ализировать тонкости женского поведения. Это вызывало у меня приступы головной боли.
Она взглянула на столик у крыльца.
– Ты прикрутил его к земле, чтобы я не могла использовать его, чтобы перелезть через забор?
Как она до этого додумалась?
– Нет, – ответил я, вставляя штангу в держатель. – Я не знал, что ты будешь жить со мной под одной крышей. Ты хотела воспользоваться им, чтобы перелезть через забор? – Я подозревал, что она может попытаться сбежать, но у нее ничего не выйдет.
– Почему на твоей кухне нет столов или стульев? – спросила она. – И почему в доме нет книг?
Почему, почему, почему. Почему она то и дело задает вопросы? Я встал со скамейки и потянулся. Опять. Этот взгляд. К черту. Я преодолел разделявшее нас расстояние и прижал ее к стене. Поглотил ее удивленный писк одними губами. Погрузил свой язык в ее рот, наслаждаясь ее таким чертовски сладким вкусом. Она задрожала, прижимаясь ко мне. И то был не только страх. Блядь! Ее тянуло ко мне. Я знал это. Я углубил поцелуй, смакуя каждый уголок ее девственного рта. Она терлась сосками о мою грудь. Я ощущал это через слои нашей одежды. Мне хотелось ущипнуть и пососать их. Я хотел впиться в ее киску своим ртом, ощутить ее соки на своем лице. Я хотел ее всю. Ее поцелуй был неопытным, нерешительным, но мой – нет. Я не дал ей времени подумать, усомниться. Просто скользнул рукой ей под юбку и прижал ладонь к ее киске. Даже через трусики и колготки я ощущал жар, исходящий от нее.
Она напряглась, но не оттолкнула меня. Я надавил пальцем между ее складок, потирая клитор через ткань. Она застонала мне в рот, затем снова напряглась. Ее влага начала пропитывать колготки, и мой член ожил. Блядь! Я хотел взять ее прямо здесь, на крыльце. Трахать ее до тех пор, пока она не станет выкрикивать мое имя.
Она уперлась ладонями мне в грудь, разрывая наш поцелуй.
– Прекрати! – выдохнула она, затем повторила с нажимом: – Прекрати немедленно! Она с силой толкнула меня, и я уступил, сделав шаг назад и убрав руку с ее киски. Она выглядела ошарашенной, потом перевела взгляд на мой член, напрягшийся в штанах, затем на соседние дома, после чего стала пунцово красной. Развернулась и, спотыкаясь, вошла в дом.
И мне пришлось уступить ей, хотя это была одна из самых трудных вещей, которые я когда-либо делал. Я уставился на свою выпуклость в штанах, затем поднес палец ко рту и слизнул ее вкус. Сногсшибательный: сладкий и вместе с тем солоноватый. Тело Кары отреагировало. Вот только ее гребаный разум все еще отвергал очевидные вещи. Теперь, когда я знал, что она стала мокрой из-за меня, я ни за что не смог бы держать руки при себе. Я хотел попробовать ее на вкус, хотел заставить ее тело взять верх над разумом. Я бы вылизал ее всю, заставил бы кончить и делал бы это до тех пор, пока она бы не была мокрой насквозь, а потом овладел бы ею.
КАРА
Я шла без остановки, пока не закрыла за собой дверь в свою комнату. Что я наделала? Что я позволила Гроулу сотворить? Боже. Мое сердце бешено колотилось в груди. Я чувствовала его глухие удары, которые отдавались даже у меня между ног. Прикрыла глаза рукой и сделала глубокий, судорожный вдох. Никогда раньше я не ощущала себя настолько выбитой из колеи. Но меня вели инстинкты, и мой разум пребывал в блаженном безмолвии.
Я так отчаянно хотела почувствовать прикосновение его пальцев, что даже сквозь ткань оно воспламенило меня. Почему мое тело так поступило со мной? Я ненавидела Гроула, и все же мое тело среагировало на него. Он был далеко не смазливым парнишкой с постера. Он был смелым, но далеко не порядочным парнем, покрытым шрамами. И мое тело хотело его именно поэтому.
Я вздрогнула, опустила руку и, пошатываясь, добралась до своей кровати, куда не преминула тотчас же упасть. Нахождение рядом с Гроулом было чем-то сродни падению.
Часть меня хотела вернуться во двор и позволить Гроулу закончить то, что он начал. Позже я могла бы пожалеть о своих действиях, возможно, даже смогла бы убедить себя в том, что всему виной Гроул. Может быть, это был какой-то стокгольмский синдром? Можно ли применить этот феномен к сексуальному влечению? Я судорожно засмеялась, потому что начинала сходить с ума.
Пульсация между моих ног все еще не прекращалась. Все стало только хуже. Я положила ладонь на низ живота, затем остановилась. Это было неправильно. Даже просто фантазировать о ком-то вроде Гроула и при этом трогать себя было неправильно. Или все-таки нет? Конечно, это грех. Моя мать никогда бы меня не простила.
Я сжала ладонь в кулак на животе. Я должна стать сильной и не позволять своему телу диктовать мне что делать. Я была выше этого.
Последующие два дня по утрам я не хотела сталкиваться с Гроулом и выжидала, пока не услышу, как хлопает входная дверь, прежде чем выйти из своей комнаты. Я не могла прятаться вечно, но мое смущение было еще слишком свежо. По крайней мере, Гроул не искал моего общества.
Как обычно, я сначала проверяла входную дверь и окна и обнаруживала, что они заперты. Собаки лежали на своих одеялах, беззаботно виляя хвостами, когда я проходила мимо них. Я подумывала о том, чтобы погладить их, но не осмеливалась, когда Гроула не было поблизости, что было довольно забавно, учитывая, поскольку не так давно я считала его самым опасным существом в своей жизни и он, вероятно, все еще таким и являлся. Подходя к своему привычному месту на диване, я вздрогнула при виде шести книг, аккуратно сложенных стопкой на столе в гостиной. Фамилии авторов были мне не знакомы, но, судя по жанру, это были романтические триллеры. Я опустилась на диван, ошеломленная вниманием Гроула. При этом я была смущена намного сильнее, чем раньше. Почему он проявлял ко мне уважение? Я взяла верхнюю книгу и начала читать ее, пытаясь погрузиться в другой мир и перекрыть поток мыслей.
Вернувшись вечером, он снова принес пиццу и положил ее на стол в гостиной рядом с моими новыми книгами. Мое лицо вспыхнуло от стыда, когда его взгляд наконец остановился на мне. Он выглядел совершенно равнодушным к моему очевидному смущению из-за нашей последней стычки.
– Благодарю за книги, – произнесла я.
Он лишь кивнул и устроился на диване, прежде чем открыть коробку с пиццей и взять кусочек. До меня донесся пряный аромат и напомнил мне, что я не ела с самого утра. С тех пор как я переехала, Гроул оснастил кухню еще несколькими предметами первой необходимости.
– Удалось узнать что-нибудь еще о моей сестре? – спросила я.
Несколько раз за то время, пока мы ели пиццу, я ловила себя на том, что смотрю на его длинные пальцы и вспоминаю, каково это – ощущать их на своем теле.
Мне нужно было остановить это безумие. «Сосредоточься на чем-нибудь другом», – сказала я себе и посмотрела на его шрам – грубую красную линию, протянувшуюся вокруг его горла. Края шрама были с зазубринами, как будто тот, кто сделал его, использовал нож с пилообразным лезвием. Как кто-то мог вообще выжить после такого? Это казалось невозможным. Я не могла себе представить, каково это чувствовать, как из тебя вытекает кровь, и вздрогнула. Ходило так много слухов о том, как это произошло, и еще больше о том, как он выжил.
Подозревала, что многие слухи послужили основой для создания печально известной репутации Гроула. Почему же он выжил? Если кому-то перерезают горло, то обычно это означает неминуемую смерть. Почему кто-то вроде него – тот, кто не заслуживал жить на этом свете, выжил, в то время как другие умерли от незначительных травм? Это казалось несправедливым и жестоким. Может быть, с моей стороны было глупо ожидать, что судьба будет справедливой и воздаст всем по заслугам.
Я отвела взгляд, боясь, что он заметит, как я пялюсь, и разозлится. Но он, вероятно, уже привык к пристальному вниманию. Куда бы он ни шел, люди взирали на него с благоговением и страхом. Сомневалась, что ему нравилось внимание, ведь оно так отличалось от того, каким его одаривал его босс. Видела гордость и восторг на лице Фальконе всякий раз, когда люди шарахались от его самого страшного убийцы.
– Ешь, – прохрипел Гроул.
Я подпрыгнула, а мой взгляд машинально переместился на шрам на его горле. Мне представился шанс получить ответы, выяснить, была ли доля правды в слухах, которыми мы шепотом делились с подругами. Шанс понять человека, сидящего передо мной, и найти способ на него повлиять. И все же я не была до конца уверена, хочу ли я узнать о нем больше. Люди боятся того, чего они не знают однако чем боьше я узнавала о Гроуле, тем больше его боялась. С каждым слоем, который я снимала, обнажалось все больше ужасов. Лучше бы я оставалась в неведении.
– Спрашивай или прекращай пялиться, – сказал он. В его голосе не было злости.
Я уставилась на него. Я хотела и в то же самое время не хотела спрашивать его об этом. По крайней мере, не тогда, когда он почти приказывал мне. Но потом любопытство взяло верх.
– Что с тобой произошло?
Гроул запихнул в рот еще один кусок пиццы и медленно прожевал его. Потом проглотил и посмотрел на меня. В его янтарных глазах не было никаких эмоций, но челюсти были плотно сжаты.
– Кто-то хотел моей смерти и перерезал мне горло, – ответил он монотонным хриплым голосом. – Только я выжил.
Я уставилась на него. Это был не ответ, по крайней мере, не тот, который позволил бы мне узнать немного больше о Гроуле. Это было бесстрастное утверждение, которое не дало мне никаких зацепок. Но я нашла неудобную для Гроула тему для обсуждения.
Он кивнул в сторону моей нетронутой пиццы.
– Ешь, или я скормлю ее собакам.
Я была слишком голодна, чтобы назло ему поделиться пиццей с его питомцами, поэтому принялась за еду.
После ужина Гроул снова отправился на улицу тренироваться, а я предпочла спрятаться в своей комнате. Мне не хотелось рисковать, как в прошлый раз, но я не могла долго сдерживаться и выглянула из окна во двор. Гроул весь взмок, пока поднимал две массивные гантели над головой, а его лицо было искажено гримасой от чрезмерного напряжения. Он расправил плечи и напряг грудь. Я резко выдохнула и быстро забралась в постель.