– А стране разве это не нужно? – шутливо полюбопытствовала Ангелина. Она и забыла – действительно, на следующий день после ее возвращения секретарь сообщила о просьбе жениха о встрече. Ани потом то ли замоталась с делами, то ли ей это оказалось совершенно не важно – но она так об этом и не вспомнила. А впереди свадьба Пол, и герцог обязательно будет среди гостей. И по статусу он обязан ее сопровождать. Нужно решить этот вопрос.
– Укрепить связи с соседями никогда не лишнее, ты же знаешь, – Вася не улыбнулась, нервно постучала пальцами по столу, поколебалась. – Но, видят боги, я бы не хотела его в мужья никому из моих сестер. Он, безусловно, много сделал для Рудлога, но мне он кажется лишенным вообще каких-либо моральных принципов. Хотя Мариан к нему более снисходителен.
Ани помолчала – мысль зацепилась за какое-то слово в речи сестры. Что-то ее насторожило.
– Ты знаешь, он ведь пытался защитить меня, когда Нории… дракон летел за мной, Вась, – проговорила она медленно, все еще проматывая слова королевы в голове. – Это достойно уважения. Я знаю о его роли в поисках нашей семьи, он ответил мне на все вопросы, и я осталась удовлетворена. Конечно, есть и неприятные моменты, но я не склонна драматизировать его род занятий.
– Вопрос не в роде занятий, Ани, – произнесла Василина настойчиво.
Ангелина кивнула рассеянно, пытаясь поймать ускользающую мысль.
– Что значит «не хотела бы его в мужья никому из сестер»? – спросила она, поняв наконец, что ее насторожило. – У него еще на кого-то планы?
Василина тяжело вздохнула и посмотрела сестре в глаза.
– Тебе нужно поговорить с Мариной, – сказала она. – Обязательно. Все куда сложнее и неприятнее, чем ты думаешь, Ани.
– Они встречаются? – суховато поинтересовалась старшая Рудлог.
– Не думаю, – ответила Василина печально.
– Расскажи, Васюш.
– Я обещала, Ани.
– Расскажи, что можешь. Ты же знаешь Марину. Упрется, разозлится, и слова из нее не вытянешь. А я должна понимать, с чем имею дело. И чего ждать.
Королева размышляла, глядя в окно, и Ани терпеливо ждала. И дождалась – Василина заговорила-таки. Стараясь сдерживаться, но получалось плохо: возмущение очевидно проскальзывало в ее тоне, в жестах, в сжатых губах. Говорила о выходках виконта, позорящих имя невесты, о его поведении на посольской встрече – пусть это было частью задания по раскрытию заговора, но он перешагнул грань. О том, как Марина дала умирающему виконту кровь, о чем королева узнала не от сестры – от Тандаджи. О том, как Василина застала их в Марининых покоях – после того как Кембритч уже просил прощения за свое поведение. Разве можно ему верить? Рассказывала о газетных публикациях после Серебряного бала, затрагивающих имя третьей принцессы. О том, какой достойный человек барон фон Съедентент и как бы она хотела, чтобы именно с ним Марина нашла свое счастье. О том, что дала почитать ей дело виконта – но вряд ли это принесло результат.
– Все бесполезно, – заметила Ани, когда сестра закончила. – Марина, пока не набьет своих шишек, будет глуха к доводам разума. Но я сделаю все, что могу. Обещаю.
– Она нас возненавидит, Ани.
– Это уж точно, Вась.
После разговора с сестрой Ангелина не сразу пошла к себе в кабинет. Она заглянула к Мариану, потом к Тандаджи, задала один и тот же вопрос – что они думают по поводу Люка Кембритча. Выслушала мнения, не столь эмоциональные, как у королевы, скорее профессиональные, и в глубоких раздумьях отправилась к себе.
– Снова звонили от герцога Дармоншира, миледи, – сообщила секретарь. – Он напоминает про свою просьбу о встрече с вами.
– Да, – проговорила Ани задумчиво. – Да. Назначь на завтра, на одиннадцать. Я готова пообщаться.
Марина
– Всем доброго вечера, – поздоровалась я жизнерадостно, оглядывая собравшуюся за ужином семью. Стыдно сказать, но накрытый стол я была рада видеть едва ли не сильнее, чем родных. Эльсен сегодня зверствовал и язвил: взялся проверять отделение, нашел кучу нарушений, и попало всем, включая меня. Так что пообедать не получилось, и домой я не шла – бежала. И все равно опоздала. В носу до сих пор стоял запах хлорки, глаза слезились; не помогли ни душ, ни переодевание. Что делать, принцесса ты или нет, а когда главный хирург требует убрать свинарник, в который превратилось отделение, – бери тряпку и работай.
Интересно, когда мне будет семьдесят, я тоже наработаю себе кучу проклятий от окружающих?
Полли помахала мне, Алинка рассеянно кивнула, остальные чинно поздоровались, и я наконец-то заняла свое место перед прекрасным горячим супом, который буквально требовал немедленно начать его есть. Съела ложки три, а четвертая мне в горло не полезла – что-то было не так. Я подняла глаза и наткнулась на внимательный взгляд Ани. Да и Василина, сидевшая рядом с ней, тоже как-то странно на меня поглядывала.
– Что? – спросила я настороженно. – Вы чего-то добавили в суп и ждете, когда оно подействует? Я вам уже надоела?
Пол прыснула, закашлялась, и все переключились на нее. Больше меня, словно диковинку заморскую, не разглядывали, и ужин шел по привычной колее: Поля доставала всех стонами по поводу того, что портные не успевают с платьем, ее утешали, а я ела, ела и ела, пока не почувствовала себя почти дирижаблем. И, конечно, меня потянуло в сон. Но я держалась: рассказала несколько баек о своей работе, пожаловалась на зверя-начальника, мстительно осилила десерт, проверяя желудок на прочность, и покатилась к себе в покои, где и рухнула на кровать, не раздеваясь. Бобби прыгал вокруг меня, требуя внимания, но мне лень было даже встать покурить.
Через несколько минут в спальню постучали.
– Да, – ответила я сонно.
В дверь заглянула Ани, улыбнулась, глядя на меня.
– Поговорим?
– Ага, – согласилась я вяло, перекатилась к середине кровати, похлопала по нагретому мной месту. – Присаживайся.
Сестричка, проигнорировав мой жест, села в кресло, выпрямилась – и внутри меня зазвенел тревожный звоночек. Точно такую же позу она принимала, когда выговаривала мне за мои побеги из дома и грубость. Наивный Бобби попытался пригласить ее поиграть – встал на задние лапы, прыгнул несколько раз. Он не знал, с кем связался.
– Сидеть, – сказала она ровно. Щенок обиженно вякнул и ушел в угол. – Марина, завтра я встречаюсь с Кембритчем. И сегодня у меня состоялся занимательный разговор с Василиной.
– Вася долго продержалась, – фыркнула я невесело. И все-таки встала, пошла в гостиную за сигаретами. Там же прикурила, прихватила пепельницу и вернулась, плюхнувшись обратно на кровать. Курила молча, собираясь с мыслями. Как сказать? Как объяснить так, чтобы это не звучало ужасно?
«Так и скажи: пока мы не знали, где ты и что с тобой, я, вместо того чтобы переживать, крутила шашни с твоим женихом».
– Все рассказала? – спросила я.
– Увы, не все. Но она сделала то, что должна была сделать ты, Мари. И я все еще надеюсь на честный рассказ. Постарайся на этот раз ничего не упустить. – И Ани замолчала, сверля меня своим характерным дознавательским взглядом.
Я вздохнула: сестра права. Нужно было сразу поговорить с ней. Посмотрела на нее – в глазах Ангелины была настороженность. Будто она ожидала, что я начну кричать и бросаться пепельницей. А ведь это случилось всего однажды, по юности и глупости.
– Только не делай поспешных выводов, Ани, – попросила я, потушив окурок в пепельнице. – И извини. Все это выглядит очень некрасиво, я знаю. Но мне никуда не деться… я старалась. Правда старалась.
Было стыдно и боязно.
Она чуть расслабилась, улыбнулась как-то странно.
– Ты влюблена в него, Мариш? – Кажется, или в ее голосе прозвучало сочувствие?
– Я как раз пытаюсь это выяснить, – буркнула я с нервной смешинкой. Такая Ангелина была мне непривычна. – Сейчас, Ани. Сейчас. Черт, – вздохнула я с отчаянием, – я не могу делиться этим ни с кем, сестричка. Это только мое, понимаешь?
«С Мартом ты делилась».
«Это совсем другое. Это как с собой говорить».
– Понимаю, – сказала она после небольшой паузы. Так, будто действительно понимала. И это удивительным образом привело в порядок сумятицу в моих мыслях и чувствах.
– Меня тянет к нему, – проговорила я четко, – очень тянет. Я думала, что справлюсь с этим. Не справилась. Люк – сложный человек, Ани. Я не дура и прекрасно понимаю, что с таким, как он, не создают семью и не рожают детей, что это все временно. Да и не хочу я сейчас никакого замужества. Я работать хочу. Хочу выучиться на хирурга, оперировать. Хочу жить отдельно – только не говори Васе, ради богов, я сама скажу. И его хочу, Ани. Пусть временно. Пусть на один раз. Мне все равно.
– Почему ты не сказала мне это перед коронацией, Марин? – Ангелина встала с кресла, пересела ко мне на кровать, погладила по руке. – Я сделала тебе больно.
– Ты мне, я тебе, – пробормотала я невесело. – Квиты, да? Хотя ты не специально. Если бы ты знала, то никогда бы не пошла на помолвку, да, Ани? А я знаю, что вы помолвлены. Знаю!
– Тихо, тихо, – она гладила меня по голове, и я поняла, что почти кричу. Кажется, я ненавидела себя в этот момент.
– Все началось, когда он пришел ко мне в больницу, – сказала я. И рассмеялась, отстраненно слушая свой нервный смех. – Черт, да чего я вру опять! Все началось, когда я увидела его на парковке у торгового центра. Я еще лица его не видела, а уже знала, что он перевернет мою жизнь.
Слова полились сами собой, вперемешку со слезами и сигаретным дымом, с длинными паузами, когда я сипела, пытаясь восстановить срывающийся голос, – уж не знаю, что Ани поняла из моих излияний, потому что конкретики там было мало, больше эмоций и бессвязности со всхлипами. Я не смотрела на нее – так было легче, да и боялась увидеть там приговор, как в глазах врача перед умирающим, или осуждение.
Так смертельно стыдно мне было только один раз – когда я отсутствовала дома три дня, и Ангелина нашла меня пьяной в каморке, где репетировали ребята из музыкальной группы, с которыми я тусовалась. Стыдно даже не из-за того, что я повела себя подло по отношению к ней, а из-за того, чем я делилась. Скажи она что-то осуждающее – и мы бы поссорились, потому что я, наверное, впервые в жизни показывала ей то, что обычно прятала внутри, что не могла разделить ни с кем, кроме Мартина. То мягкое, незащищенное, слабое, самую сердцевину себя, самую потаенную суть, в которую и сама-то заглядывать боишься. Ударь туда один раз – и ничего уже не исправить в отношениях. Ничего не починить.