Глава дома богов удалился так же тихо, как пришел. А Игорь обдумывал его слова, вглядывался в лица богов, снова просил дать ответы. Чего им ждать, к чему готовиться? Пропускал сквозь пальцы песок – тот с шуршанием падал вниз, и каждая песчинка занимала свое место. Время текло незаметно, и уходить не хотелось: он растянулся на песке, рассматривая мерцающий купол, статуи, вдыхая резкий запах ароматических масел и отпуская мысли, забывая, где он, что вокруг.
И чудилось ему: странными, объемными цветными кружевами пульсируют и сплетаются над ним и яростный жар от Вечного Воина, и лесная свежесть от Зеленого, и мягкий ветерок от Белого Целителя. И умиротворение от Желтого, и чистая любовь от Синей. И тяжелая, болезненная пустота от статуи Черного Жреца, что стояла в стороне. Сплетаются, превращаясь в картины то ли прошлого, то ли будущего, в голоса людей давно умерших и еще не родившихся, в плач новорожденных и последние вздохи уходящих в мир иной. В картины эпических битв и жарких объятий любовников, матерей, кормящих грудью своих детей, и детей с их ясными, чистыми душами.
Игорь лежал, тяжелый, неподвижный, крошечный, и, не моргая, глядел вверх, придавленный открывшейся ему вдруг картиной мира: оплетенный нитями жизней, покрытый туманными слоями стихий, полный знаков и смыслов, мир бушевал потоками энергий и плескал эмоциями. Видел Игорь и колодец глубокий и черный, прошивающий бытие насквозь, чувствовал тянущий из него ужас и запах крови. И небесные чертоги открывались ему многоцветным сердцем мира, тесным сплетением первоэлементов, что переходили один в другой, враждовали и сливались, даровали жизнь вечной своей борьбой и единством. И там, из этих сияющих чертогов, на фоне мощных водопадов других стихий тонкой паутинкой лилась вниз, к Туре, Вечная Смерть. И медленно, болезненно бился ее источник – маленькое темное пятнышко, окутанное лазурными потоками любви и слез, продлевающими его агонию и не имеющими права не делать этого.
Глава 10
В садах Желтого Ученого было покойно и мирно. Сиреневым и белым цвели деревья, пели птицы, в воздухе тончайшей взвесью держалась сладкая пыльца. Яркими пятнами порхали бабочки, жужжали пчелы, выводили свои трели кузнечики.
Зеленые листья деревьев и высокая сочная трава вдруг дрогнули, зашумели и затрепетали под первыми каплями набирающего силу дождя, мгновенно заглушившего все остальные звуки. Из прозрачных струй и тумана соткалась фигура маленькой сероглазой женщины. Обнаженная и прекрасная, шла богиня к сверкающему хрусталем павильону, и травы льнули к ее ногам, фруктовые деревья склонялись перед ней, устилая путь гостьи цветами, и она рассеянно гладила тонкие ветви, думая о своем.
Ее сезон подходил к концу, и ее свобода тоже.
Хозяин чертогов гармонии встречал супругу на полпути к своему павильону, любуясь на сбитые дождем лепестки, рассыпавшиеся по траве; тонкие струи не касались его изящного тела, одетого в сияющие одежды, черная длинная коса аккуратно прилегала к спине.
– Позволишь мне? – спросил он, легко касаясь руки желанной гостьи.
Богиня кивнула, сморгнув капли с ресниц, закрутила черные мокрые волосы в жгут, склонила голову, отжимая их. Желтый присел, коснулся одного из лепестков, улыбнулся мечтательно – и они взмыли в воздух, закружились вокруг Синей, опускаясь на ее тело тонким светлым платьем, заплетая волосы в сложную прическу, перевитую благоухающими нитями.
– Совершенна, – произнес он, на миг прикрыв глаза от восхищения. – Что за дело привело тебя в твой сезон ко мне, сестра?
Он каждый год задавал этот вопрос и каждый раз словно ждал нового ответа. И дождался.
– Я не буду спрашивать, как открыть проход, муж мой, – сказала она нежно, – не в этот раз. У меня к тебе просьба.
– Ты знаешь, что я попрошу взамен, – ответил великий Ши, скользящим движением подойдя вплотную и вдыхая запах цветов и дождя. – В твой сезон взять твою силу – нет такой просьбы, которой я бы не выполнил за это. Потому что ты берешь нашу пять сезонов в цикл.
– Четыре, – горько прошептала она, подняла руки и, едва касаясь, провела ладонями по его спине, покрытой шелком. Вокруг них уже светило солнце, и вода туманными истаивающими перьями поднималась меж деревьев.
– Говори, – потребовал хозяин вечных садов, сдерживая нетерпение. Она усмехнулась – братья проводили на Туре куда меньше времени, чем она, но сколько же в них после перерождений оставалось мужского, человеческого. С каждым разом все больше и больше. Да и она после каждого наказания становилась все ближе к людям. Куда ближе, чем остальные Великие Стихии, вместе взятые, – потому что не могла не помогать, даже зная, какие это несет последствия, и все чаще проживала жизни в материальном теле, внизу, на Туре.
– К твоему сыну придут за помощью, – прошептала она супругу на ухо. Развязала пояс его халата, отстранилась – поглядеть на тонкое изящное тело. – Разреши ему дать ответы.
Желтый коснулся ее плеч – платье осыпалось вниз лепестками, лаская их тела. Он всегда был эстетом.
– Ляг, – попросил он, и женщина опустилась в траву у его ног, свободная, прекрасная, сероглазая. С белой, жемчужной, почти прозрачной кожей, тонкими лодыжками и запястьями, с капельками воды на животе и груди.
– Ты как первый иней на лугу, – певуче проговорил божественный мудрец, скидывая шелк с плеч и садясь рядом, – как нежнейший первоцвет, Серена. Я подарю тебе цветочный павильон с прохладой и покоем, сестра, просто за то, что ты так смотришь на меня. Я понимаю Красного. И Черного. Я выполню твою просьбу.
Он был созерцателем – и сейчас молчал, мечтательно глядя на нее и улыбаясь тонкими губами. Кожа его светилась золотом, от него исходило умиротворение. Он и любил так же – чуть отстраненно, будто наблюдая за прекрасным танцем со стороны.
Все ее братья были разными: Белый в любви был то порывист, то нежен, Красный – жесток, как в схватке, Зеленый – щедр и нетороплив. А Черный – холоден, но холодность эта прорывалась буйной страстью рядом с нею.
– Спасибо, мой господин, – прошептала она низко, воркующе, опустила покорно глаза – им всем это нравилось. Кроме Черного Корвина. – Иди же ко мне.
Нега чертогов Желтого манила остаться здесь навсегда: насытившийся муж кормил супругу с рук дивными фруктами, омывал розовой водой – и в мире сейчас, она точно знала, разливались гармония и тишина, как ранней весной. Люди на улицах начинали улыбаться друг другу, мужчины заглядывались на девушек, мирились старые враги, излечивались страдающие душевными болезнями. Но путь богини, пока не кончился ее сезон, не был еще завершен.
Ежегодно, перед тем как удалиться в опустевшие владения Черного и смиренно ждать его там, Мать-Вода проходила по полыхающему вулканами континенту Туна. Когда-то здесь жили люди, росли огромные деревья, бродили странные животные, которых не было на оставшихся целыми материках другого полушария. Потом случилась битва, и земля, обезображенная огнем и смертью, больше не могла прийти в равновесие и принять новую жизнь. Вулканы извергались непрерывно, и именно здесь чаще всего открывались проходы в Нижний мир. Туда, куда она никак не могла попасть – и все равно пыталась, обжигаясь от гнева горящей земли.
Именно дочери Синей на Маль-Серене защищали лежащий за ними обитаемый континент с цветущими государствами от огромных волн, периодически поднимающихся из-за извержений и землетрясений. Это стало даром богини, частью платы за то, что натворили много веков назад Великие Стихии.
В сердце искалеченного материка, на широком каменном плато, покрытом мхами и яркими пятнами – желтыми от серы, красными от оксидов металлов и голубыми из-за наростов солей, – радужной дымкой светилась некогда пролитая кровь ее братьев. И посреди этого цветного буйства лазурной бездной, оком женского отчаяния, смотрело в небеса огромное, размером с целый город, вечно возрождающееся озеро ее слез, исходящее паром, который вновь опускался вниз холодным дождем.
В чудовищном грибе светлого пара, что поднимался в стратосферу, и косых линиях дождя до сих пор мелькали огромные тени прошедшей битвы и слышны были шорох крыльев, гулкий лязг оружия, шумное дыхание соперников и ее тихие рыдания. Так велика была сила высвобожденной здесь энергии, что звуки прошлой войны и танец теней никак не затихали. И не затихнут уже, видимо, никогда.
Плато было единственным местом на материке, которое оставалось стабильным в бушующем пламенем окружающем хаосе. Кровь божественная, пролитая тысячелетия назад, до сих пор держала землю.
Богиня легкой призрачной чайкой спустилась вниз, обернулась женщиной и застыла, наблюдая за темными силуэтами. Высотой до неба, силой, не сравнимой с ее собственной. Как же они могущественны, братья ее, и как много в них оказалось человеческого – зависти, ревности, злости, гордыни… И как слаба оказалась она, что не смогла умиротворить этих двоих мягкостью и лаской.
– Вернись, – прошептала маленькая женщина, глядя на чудовищную фигуру мужчины с черными крыльями, что невыносимо медленно замахивался короткими кривыми клинками. – Вернись, прошу тебя!
Тени продолжали танцевать свой убийственный танец, а богиня, поджимая пальцы – почва была теплой, почти горячей, – пошла к озеру. Ступила в него, постепенно растворяясь, разливаясь, опускаясь на дно, приникла к темной площадке на дне голубого озера – сквозь прозрачную воду сверху было четко видно, что это не просто пятно, а смазанный отпечаток огромной мужской ладони. И раскинула руки, прислушиваясь.
– Если ты слышишь меня, – закричала она, повторяя то, что говорила уже тысячи раз, – если слышишь, прошу тебя, потерпи. Дождись, я выпущу тебя, муж мой. Прошу тебя, прошу, услышь меня!
Вода в озере вибрировала, стонала, расходилась и вставала стенами высотой с горы, поднимаясь вокруг лежавшей на дне богини, образуя гигантскую, медленно вращающуюся воронку и многократно усиливая крик – настолько, что ее отчаяние можно было бы услышать и на другом конце вселенной. Но слышал ли тот, к кому она обращалась? Ответа не было. Никогда. Но она все лежала и кричала туда, в спекшуюся от крови и боя землю, изливая всю свою силу, и природа замирала вдруг: затихали ревущие вулканы, останавливались медленно текущие к океанам реки лавы, прислушиваясь к силе ее мольбы.