– Водолей, – начала она.
Позже в этот же день, через несколько часов после того, как Грейс отправилась читать миссис Миллс или кто там еще был в ее списке, слова из гороскопа все еще крутились в мозгу Лена. Грибы, поганки. Притворная любовь. Ни один из его проклятых сопляков не любил его хоть вполовину так же сильно, как наследство, которое они наверняка примутся делить прямо над крышкой его шикарного гроба. Уверенность в том, что все им должны, размером с Тадж-Махал. В этом была их общая проблема. И его тоже.
Вся беда была в том – и теперь Лен это отчетливо понимал, – что он всегда был слишком справедливым и открытым. В его нынешнем завещании говорилось, что после его смерти все его активы (грамотно распределенные между ценными бумагами, акциями, облигациями и недвижимостью) должны быть проданы, а полученная сумма поровну разделена между тремя его детьми. Его дети, зная об этом, не видели никакой необходимости подлизываться. Если бы он так рано не раскрыл все свои карты, мог бы организовать среди отпрысков небольшое соревнование на лучшего подхалима. Слишком поздно для этого. Но еще не поздно преподать этим подлым и неблагодарным поганкам урок.
Стоит или не стоит?
Как там было в этой фокус-покус-колонке? Те, кому вы больше всего доверяете.
Лен потянулся за беспроводным телефоном и после долгих усилий набрал номер своего поверенного.
Ник Джордан сидел на полу в зале для репетиций с раскрытым сценарием на коленях и недоеденным роллом в руке, когда Верди вернулась с ланча вне себя от волнения.
– Смотри! – воскликнула она, усевшись рядом с Ником и пихнув что-то прямо ему под нос. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что она показывает ему обложку недавно вышедшего номера «Звезды Александрия Парк». – Это я, это я! И тут, и тут я.
– Эй! – восхитился Ник. – Потрясающе выглядишь.
– Правда?
Так и было. Два ее портрета-отражения полностью заняли обложку «Звезды». Открыв журнал, Ник увидел третью, более нейтральную версию Верди, на этот раз в полный рост. Одетая в зеленую рубашку с серыми легинсами, босая, она сидела верхом на венском стуле, положив подбородок на сложенные руки. Прямой взгляд был чуть игривым и совершенно бесстрашным. Заголовок гласил: «Лицо с обложки». А ниже была подпись: «Жюстин Кармайкл».
Уже по первым двум абзацам статьи Ник понял, что Жюстин легко разгадала его партнершу, дав читателю легкий намек на наивную самоуверенность юной актрисы, но в то же время не оставив ни малейшего сомнения в том, что она удивительно талантлива.
Общение с Верди стало для Ника настоящей головоломкой. В один момент она казалась прямо-таки пугающе зрелой, в другой ее выдержка куда-то испарялась, и она вела себя как восьмилетний карапуз, переевший сладкого. Их режиссер Гамильтон очень точно это описал: словно Минни Маус и Елену Троянскую впихнули в тело пятнадцатилетней девчонки одновременно.
– Она отличный писатель, – заметила Верди.
– Всегда была, – подтвердил Ник, чувствуя необъяснимый всплеск гордости.
Едва он дошел до середины статьи, Верди выхватила журнал у него из рук.
– Эй, мне что, нельзя дочитать? – возмутился он.
Она тяжело вздохнула.
– Ну, только можешь как-нибудь, типа, побыстрей? Хочу показать остальным.
– Хорошо, хорошо, – согласился он. – Прочитаю статью позже. Но пока ты не унесла журнал, могу я хоть свой гороскоп посмотреть?
– Твой гороскоп?
– Мой гороскоп.
– Ты хочешь прочитать свой гороскоп? – уточнила Верди, прижимая журнал к груди.
– Именно.
Верди зачавкала жвачкой, обдумывая ситуацию.
– Если сможешь угадать мой знак с первой попытки, тогда да, – выдала она.
Ник задумался, но ненадолго. Она была изменчивой, разносторонней, энергичной – ей ничего не стоило прибежать на репетицию после занятий хип-хопом, а после репетиции рвануть на тренировку в бассейн. А после того как дала интервью «Звезде», с энтузиазмом рассказывала всей труппе, что журналистка – старинная подруга Ника. Он вспомнил, с каким многозначительным видом она произносила слово «подруга» и как его это раздражало и радовало одновременно.
– Близнецы, – сказал он, почти не сомневаясь, что прав. – Вестник.
– Вау, – восхитилась она.
Ник с легким самодовольством протянул руку за журналом.
– Я сама тебе прочитаю, – решила Верди, плюхнувшись на сцену рядом с ним. – Какой знак?
– А что, угадать не можешь? – поддразнил Ник. – Я твой угадал.
Верди задумалась. Снова послышалось чавканье.
– Часть меня хочет сказать – Овен. Но для Овна ты слишком странный. Без обид. А другая часть твердит, что ты Рыбы. Но для них ты недостаточно странный. Поэтому я склоняюсь к мысли, что ты… Водолей?
Ник неверяще моргнул.
– Я права, да?
Ник уточнил:
– Слишком странный для Овна и недостаточно – для Рыб, так ты и вычислила?
– Ага, и еще, знаешь, ты слегка тормоз в плане чувств.
Это тоже помогло.
– Прости?
– Ну, знаешь, – продолжила Верди, – ты вроде как невнимательный временами.
– Невнимательный? – переспросил Ник. – Как это невнимательный? Когда?
– Например, с Лаурой.
– А что с Лаурой? – спросил Ник.
Верди изобразила на лице «вот видишь, о чем я».
– Она тебе никого не напоминает?
– Что ты пытаешься сказать?
– О боже, ты безнадежен, – вздохнула Верди.
Ник разозлился. Но затем вспомнил, что Верди – всего лишь ребенок. Что она может знать?
– Я думал, ты собиралась прочесть мне мой гороскоп, – сказал он, отмахнувшись от раздражения.
– О, точно. Собиралась.
Верди сходу выдумала персонажа – мечтательного, увлеченного звездочета с намеком на шепелявость – и начала читать.
Ник внимательно слушал и чувствовал, как при упоминании «перепутья чувств» по рукам бегут мурашки. Лео советовал ему опасаться притворной любви и убедиться, что он хорошо отличает хорошие грибы от поганок.
– Ну, – спросила Верди, уронив закрывшийся журнал на колени и глядя на Ника сверкающими глазами, – насколько хорошо ты разбираешься в грибах?
Рак
В конце июня, когда высокое северное солнце перевалило за Тропик Рака, в южном полушарии наступил самый короткий день. Вино тихо грелось на плите, источая аромат корицы и аниса, муската и гвоздики; фейерверки лежали наготове, свечи были зажжены, ведь люди, в согласии с ритмами природы, искали тепла, чтобы согреться в самую длинную ночь года.
Солнце давно скрылось за крышами Эвелин Тауэрс, и Жюстин в тапочках и домашнем кардигане складывала белье из кучи, которую вывалила на обеденный стол. Откуда-то из кургана смятых простыней раздался звонок ее телефона. Он успел позвонить несколько раз, прежде чем она нашла его среди носков, трусов, пижам и лифчиков, и ей едва удалось ответить вовремя.
– Алло?
– Обернись, – сказали в трубке. Мужским голосом.
Жюстин нахмурилась.
– Остин? Это ты?
Такие шуточки были вполне в духе ее братца.
– Просто доверься мне, – произнес голос. И это не был голос брата. Теперь Жюстин была в этом абсолютно уверена.
– И обернись.
Жюстин не хотелось подчиняться голосу; тем не менее она это сделала.
И обернулась. Но увидела лишь свою гостиную – кремовый диван, свернутый коврик, подушки, расставленные как попало, стопки книг на кофейном столике и выключенный телевизор.
– Отлично. Очень хорошо. Теперь иди к балкону.
– Серьезно? – переспросила Жюстин. – Кто вы такой?
– Не могла бы ты просто подойти к балкону?
Мозг: Жюстин, ты когда-нибудь смотрела фильмы ужасов?
Жюстин: Да, я знаю. Но как ты думаешь, кто это? Неужели тебе совсем не любопытно?
Мозг: Знаешь, там всегда есть глупая барышня в прозрачном халатике, которая неизбежно тащится к шевелящимся шторам. Так вот, сейчас это ты.
Жюстин: Не мог бы ты заткнуться?
Мозг: Всего лишь пытаюсь предостеречь тебя, подруга…
– Извините, кто это?
– Посмотри.
За стеклами ее французского окна, за бетонными перилами ее балкона, с той стороны узкой щели между домами, на крохотном балкончике квартиры напротив стоял Ник Джордан.
Жюстин распахнула двери на балкон и шагнула в холод самой длинной в году ночи, а когда она рассмеялась, ее смех легко преодолел щель между двумя домами.
Не задумываясь, она выпалила:
– Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные?
Ник, тут же сориентировавшись, ответил:
– Не смею назвать себя по имени. Оно благодаря тебе мне ненавистно. Когда б оно попалось мне в письме, я б разорвал бумагу с ним на клочья.
На нем были мешковатые спортивные штаны, растянутый джемпер и угги из овчины, и Жюстин легко могла представить его на диване в зимнее воскресенье. И себя, устроившуюся у него под боком, на диване в зимнее воскресенье.
– Десятка слов не сказано у нас, а как уже знаком мне этот голос! Ты не Ромео? Не Монтекки ты?
– Ни тот, ни этот: имена запретны.
Жюстин приставила руки ко рту и, уже не просто цитируя пьесу, потребовала ответа:
– Как ты сюда пробрался? Для чего?
– Ну, я здесь живу, – объяснил Ник.
– Так ты – мой новый сосед?
– По-видимому, так и есть.
Жюстин знала, что в квартиру кто-то въехал; за последние пару недель, временами поглядывая в окно, она замечала признаки жизни. В гостиной появился весьма скудный набор предметов мебели, а на балконе – сушилка. Но лучше всего, по мнению Жюстин, было то, что новый жилец немедленно приобрел занавеску для душа. Но до сих пор она никого там не видела.
Ник сказал:
– Сначала я подумал, вау, эта девушка так похожа на Жюстин. А затем понял, черт, да ведь это и есть Жюстин.
– Знаешь, все эти совпадения… Это немного странно, – заметила Жюстин, хоть и понимала, что рискует, повторяя слово Лео – «совпадения». Она сделала себе мысленную заметку не произносить слов «грибы» или «поганки», а также не демонстрировать, что знакома с