Я облизнула губы. Я ступала на опасную территорию. Мое любопытство подстегивало меня вызнать больше, но в то же время я в равной степени боялась ужасов, которые я услышу, и того, что они заставят меня почувствовать. Чем больше я узнавала о прошлом Гроула, о чертах его характера, тем больше я начинала ему сочувствовать.
– Тогда кто это сделал? – спросила я, несмотря на свои опасения.
– После того, как моя мать умерла и меня выписали из больницы, Фальконе отдал меня одному из своих приспешников, Баду, который отвечал за один из борделей. На самом деле он был сутенером и не хотел, чтобы под ногами крутился ребенок. Но он не мог отдать меня, если хотел снискать расположение Фальконе, и поэтому оставил меня у себя. Но он был ублюдочным садистом, и когда ему надоедало выбивать дерьмо из своих шлюх, ему нравилось мучить меня.
– Почему Фальконе не пресек этого? Даже не знаю, почему спрашиваю. Этот парень чуть не убил тебя.
– Он не убил меня, хотя мог бы. И он почти не касался меня. Он просто приказал одному из своих людей перерезать мне горло. И Бад избивал меня тогда, когда этого никто не видел, и старался не оставлять видимых следов на теле, по крайней мере, на открытых участках. Мои синяки и ожоги скрывались под одеждой.
– Так ты думаешь, Фальконе был не в курсе, что происходит?
– Шлюхи знали, и я им нравился. Они могли бы рассказать ему об этом.
– Но он ничего не предпринял, – заключила я.
Гроул пожал плечами.
– Побои сделали меня сильнее. Через некоторое время ты просто перестаешь ощущать боль, в отличие от других людей. Она становится знакомой, чем-то вроде старого друга. Ты перестаешь этого бояться, и тебе она даже начинает нравится.
Это объясняло смысл татуировки у него на спине.
Я подвинулась так, чтобы можно было видеть его глаза, и меня ошеломило почти безмятежное выражение его лица. Я надеялась, что это была лишь идеальная маска. Когда он посмотрел мне в глаза, я уловила в них затаенную грусть и выдохнула почти с облегчением. Я положила подбородок ему на плечо, сокращая расстояние между нашими лицами.
– Есть и иные вещи, помимо боли, дарящие людям силу. То, что с тобой случилось, ужасно. Кто-то должен был защитить тебя. Все те люди, которые просто стояли и смотрели, как тебя пытают, должны сгинуть в аду.
– Тебе это не должно заботить, – пробормотал Гроул.
– Знаю.
Больше я ничего ему не сказала. Должно ли меня это волновать? Человек, стоящий сегодня передо мной, не заслуживал моей жалости или помощи. Он давно уже не был беспомощным мальчиком. И все же часть меня испытывала сострадание по отношение к нему. Ничего не могла с этим поделать.
Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, а невысказанные слова, казалось, застыли в воздухе. Я была близка к тому, чтобы пробить стену, которую Гроул возвел вокруг себя, так близка к тому, чтобы завоевать его доверие.
– Бад мертв. Получил по заслугам, – в конце концов констатировал Гроул.
Мне потребовалось мгновение, прервать тот странный мысленный контакт, который ранее установился между нами.
– Ты убил его?
Было страшно, как легко эти слова слетели с моих губ и как мало они затронули мою совесть.
– Когда мне стукнуло десять, – произнес Гроул с оттенком гордости. Наверное, это должно было меня встревожить, хотя Бад и заслуживал смерти. Но слова Гроула не испугали меня. В последние пару недель во мне укрепилось желание отомстить Фальконе, и жестокая расправа Гроула с его мучителем была мне только на руку.
– Он выбивал дерьмо из какой-то шлюхи, но ему этого показалось мало. Фальконе не предоставил в его распоряжение второй бордель, который нужен был Баду, и ему хотелось выпустить пар. Когда он вошел в мою комнату, я понял, что он жаждет крови. И я позволил ему получить то, чего он хотел. Он пинал меня и бил, и я позволял ему, но потом решил, что с меня довольно, и дал ему отпор. У меня в кармане всегда лежал швейцарский нож, и когда он сделал перерыв на перекур и отвернулся от меня, я одним точным движением перерезал ему подколенное сухожилие.
Я вытаращила глаза.
– Он визжал, как свинья на бойне. Но не потерял равновесия, как я надеялся. Попытался снова пнуть меня, и я ударил его ножом в верхнюю часть бедра. Случайно задел артерию. Он быстро истек кровью. А я просто смотрел. Я все еще наблюдал за происходящим, стоя там с ножом в руке, когда одна из шлюх застукала нас и с криком убежала. И я все еще стоял там, когда некоторое время спустя туда заявился Фальконе. Я был покрыт кровью с головы до ног. Пырнул мертвого ублюдка еще несколько раз, чтобы моя злость к нему утихла.
Образы вспыхнули в моем сознании, а вместе с упоминанием крови ожили образы моего отца и того, как он умер. Но я не могла позволить себе зацикливаться на этом воспоминании. Это не помогло бы ни мне, ни моей матери, ни сестре.
– Что сделал Фальконе? Ты убил одного из его людей. Разве он не должен был убить тебя?
– Нет, он решил, что пришло время взять меня под свое крыло. Я должен был продемонстрировать ему, на что еще я способен.
– Убивать, калечить и пытать, – едва слышно перечислила я.
Взгляд Гроула стал покорным.
– Это все, на что я способен. Никаких других способностей у меня нет.
Он уже говорил нечто подобное раньше. И я начала понимать, что он, возможно, прав.
– Значит, Фальконе научил тебя убивать? Когда ты стал его убийцей?
Гроул на мгновение задумался. – Второго в своей жизни человека я убил через несколько месяцев после того, как убил Бада. Фальконе назвал мне имя парня, который перерезал мне горло и где я могу его найти.
– Так он хотел, чтобы ты убил этого парня?
– Он этого не говорил, но я пошел и убил его. Фальконе сказал мне, что это был его подарок мне и что я никогда больше не буду убивать без его разрешения, и я никогда не шел против него.
– Значит, ты отомстил человеку, который прижигал тебя сигаретами, и человеку, который перерезал тебе горло, но не человеку, по вине которого все это произошло?
Гроул молчал.
– Он – тот, из-за кого над тобой издевались. Я протянула руку, чтобы коснуться шрама на его горле. Любопытно, как он будет ощущаться, но Гроул выставил вперед ладонь, и его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья.
– Не надо, – с предостережением произнес он еле слышно. При этом взгляд его был, как у затравленного зверя, когда он посмотрел на меня.
Я высвободилась из его хватки и положила руку обратно на колени. – Почему? Не то чтобы я не трогала другие твои шрамы. И каждый дюйм твоего тела.
– Не надо, – повторил он с выражением в голосе, от которого я вздрогнула. – Запрещено.
Еще несколько вопросов вертелись у меня на кончике языка, но Гроул не дал мне возможности озвучить ни один из них. Он выпутался из одеял и поднялся на ноги.
– Тебе нужно поспать.
С этими словами, он вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Вздохнув, я снова легла. Я не потрудилась надеть ночную рубашку. Я был измотана. Как, впрочем, и всегда. Множество ночей кряду я не могла спать из-за беспокойства. Напрягла слух, прислушиваясь к тому, что делает Гроул и, как обычно, услышала скрип открывающейся и закрывающейся задней двери и тявканье собак. Гроул был примером человека, следующего привычкам. Может быть, именно поэтому собаки были ему преданы. Он подарил им подобие нормальной жизни.
Я покачала головой в темноте. Нормальность. Моя жизнь всегда была далека от нормальной, но теперь?
В последующие дни Гроул был более отстраненным. Я думала, что мы наконец-то установили настоящую связь во время нашего последнего разговора, но теперь он снова отдалялся. Он не хотел, чтобы я была рядом. Я понятия не имела, как это изменить. Если он мне не доверял, как я могла предложить ему помочь моей матери и сестре? Что если он все расскажет Фальконе? Тогда все было бы кончено. И все же часть меня была уверена, что он не передаст Фальконе ни единого слова из наших с ним разговоров. Гроул держал все при себе. Он был именно таким.
Он даже перестал приходить ко мне в постель по ночам. Он и вправду пытался держаться от меня подальше. Он боялся, что я заберусь к нему под кожу? Было ли такое вообще возможно?
– Фальконе разрешил тебе навестить мать, – заговорил Гроул ни с того ни с сего, когда однажды мы в молчании пили утренний кофе.
Я чуть не уронила свою чашку. – Правда? Почему? Почему именно сейчас?
– Очевидно, у твоей матери депрессия, и Фальконе думает, что именно поэтому переговоры с Нью-Йорком идут плохо. Я сказал ему, что твоей матери было бы полезно увидеть, что с тобой все в порядке, чтобы ей было за что бороться.
Я поставила чашку на стойку и сократил расстояние между нами. Потом обхватила его руками за талию и крепко обняла, прижавшись к его груди. Он напрягся, затем расслабился. Мы спали друг с другом несколько раз, но это были первые наши настоящие объятия. До этого он никогда не целовал и не ласкал меня, если поцелуи и ласки не должны были закончиться сексом.
– Спасибо, – сказала я, затем отстранилась, отступив на несколько шагов назад.
Он наблюдал за мной со странным выражением лица. Была ли это тоска в его глазах?
Боже, почему так трудно было его понять?
– Отведу сейчас тебя к ней по дороге на работу, – сказал Гроул.
Не могла дождаться, когда снова увижу свою сестру, но вместе с тем боялась встретиться с ней лицом к лицу после того, что я сделала за последние несколько недель. Я спала с Гроулом не потому, что он принуждал меня или потому, что надеялась завоевать его доверие. Я занималась с ним сексом потому, что мне нравилось. Этого нельзя было отрицать. Если бы моя мать узнала, она бы никогда больше не взглянула на меня.
Остановившись перед нашим старым домом, я почувствовала себя странно. Это место больше не было похожим на дом. Фальконе и его прихвостни разрушили его. Моя память о доме, в котором я выросла, навсегда будет запятнана кровью и смертью моего отца.