В глубине души он надеялся, что Александр Павлович попросил прийти только ради того, чтобы отвлечь какого-нибудь докучливого дипломата, утомившего императора просьбами либо требованиями. Такое случалось довольно часто.
Теперь Геррик понял, что ошибся. Выбор кабинета указывал на то, что речь пойдет о делах не государственных, а частных. Мало того, старый солдат даже мог бы предположить, какие мысли не дают царю покоя.
Бросив взгляд на боковую дверь, Геррик представил, как выходит через нее и попадает в сад, но тут же одернул себя, расправил плечи и шагнул в кабинет. Откладывать неминуемое бессмысленно.
Закрывая дверь, он по привычке скользнул взглядом по сумрачной комнате, одной из его самых любимых во всем дворце. В отличие от большинства других здесь не было бьющей в глаза пышности и роскоши, позолоты, сверкающих каменьев и искрящихся канделябров. Неброская красота таилась в резных дубовых панелях и изысканном паркете. Мебель тоже отличалась простотой: массивный письменный стол и книжные шкафы с увесистыми, в кожаных переплетах фолиантами. Почетное место занимал огромный глобус императора Петра на деревянной подставке, свидетельство его увлечения навигацией.
Единственным ярким пятном были три больших настенных портрета. Самый большой изображал, конечно, императора Петра в сияющих доспехах; второй показывал сидящую на коне императрицу Екатерину. С третьего на зрителя смотрел сам Александр Павлович, облаченный в военную форму.
Пробежав по кругу, взгляд Геррика остановился наконец на самом царе, стоявшем под своим портретом с грустной улыбкой на еще привлекательном лице.
Высокий, представительный, в элегантном голубом сюртуке, замечательно совпадавшем с цветом умных, проницательных глаз, и черных панталонах, Александр Павлович до сих пор, хотя золотистые кудри уже начали отступать со лба и редеть, сохранял тот шарм, что на протяжении многих лет оставался самым ценным его достоянием.
— Геррик.
— Государь. — Геррик поклонился. — Вы желали поговорить со мной?
— Да. — Император сделал приглашающий жест. — Бренди?
— Нет, благодарю вас.
Сделав пару шагов вперед, Александр Павлович повернулся к собственному портрету. Геррик стал рядом с ним.
— Вы долго и верно служили мне, mon ami.
Глядя на портрет, Геррик усмехнулся. Написан он был вскоре после победы над Наполеоном Бонапартом, во времена триумфа, славы и национальной гордости.
— Да уж. Тогда мы были молодыми идеалистами, а сейчас…
— Идеалистами… — вздохнул Александр Павлович. — Знал бы я тогда, какое это бремя, носить столь тяжкую корону, наверное, оставил бы Москву Корсиканскому Чудовищу.
Геррик недовольно фыркнул. Наполеон, возможно, и был военным гением, но непомерная гордость и безрассудная уверенность в непобедимости своей армии привели его к неминуемому поражению, а Россию — к славной победе.
— В конце этот зазнайка не удержался даже в Париже, — возразил он. — И вы, конечно, не обрекли бы нас на страдания под властью жирного Бурбона?
Взгляд царя машинально метнулся к портрету Екатерины.
— Нет. Бабушка прокляла бы меня из могилы. Она видела на троне только меня.
— Мудрый выбор.
— Мудрый ли?
— У меня сомнений не было и нет.
Император пристально посмотрел на старого слугу из-под полуопущенных век.
— Нам бы всем твою уверенность. А вот меня постоянно гложут сомнения.
Геррик привычно сохранил маску бесстрастности. В последнее время приступы меланхолии приходили к царю все чаще. Сражаясь с предателями, тайными обществами и даже наемными убийцами, Геррик ничего не мог противопоставить тем страхам, что поедали Александра Павловича изнутри.
— Вы имеете в виду что-то конкретное? — мягко спросил он.
С видимым усилием император прогнал нависшую над ним черную тучу, голубые глаза блеснули той силой, что таилась в глубоком, остром уме.
— Да, mon ami.
— Как я могу послужить вам?
Подойдя к столу, Александр Павлович налил в бокал бренди.
— Можете рассказать мне, что за игру ведет сейчас княгиня Мария.
— Игру?
— Мария обладает множеством талантов, но ей никогда не обмануть меня. Что у нее неприятности, я понял сразу же по возвращении в Петербург. Я не стал требовать объяснений, надеясь, что она успокоится, когда из Англии возвратится Софья, но теперь вижу, что дела идут только хуже и хуже. — Он прислонился к столу, пригубил бренди. — Она даже не встает с постели.
Геррик покачал плечами, мысленно проклиная княгиню Марию, из-за которой он сам оказался в затруднительном положении.
— Вы упоминали, что она ссылается на недомогание.
— Будь она по-настоящему больна, не стала бы отказываться от моего личного врача и просить не навещать ее до полного выздоровления. Мария обожает, когда все суетятся вокруг нее.
— Верно.
— Должен признаться, поначалу я заподозрил, что она завела любовника.
Геррик удивленно вскинул брови. Притворяться на этот раз не пришлось.
— Мария всегда была верна вам, государь.
Получив необходимое подтверждение, Александр Павлович кивнул и в упор посмотрел на Геррика.
— Ее что-то гнетет. Я хочу знать, что именно.
— Почему бы вам не спросить саму княгиню?
— Мне нужна правда.
Геррик позволил себе легкую усмешку. Княгиня никогда не отличалась прямодушием и честностью и обращалась ко лжи всякий раз, когда это шло ей на пользу.
— Хотите, чтобы я спросил у нее?
— Геррик, вы же не станете притворяться, будто не пользуетесь полным ее доверием, — мягко предупредил император. — В трудном положении она всегда полагается на вас. И разумеется, вы знаете обо всем, что происходит в Петербурге.
Понимая, что загнан в угол, Геррик состроил гримасу. Император был далеко не глуп, хотя и предпочитал не замечать неприятностей, предоставляя разбираться с ними другим. Требуя ответа, он не принимал ничего другого.
— Вы доверяете мне, государь?
— Я доверил бы вам саму жизнь, — без малейших колебаний ответил царь.
— Тогда вам следует смириться с тем, что в ваших интересах не знать деталей нынешних затруднений княгини.
Император допил бренди и поставил бокал на стол.
— Ей угрожает опасность? Геррик ответил не сразу.
— Полагаю, что нет.
— А Софья? — не отставал император. — Она как-то замешана в происходящее?
— К несчастью.
— Поэтому она и ездила в Англию?
— Да.
Александр Павлович оттолкнулся от стола и с рассеянным, как могло показаться, видом подошел к глобусу.
— Как ни стараюсь, не могу представить, что может дать такое путешествие.
— Ничего, — сухо ответил Геррик, — кроме нескольких бессонных ночей.
Император нахмурился.
— Меня не удивляет, что Мария отправила свою дочь за три моря. Меня не удивляет, что Софья не смогла отказать матери, обратившейся к ней с мольбой о помощи. Но вы меня разочаровали.
— Я понятия ни о чем не имел до отъезда Софьи из Санкт-Петербурга. Мне… — Геррик тщательно подбирал слова. При всей беспечности и даже безответственности княгини, император был искренне привязан к ней. Вероятно, именно эта импульсивная, авантюрная сторона ее натуры, столь отличная от его серьезности, и привлекала его в первую очередь. — Мне это не очень понравилось. К счастью, она благополучно вернулась.
— Да, вернулась. — Император повернул голову и поймал взгляд Геррика. — Но не одна.
— Полагаю, вы имеете в виду герцога Хантли?
— Довольно странно, что он выбрал для посещения Петербурга то же самое время, когда Софья вернулась из Англии.
— Не странно, — пробормотал Геррик. — Опасно.
— Есть причины для беспокойства? — Александр Павлович вопросительно вскинул брови.
Геррик удержал слова, которые, услышь их император, стоили бы герцогу свободы. Его личное недовольство поведением Хантли, неотступно преследующего Софью, вряд ли оправдало бы войну с Англией.
— Герцог несомненно одержим Софьей, но я не думаю, что от него исходит какая-то опасность. Хотя он сейчас, похоже, не вполне способен рассуждать здраво.
— А что Софья? Она тоже увлечена им?
— К сожалению.
— Почему к сожалению? Пара была бы достойная.
Неожиданная реплика императора застала Геррика врасплох.
— Если герцог готов предложить руку и сердце, Софье придется переехать из России в Англию и жить там. Княгиня будет в отчаянии.
Александр Павлович с задумчивым видом пожал плечами:
— Возможно, Софье пора искать свое счастье, а не угождать другим.
— И вы не будете против, если она пожелает выйти замуж за англичанина?
Император вздохнул:
— Мы с Марией были слишком эгоистичны. Я бы хотел только одного: чтобы Софья досталась человеку, который будет любить ее и ценить, как она того заслуживает.
Слова несогласия замерли на языке. Геррик вдруг понял, что его собственная привязанность к Софье мешает непредвзятой оценке ситуации.
Привыкнув к тому, что она во всем полагается на него, он воспринимал ее замужество с поистине родительской ревностью. Для отца уход дочери — пуля в сердце. Неудивительно, что ему так хотелось всадить эту самую пулю в зад герцогу.
По иронии судьбы, именно настоящий отец Софьи напомнил ему, как это жестоко, мешать девушке обрести счастье с человеком, который предложит ей любовь и преданность.
— Без нее Петербург опустеет, — грустно сказал он.
Император улыбнулся.
— Знаете, Геррик, возможно, вам следует подыскать себе жену и самому обзавестись детьми. Из вас получится заботливый отец.
Геррик поежился и потянулся к бренди.
— Не приведи Господь.
Возвращение в Санкт-Петербург стало для сэра Чарльза тяжелейшим испытанием выдержки и выносливости.
После бегства из домика в лесу он едва успел перевязать кровоточащую рану, после чего лишился сознания. Очнувшись через какое-то время в пустом сарае, сэр Чарльз еще долго лежал на грязном полу, корчась от боли и проклиная собственную слабость. Когда же удавалось забыться, в сон вторгались кошмары из далекого и не самого счастливого детства, и в этих кошмарах он плакал от страха, слыша шепчущий в ухо голос матери.