обратно в сад и растянулась на ковре из карликовой горечавки и белой чемерицы. На другой стороне ручья, под сводами теней, нити посмертного знамени Тьери продолжали слабо подёргиваться.
«Это не она, — подумала Джейм, задыхаясь и борясь с болезненным ужасом. — Не на самом деле. Больше нет».
Этот голос в её голове — после всех этих лет одинокого изгнания, к моменту своей смерти Тьери должна была быть старше Джейм, хотя всё ещё оставалась молодой женщиной. Однако этот голос, скулящий, умоляющий, глухой к доводам рассудка… так мог говорить только очень маленький ребёнок или старая, старая женщина. Кровь истончилась. Душа выцвела. Разум ушёл. Всё это заставило пропасть и саму Тьери.
И всё же, её волокнистые останки всё ещё дрожали.
Так же, как и другие, за ней. Плетущая Мечты использовала далеко не все нити из посмертных знамён, чьи души она пожала. То, что осталось, беспокойно шевелилось на изрезанном зелёными венами полу, возможно пытаясь восстановить форму, которую они сохраняли столь долго, но пока что больше напоминая собой узел белёсых, слепых и тонких, как прутики, червей. Здесь тоже не было истинной жизни, не было души; но внутри Тёмного Порога, жизнь и смерть, одушевлённое и неодушевлённое, непристойно переплеталось между собой.
Джейм с трудом поднялась на ноги, пакет все ещё был в её руках. Посмотрев вниз, на цветы, которые она поломала при падении, она осознала, что это больше не реальный Лунный Сад, опустошенный поздней летней бурей, а часть сферы души кенцир. Джейм обругала себя. Ей следовало понять это, как только её собственный образ души одел её в слоновую кость и она почувствовала, как сквозит по её голой спине, молодые раторны имели броню только спереди. И здесь был Тёмный Порог, по ту сторону вздувшегося ручья, готовый вытошнить свой яд прямо в Кенцират, на самом его уязвимом уровне.
Однако, похоже на то, что там ничего не происходило, за исключением неспешного бурления тянущихся вперёд шнуров посмертных знамён, которые на ощупь искали привычный им мир. Некоторые на мгновение сплетались в слепое подобие лица, повернувшегося в сторону тепла сада, или в ищущую руку, сплетённые пальцы которой сразу же распускались обратно, нити были слишком стары, слишком фрагментарны, чтобы сохранить любую истинную форму надолго.
Между тем, Мастера и Плетущую Мечты нигде не было видно. Их сменила безбрежная пустота, того сорта, что заставляла человека жаждать кричать, только чтобы сбросить напряжение. Однако, одна мысль обо всех этих отдающимся эхом, пустых комнатах, тянущихся вниз по Цепи Сотворений, иссушала горло.
Джейм пришло на ум, что Герридон не больше неё был готов к такому непредсказуемому, удачному стечению обстоятельств. Имея в запасе время, он мог бы выстроить свои войска. Имея в запасе время, она могла бы подготовиться к их встрече. Но здесь и сейчас, она была просто немезидой, ещё не самой Немезидой — и совсем не жаждала сражаться в решающей битве щеголяя голым задом.
И всё же, к этому времени, стена сада полностью выцвела и только ручей сдерживал ползучее наступление мраморного пола. Герридон мог звать себя Мастером, но когда он предал свой народ теням, он открыл двери своего простирающегося сквозь миры Дома силе, много большей, чем его собственная. Основной ценой его бессмертия было то, что он должен был стать Гласом Тёмного Порога, Одним, отвечающим Троим, которые (точно так же неохотно) должны были говорить с их собственным, трижды проклятым Триединым Богом — то есть, так было бы, если бы Четверо, воплощающие Ратиллиен, не спутали все планы ещё в самом начале. Пока Плетущая Мечты могла пожинать для него души, Герридон был в безопасности; но теперь она ушла и оказалась ценностью, которую было очень трудно заменить.
Вот так-то. Он мог быть не готов к финальному столкновению, но его хозяин Тёмный Порог уже нащупал эту брешь в другой мир и полился в неё подобно тёмной воде, вниз по Цепи Сотворений, сперва, просто тонкая струйка, но очень скоро это будет стремительный поток, гонимый вниз весом сотен утонувших миров позади.
Джейм аккуратно засунула пакет внутрь доспехов для последующего изучения и отступила назад в поисках Луры и Жура. Полузадушенные крики привели её к обширным зарослям лопухов с человека ростом, которых здесь определённо не было раньше. В сфере души растения снова обрели свои большие, нижние листья, но пи этом остались при своих колючих осенних коронах. Броня из слоновой кости помогла Джейм пробить себе путь, но ничего не делала для защиты её голой тыльной части, когда растения смыкались за её спиной. В самом центре зарослей она обнаружила холм, в котором с большим трудом опознала свою верховую куртку, окончательно запечатанную колючками. Лура, должно быть, сгорбилась под защищающими складками куртки, подоткнув под себя её края, а затем обхватила руками колени и прижала их к груди. Да. Куртка начала бурлить, когда её пленник услышал приближение Джейм. Затем она опрокинулась.
— Помоги!
— Я не уверена, как.
Джейм доводилось видеть, как пастухи использовали колючки, чтобы скрепить свою одежду для защиты от зимнего ветра, но это была сфера души и этот конкретный образ души определённо считал их обоих врагами-захватчиками. Лура была надёжно упакована, как личинка в коконе.
Колючки жалили голую спину Джейм. Однако, когда она повернулась, чтобы отбиться от них, сзади неё оказалась подушка для булавок, которая была Лурой, а лопух был готов плюнуть ей семенами в глаза.
— Киндри! — позвала она, изгибаясь назад, одна рука в перчатке из слоновой кости опирается на плечо Луры, чтобы сохранить устойчивость, а другая поднята вверх для защиты лица. Вся её броня души резонировала от её зова. — КИНДРИ!
В конце концов, сад был личным образом души целителя и он мог чертовски хорошо с ним управляться.
Кто-то, ругаясь, побрёл в её направлении. Сорняки расходились в стороны, как будто их корни с трудом ползли сквозь влажную почву, и между ними выявился её кузен.
— Ты, — сказал он. — Я мог бы догадаться.
Выглядел Киндри ужасно. Его белые волосы торчали лохматами и были тусклыми от пота, а бледно-голубые глаза окаймлялись красным. Как и Джейм, он, похоже, спал голым. Его худое как скелет тело несколько округлилось с тех пор, как она видела его в последний раз, но в его боку под стиснутой рукой была ямка, и, что более поразительно, кровь, кость и плоть, казалось, были вырваны из-под бледной кожи, не разрывая её.
— Это, — сказал он сквозь зубы, — самые худшие колики, которые у меня когда-либо были. На Горе Албан я сжевал половину одеяла, пытаясь сохранить тишину. И да, целители — это самые худшие пациенты, так что спасибо тебе большое. А теперь, что ты, во имя Порога, натворила? — Затем он увидел южный конец сада, зияющий широким провалом во тьму. — О нет.
Как и следовало ожидать, если работа целителя, выполненная в образе души, оказывала целебное воздействие на её хозяина, то, чтобы ни случилось с его собственным образом, сказывалось и на нём тоже, умственно и физически.
— Твоя работа? — потребовал он.
— Нет! По крайней мере, я так не думаю.
Истина заключалась в том, что она была не уверена. Как немезида и тёмная, пусть и не падшая, она воплощала в себе связь между Кенциратом и Теням, где бы ни находилась. Люди, как и места, могли быть тонкими в этом отношении, а Киндри был особенно уязвим для её прикосновения.
— Ну, может, у меня и ямка в боку, но у тебя тоже есть одна в голове. Что? — добавил он с усмешкой, которая обернулась гримасой боли. — Ты не знала?