Его руки были грубыми и покрытыми шрамами. Они странно выглядели на фоне моей бледной кожи. Я в ужасе закричала. Гроула пристально уставился на меня. Я почему-то отметила про себя, что у него были острые скулы и заостренный подбородок. В этом человеке не было ничего мягкого, что уж говорить про его сердце.
Он не ослабил хватку на моих запястьях. При этом он ни делал ровным счетом ничего, только продолжал пялиться. Я понимала, что должна отвести взгляд. Разве это не то, что вы по обыкновению стараетесь сделать, неожиданно столкнувшись со злой собакой? Но меня поймало в ловушку не только мощное тело Гроула, но и устрашающий взгляд. Его дыхание было ровным, как если бы между нами не произошло недавней борьбы. Для него борьба не значила ничего. Он переместил одну руку ниже, к моему животу. Моя рубашка задралась во время нашей борьбы, обнажив полоску кожи. Я напряглась, когда Гроул положил руку мне на живот. Что он делал? Он пристально уставился на свою руку, лежащую на моей бледной коже. Он едва касался меня кончиками пальцев, потом медленно перевел взгляд на меня.
Гроул наблюдал за мной, как будто я была существом неизученного вида, чем-то, природу чего он не мог понять. И, возможно, это было правдой.
Я предприняла еще одну нерешительную попытку высвободиться из его хватки, но она казалась смехотворной. Возможно, если бы он был способен на смех, Гроул бы посмеялся надо мной.
– Хватит, – спокойно приказал он.
И по какой-то причине я и вправду прекратила брыкаться.
ГРОУЛ
Я заработал себе определенную репутацию и чертовски гордился ею. Меня боялись, уважали, и это было намного больше, чем кто-то когда-либо мог ожидать от кого-то вроде меня, никчемного сына шлюхи, ублюдка, мальчишки, предпочитавшего молчать.
Мое место было в сточной канаве. У меня не было ничего своего, я даже не смел мечтать о том, что когда-то стану обладателем чего-то столь ценного. Я был нежеланным внебрачным сыном, которому всегда приходилось довольствоваться чужими объедками. А теперь Фальконе отдал мне ту, о которой всего пару недель назад я и мечтать не смел, ту, которой мне даже не разрешалось восхищаться издалека, одну из самых ценных представительниц высшего общества.
Ее бросили к моим ногам, потому как я был тем, кем был, и они были уверены, что именно я сломаю ее. Я был ее наказанием, участью хуже смерти, способом окончательно наказать ее отца – человека, доставившего им столько хлопот.
Я же служил всем предупреждением. Никто не посмел бы открыто выступить против Фальконе, если бы это означало, что их драгоценные дочери могут оказаться в руках такого человека, как я.
Кара – имя, вполне подходящее для нее, слишком красивой для такого места, как это, слишком красивой для такого, как я. Принцесса и чудовище – вот кем мы были.
Настороженный взгляд. Приоткрытые губы. Раскрасневшиеся щеки. Бледная кожа. Она была похожа на фарфоровую куклу: большие голубые глаза, волосы цвета горького шоколада и кремово-белая кожа; хрупкая красота, то, к чему я не должен был прикасаться. Мои руки, покрытые шрамами, привыкли дарить лишь жестокость. Я обхватил ее запястье; ее пульс бился так сильно, словно птичка, попавшая в клетку. Она пыталась бороться, пыталась быть храброй, пыталась причинить мне боль, может быть, даже убить меня. Неужели она и впрямь надеялась, что у нее что-то выйдет?
Надежда… Она делала людей глупыми, заставляла их верить во что-то за гранью реальности. Я же давно искоренил привычку питать надежды. Знал, на что я способен. Она надеялась, что сможет убить меня, в то время как я мог убить ее. В этом не было сомнений.
Провел рукой по мягкой коже ее шеи, слегка обхватив ее пальцами. Ее зрачки расширились, но я не стал давить, лишь едва касался. Ее пульс бился под моей грубой ладонью. Я был охотником, а она – моей добычей. Конец был неизбежен. Я был тем, кто пришел за своей наградой. Вот почему Фальконе отдал ее мне.
Мне нравились вещи, которые причиняют боль. Мне нравилось причинять боль другим. Я наклонился так, что мой нос почти коснулся нежного участка кожи у нее за ухом, и втянул в себя воздух. К цветочному аромату примешивался едва уловимый запах пота. Страх. Его я тоже почувствовал. Я не мог больше противиться свои желаниям. Да мне и не надо было теперь. Никогда больше. С ней больше никогда. Моя. Она принадлежала мне.
Мне никогда не нравились милашки вроде нее, но, возможно, с ее появлением все изменится.
Я прижался губами к ее разгоряченной коже. Ее пульс трепетал под моими губами, когда я целовал ее в шею. Паника и ужас отбивали бешеный ритм у нее под кожей. И это привело меня в состояние крайнего возбуждения.
Ее взгляд встретился с моим. В нем промелькнул проблеск надежды… проклятой надежды. Глупышка… В ее взгляде читалась неприкрытая мольба о пощаде. Она не знала меня, не знала, что та часть меня, которая не была рождена монстром, сгинула давным-давно. Милосердие – последнее, о чем я думал в тот момент, когда своим взглядом клеймил ее тело.
Я разорвал на ней рубашку, обнажая дюйм за дюймом безупречную кожу. На ней не было ни единого шрама или изъяна. Она никак не могла принадлежать мне. Она была слишком совершенна.
Я обхватил пальцами ее плечо. У нее была нежная кожа. Нежнее, чем у тех женщин, к которым я прикасался. Никакая из тех женщин, что были со мной прежде, даже близко не походили на нее. И если вам интересно мое мнение, то те женщины даже сделаны из другого теста.
В мою ладонь упирались острые кости ее ключиц. Такая хрупкая! Она была похожа на куклу. Хрупкую, но красивую. Куклу, которая не могла принадлежать мне. Моя кожа казалась грязной по сравнению с ее, и я провел рукой, слегка касаясь ее кожи, отчасти ожидая, что от моего прикосновения ее кожа станет такой же грязной.
Она была недосягаемой для меня. Так я думал. Ей не суждено было стать моей. Я не должен был прикасаться к ней своими грубыми, покрытыми шрамами руками. Я был недостоин этого. Недостоин. Недостоин. Недостоин.
Что-то горячее и острое вонзилось мне в грудь. Мне это совсем не понравилось – ни капельки. Я оттолкнулся от матраса, шатаясь, поднялся на ноги. Она осталась лежать на спине. В глазах плескалось замешательство вперемешку с невысказанными вопросами, и снова в них был этот гребаный проблеск надежды.
– Тебе лучше прекратить делать это, – прорычал я.
– Делать что? – прошептала она.
– Питать напрасные надежды. Это пустая трата времени.
Я взял ее на руки. Для меня она ничего не весила. Мне нужно было, чтобы она исчезла, скрылась с моих глаз. Я вынес ее из своей комнаты в небольшую комнату для гостей, которой мне никогда раньше не приходилось пользоваться. Она дрожала, прижимаясь ко мне, и по какой-то причине это вывело меня из себя еще больше. Бросил ее на кровать, и она потрясенно выдохнула. Повернулся, не глядя на нее, испытывать одновременно удивление и сомнение в себе и своих силах.
Не имело значения, почему Фальконе отдал ее мне. Она теперь была моей вещью, и я мог делать с ней все, что мне заблагорассудится. Я направился к двери и захлопнул ее за собой. Завтра я заявлю на нее права, стоит оно того или нет. Я, мать твою, заслужил что-то хорошее в своей жизни.
Глава восьмая
КАРА
Я вздрогнула, когда дверь захлопнулась. Удивительно, что этот звук сумел пробиться сквозь пелену страха и бешеный стук моего сердца. Я была ошарашена и медленно села. Все мое тело болело, и я не была уверена, то ли от борьбы с Гроулом, то ли от ужаса. Я перестала что-либо понимать. Мой мир был разрушен, и скоро меня постигнет та же участь. Гроул ушел, пощадив меня. Пока что. Но он вернется.
Очень медленно повернула голову и посмотрела вниз на порванную рубашку, на обнаженное плечо. Вспомнила его прикосновение. Кончики пальцев коснулись кожи, и я вздрогнула, затем провела по шее и месту за ухом. Его прикосновение все еще ощущалось там, как отпечаток. Закрыла глаза, резко выдохнув. Мое сердце продолжало бешено колотиться. Оно колотилось так, будто ему не терпелось вырваться из груди, убежать прочь – подальше от моего тела.
Хотела бы я, чтобы было просто взять и покинуть свое тело, улететь в лучшие места. Но то была лишь глупая мысль. Не было чуда, способного перенести меня из этого места подальше от Гроула. Большую часть своей жизни я жила в пузыре, вдали от суровой реальности, с которой приходилось сталкиваться многим. Теперь это было для меня непозволительной роскошью. Если бы я хотела избежать своей судьбы, мне пришлось бы спасаться в одиночку. Никто не пришел бы мне на помощь, ни мои телохранители, которые сейчас работали на Фальконе (впрочем, они, скорее всего, работали на него всегда), ни мой вероломный жених, ни мой отец, тело которого, вероятно, уже бросили где-нибудь, где его никто не смог бы найти, или же отдали бойцовским собакам Фальконе в качестве закуски. Моя грудь болезненно сжалась, но я постаралась подавить эмоции. Было бессмысленно жалеть мертвых. Им больше нечего было терять. Но мне, маме и Талии – нам было что терять.
Судорожно всхлипнула и быстро прижала ладонь к губам. Мне не хотелось, чтобы Гроул услышал меня. Не хотела, чтобы звук моего плача спровоцировал его, и он бы вернулся, чтобы завершить начатое. Подползла к краю кровати и поставила одну ногу на пол, затем выждала, пока дрожь не уймется, потом осмелилась встать. Мои ноги подкашивались. Тело отказывалось повиноваться.
Я огляделась. Обстановка этой комнаты была еще более скудной. Голые стены. Деревянные половицы испещрены царапинами.
На моей рубашке красовались пятна крови. Она была изодрана. Не могла ее больше носить ни секунды! Сорвала рубашку, обхватив себя руками. В единственном обшарпанном шкафу никакой одежды не было. Все мои вещи остались дома. В этой комнате не было других дверей, за исключением той, через которую вышел Гроул, так что у меня не было отдельной ванной. Все, что было в комнате – обшарпанная мебель. Я снова опустилась на матрас. Возможно, я могла бы попытаться выскользнуть из дома после наступления темноты. Накинула одеяло на плечи, прикрываясь им. Если Гроул вернется, я не хотела, чтобы на мне не было ничего, кроме лифчика.