Когда Жюстин добралась до Керлью Корт, она возблагодарила всех богов, что ее машинка такая маленькая, потому что парковка была забита «Рендж-Роверами», «Ленд-Роверами» и четырехместными пикапами. Огни и звуки вечеринки залили все пространство вокруг и над домом Кармайклов. Жюстин с улыбкой узнала песню «Пинк Флойд» – «Скрытая облаками».
С улицы дом номер семь казался скромным, ничем не примечательным кирпичным зданием. А вот на заднем дворе становилось понятно, с каким размахом Мэнди и Дрю закатывают вечеринки. Сзади дом открывался как кукольный: стоило распахнуть стеклянные двери, и кухня с гостиной плавно перетекали в дощатый настил, на котором собралась сейчас добрая половина Эденвейла. Жюстин двигалась сквозь толпу, целуя щеки, приветствуя тетушек и дядюшек, как настоящих, так и почетных, пока, наконец, не добралась до дальнего края настила. Сразу за ним, прямо на траве, Дрю Кармайкл руководил работой излишне сложного гриля, который построил сам в мастерской на ферме брата Керри. Крупно порезанные куски какого-то несчастного барашка жарились над слоем тлеющих углей.
– С днем рождения, папуль.
– Это разве не… Не может же это быть… Сама… Жюстин Кармайкл, штатный журналист «Звезды Александрия Парк»?
Жюстин не удивилась, заметив, что отец изрядно выпил, хотя, признаться честно, она знала, что возможность устроить такую вечеринку пьянит его ничуть не меньше, чем крепкое пиво дядюшки Керри. Рядом со ступеньками, спускающимися на газон, стояла полная колотого льда ванна на львиных лапах, и горлышки пивных бутылок без этикеток выглядывали там и тут, словно письма спасения, плавающие по волнам Арктического моря.
Дрю позвал:
– Мэнди, где ты? Блудная дочь дома! Пора заколоть упитанного барашка! – Он обнял Жюстин. – Ох, черт. Мы же уже! И к тому же успели съесть бо́льшую его часть. Хотя и осталось еще немало. На кухонной стойке, если ты голодна.
Мэнди возникла из толпы с подносом бокалов в руках.
– Эй, красотка! Как доехала? Проголодалась, малыш? Красное или белое? – спросила она, семеня на высоченных каблуках, которые позволяли ей почти сравняться ростом с Жюстин. Она потянулась за поцелуем, и Жюстин окунулась в смесь запаха вина, духов Miracle и автозагара, который Мэнди, очевидно, нанесла на открытую, бледную после зимы зону декольте.
Жюстин взяла бокал красного, и Мэнди шепнула:
– Слава богу, что ты приехала до того, как твой отец отрубился. Он начал в два, когда приехал Керри с барашком. Думаю, он забыл, что это его пятьдесят пятый день рождения, а не тринадцатый, черт его дери. – И, уже отойдя, добавила: – Твой брат где-то здесь. Осси? Остин? Остин Джеймс Кармайкл, где ты? И он привез с собой подружку. Самое время, да. Но эта мне нравится. Правда. Думаю, придется постараться, чтобы оставить ее. Скажешь потом, что думаешь.
Жюстин все никак не могла полностью привыкнуть к мысли о том, что ее младший братик вырос в мужчину. Он стал как минимум на фут выше нее, а шириной плеч не уступал дядюшке Керри, и все же Жюстин казалось, что отчасти брат все тот же пятилетний мальчик с испачканными травой коленками и очаровательной шепелявостью.
Сегодня у него под боком была девушка. Симпатичная девушка. На ней был кружевной кардиган винного цвета, а темные локоны были собраны зажимом, и лишь две прядки спадали на открытое лицо.
– Это Роуз, – сказал Остин с заметным самодовольством. – Роуз, это моя сестра.
– Ты, должно быть, та самая Жюстин, – просияла девушка.
Жюстин протянула было руку, но Роуз ее проигнорировала, кинувшись обниматься. Поверх плеча Роуз Жюстин пыталась поймать взгляд Остина, чтобы по его лицу понять, считает ли он такое поведение нормальным, или это странно. Но если по его лицу что и можно было понять, так это то, что он безнадежно влюблен. Все еще в объятиях Роуз Жюстин вдруг ощутила, как ее накрывает волна радости за ребят, справиться с которой оказалось не так-то просто.
– Ну и, – спросила Жюстин, пытаясь взять эмоции под контроль, – как ты выживаешь среди сборища Кармайклов?
– О, легко, – ответила Роуз.
– Она – оценщик шерсти, – пояснил Осси, не отрывая глаз от подруги, – поэтому знает, как обращаться с неотесанными деревенщинами. Правда?
Роуз отмахнулась от похвалы, но прежде, чем прозвучало еще хоть одно слово, среди них возникла Мэнди.
– Пойдемте-ка, поможете мне с «Павловой»[76], хорошо, девочки?
Она двинулась на кухню, залитую ослепляющим, после освещенного лишь всполохами огня газона, светом, и Жюстин, щурясь, наблюдала, как Мэнди снимает фольгу с двух огромных подносов с безе.
– И вот: черника, малина, клубника. А киви надо порезать. И-и-и несколько бананов. Банка маракуйи – покажи Роуз, где открывашка, Жюсси. Каждой по ножу и разделочной доске. И вы готовы.
– Напомни мне, почему это Осси не явился помогать? – спросила Жюстин лишь на три четверти шутливо.
– Только послушать ее, да, Роуз? – сказала Мэнди, а затем изобразила хнычущую малявку: – Сегодня очередь Осси вытаскивать посуду из посудомойки; Осси никогда не приходится складывать носки; это нечестно.
– Это действительно нечестно, – подтвердила Жюстин, теперь лишь наполовину в шутку.
– «Павлова» – это женское секретное оружие, девочка моя. Убери десерт и салаты, и… – Мэнди слегка шлепнула Жюстин полотенцем пониже спины. – И будешь на каждом пикнике переворачивать сосиски и пахнуть при этом как пол на скотобойне.
И с этими мудрыми словами Мэнди ушла назад на улицу, взяв сырную тарелку и оставив Роуз и Жюстин на кухне вдвоем.
– Я, по-моему, еще никогда не видела, чтобы мой брат так втрескивался, – начала Жюстин.
Щеки Роуз покраснели.
– Я его тоже люблю. Я сразу поняла, что полюблю его. Знаешь? Знаешь, это как когда ты просто… знаешь?
А Жюстин, раскладывая чернику в произвольном порядке, подумала, что знать, конечно, хорошо. Но что бывает, когда тот, про кого ты это знаешь, не знает того же про тебя?
Жюстин не хотелось никому завидовать. Ни Осси и Роуз, которым еще только предстоит испытать все радости любви; ни маме с папой, которые за долгие годы вместе сумели притереться друг к другу; ни Керри и Рей, которые сейчас танцевали на дощатом настиле так же уверенно и привычно, как обычно спорили о том, будет ли дождь. Но сегодня вечером это было не так-то просто.
– Пропуск, пропуск, т, пропуск, р, пропуск, пропуск, – бубнил Дрю. – Сатирик? Катерок?
Был самый разгар дня, и, хотя холодильник Кармайклов ломился от кусков сыра странной формы, недопитых бутылок белого вина и огромного контейнера, полного обугленного мяса барашка, других следов, указывающих на то, что вчера здесь гремела вечеринка, не было. Сзади у дома вновь появилась стеклянная стена, мебель, стоявшая на настиле, была тщательно очищена и возвращена на обычные места, а ванну на львиных лапах убрали в кладовую под настилом.
Дрю, с растрепанными волосами и значительно большим количеством морщинок, чем Жюстин привыкла замечать, сидел в кресле с номером «Звезды», открытым на странице кроссвордов. Мэнди сидела за кухонной стойкой, и ее номер был открыт на кулинарной страничке, откуда она переписывала ингредиенты, необходимые для приготовления пирожков с грушей и лесным орехом по рецепту Дэрмота Хэмпшира.
Жюстин проснулась поздно, собрала нелепый комплект из одежды, оставшейся в шкафах ее бывшей спальни, поддавшись на уговоры матери, съела огромную порцию яиц на тосте и сходила со старушкой Люси, спаниелем Кармайклов, на очень, очень неспешную прогулку по окрестностям. По дороге они добрели до того места, где, пытаясь привлечь внимание равнодушной Жюстин, Ник свалился со скейта и сломал ключицу. В полуквартале оттуда Жюстин и Люси остановились у колодца ливневки, где они с Ником когда-то тренировали злодейский смех.
– Муа-ха-ха-ха-ха, – попробовала Жюстин в память о былых временах.
Теперь Люси лежала на коврике рядом с креслом Дрю так неподвижно, что казалось, она уже не дышит. Жюстин устроилась рядом со старушкой, рассеянно почесывая ее пушистое пузико и допивая последнюю чашку чая перед тем, как отправиться домой.
– Давайте, девочки, – позвал Дрю. – Пропуск, пропуск, т, пропуск, р, пропуск, пропуск.
Жюстин уже внесла свою лепту в разгадывание этого кроссворда, подсказав отцу слова «тессеры» и «гаспачо». Так что она просто пожала плечами.
Дрю вздохнул.
– Материк? Истерик? Историк?
– Повтори, какой там ключ?
– Приспосабливайся! Помешанный старый пердун.
– Так, «помешанный», значит, здесь есть анаграмма.
– Да, да. Спасибо за подсказку, Эйнштейн. Но анаграмма чего? – взъярился Дрю. – Этот твой Док Миллар. Он садист. Ты же это знаешь, да? Он любит страдания и боль.
– А ты – мазохист, раз взялся за этот кроссворд, – заявила Жюстин, допивая последний глоток чая.
– Приспосабливайся! Помешанный старый пердун, – попробовал Дрю. Затем: – Приспосабливайся! Помешанный старый пердун.
Он покачал головой.
– Итак, засим я вынуждена вас покинуть, – сказала Жюстин. – Ибо городская жизнь манит меня.
– Уезжаешь? Уже? – спросила Мэнди из-за барной стойки, сделав грустную мультяшную мордашку.
– Нужно кое-что сделать, кое-кого повидать, кое-где побывать, – соврала Жюстин.
Дрю снял очки для чтения, выбрался из кресла и попрощался с Жюстин в гостиной, но Мэнди проводила ее до улицы. Она смотрела, как Жюстин ставит сумку в свой «Фиат», а затем взяла дочь за плечи и заглянула ей в глаза.
– Вчера вечером ты была сама на себя не похожа. Ничего не хочешь сказать? – спросила Мэнди, и на этот раз она действительно ждала ответа.
– Ну, скажу, что у тебя теперь в любой момент может появиться очаровательная невестка, – отшутилась Жюстин.
– Я спрашивала о тебе, – возразила Мэнди, беспокойно нахмурившись.
– Просто… Осси и Роуз. Они так счастливы и… – Она замолчала, потому что горло сдавило от нахлынувших эмоций.