– Пока, пап.
Жюстин, все еще не в силах подняться, снова посмотрела в сторону своего балкона. В окнах квартиры напротив было темно. Дерзкий и мужественный Ник собирался сделать предложение Лауре Митчелл.
Подложила петарду сама себе, подумала Жюстин.
Ты-дыщ.
На исходе сентября Жюстин решила, что пришло время дать несколько нетипично ранних новогодних обещаний. И первым было то, что она оставит колонку Лео Торнбери в покое. Даже если, явившись однажды утром на работу пораньше и увидев приглашающе торчащий уголок бумаги в лотке факса из кабинета Генри; даже задержавшись однажды вечером на работе и услышав, как трясется факс, печатая сообщение. Неважно, в какое время суток, неважно, при каких обстоятельствах, она ни за что не будет исправлять предсказания Лео. Никогда больше. Никогда. Ведь она уже убедилась, что из нее вышел самый плохой поддельный астролог из всех, что знавал мир.
Ее вторым обещанием стало принять тот факт, что Нику Джордану суждено быть мужем Лауры Митчелл и моделью в рекламе вин «Шанс», и что она, Жюстин, будет восхищаться им на билбордах и отправит им чайный набор для двоих в качестве свадебного подарка.
Ее третьим обещанием стало извиниться перед Ником.
Через неделю после принятия всех этих решений Жюстин больше всего преуспела в выполнении первого. Она ни разу, ни коим образом, не касалась гороскопов Лео. Она не видела факс от него, не пыталась его найти, вообще не заходила в кабинет Генри. Десять из десяти. Пока неплохо. Труднее было оценить успехи в выполнении ее второго обещания. Как узнать, что надежда, за которую ты цеплялся все это время, совершенно, абсолютно, безусловно и окончательно угасла? Вот и Жюстин не была в этом уверена, но знала точно, что изо всех сил старается думать о Нике лишь как о добром соседе и хорошем друге.
Но было еще и третье обещание. Жюстин извинилась перед Ником в разных формах. Она звонила ему, отправляла кучу сообщений с извинениями – но Ник не ответил ни на звонки, ни на одно из сообщений. Перейдя на новую ступень, он написала покаянное письмо и кинула ему в почтовый ящик. Но ответа не последовало.
Решив удвоить усилия, Жюстин взяла крепкие садовые ножницы и бродила по улицам Александрия Парк, пока не нашла изгородь из молодых деревьев оливы, растущих перед величественным особняком в федеральном стиле. Она отрезала ветвь приличного размера, принесла ее домой и переправила в их корзине на сторону Ника. На следующий день, тем не менее, оливковая ветвь все еще лежала в корзине, судя по всему, нетронутая. Там ветвь и оставалась, увядая все сильнее день ото дня, всю следующую неделю – ту самую неделю, когда город Жюстин оказался охвачен футбольной лихорадкой в преддверии финала сезона в национальной лиге.
По всему району на каждом выходящем на улицу окне и заборе висели флаги, на антеннах машин болтались кисточки серпантина, а люди надевали полосатые футбольные шарфы на работу, в магазин – куда угодно, повсюду, хотя в городе установилась теплая погода.
Утром того дня, когда должна была состояться большая игра, Гек Моубри позвонил Дэниелу Гриффину и предложил ему посмотреть ее с комфортом в ложе его футбольного клуба. Но он пригласил не только Дэниела Гриффина. Он пригласил Дэвида Гриффина со спутником, и Дэниел пригласил Жюстин в свой кабинет, чтобы объяснить: логичнее всего будет взять с собой ее, ведь именно она отлично поработала над статьей о Геке Моубри в «Звезде».
– Ну? – спросил Дэниел. – Что скажешь?
Он стоял за столом, и полосатый шарф обвивал его плечи. Шарф был цветов команды, вылетевшей из турнира во втором отборочном туре. Команда Жюстин – которую она поддерживала преданно, но не особо активно – даже не прошла в финал, ужасно отыграв сезон.
Жюстин: Он зовет меня на свидание, или это просто работа?
Мозг: Если предположить последнее, это отличная возможность завести новые знакомства. В этой ложе может оказаться немало интересных людей.
Жюстин: А если первое?
Мозг: С учетом Обещания № 2 – перестать думать о Нике Джордане – это, скорее всего, именно то, что тебе нужно.
– Спасибо, Дэниел, – ответила Жюстин. – Я с удовольствием пойду.
Вышло так, что просмотр футбольного матча из ложи оказался для Жюстин горчайшим разочарованием. Что касается новых знакомств, то они могли бы пригодиться, разве что соберись она покупать кондиционер или страховать спортивный автомобиль. Спутницами продавцов кондиционеров и страховых агентов были женщины уже беременные или старающиеся это сделать, и Жюстин обнаружила, что ей нечего добавить к их беседе об эпизиотомии[78] и фолиевой кислоте[79]. Чтобы хоть чем-нибудь заняться, она съела слишком много желе цветов команды, чашечки с которым стояли на каждой полке и столике, а затем сидела в дамской комнате, пытаясь счистить яркие красители с зубов. Если честно, она бы предпочла смотреть игру на обычном месте, с томатным пирогом и пивом, чем сидеть в ложе, с закусками и шардоне.
За две минуты до конца игры, когда стало ясно, что вечные аутсайдеры финала в этом году возьмут кубок, Гек Моубри – выпивший несколько литров первоклассного эля – вскочил на ноги, вскинул кулак и зычным баритоном начал декламировать отрывок из «Атаки легкой кавалерии» А. Теннисона.
– Увянет слава ль их в веках? – пропел он. – Когда в бою неведом страх!
После финального свистка стадион превратился в штормящее море, и Жюстин показалось, что грохот аплодисментов и приветственных выкриков легко может сбить с курса вертолет телевизионщиков, кружащий над полем. А на поле победители наскакивали друг на друга, не чувствуя боли, в то время как проигравшие сидели на грязном покрытии, обняв колени, и каждый ушиб ныл вдвойне. Над стадионом гремел торжественный гимн команды-победителя, и Дэниелу, чтобы быть услышанным, пришлось наклониться поближе. Уха Жюстин коснулось его теплое дыхание.
– Может быть, сбежим и выпьем по стаканчику в тихом приятном месте?
Жюстин рассмеялась.
– Где в этом городе сегодня можно будет найти тихое место?
– Я знаю, что нам нужно.
Он схватил ее за руку, очевидно, чтобы не потерять ее в давке. Но даже когда они отошли от стадиона на приличное расстояние, пробираясь по улицам, охваченным лихорадочным весельем, Дэниел так и не выпустил ее руку. А Жюстин поняла, что по неизвестной причине не хочет ее высвобождать.
– Куда мы идем? – спросила она своего спутника.
– Зубен Эльшемали, – ответил он.
– Еще раз?
– Зубен Эльшемали, – повторил он. – Это бар-шартрез[80]. На берегу.
И Жюстин, не желая показаться невежественной, оставила следующий вопрос при себе.
Оказалось, что бар-шартрез специализировался на одноименном ликере, о котором до сегодняшнего вечера Жюстин и не подозревала, считая, что это всего лишь дурацкое название для зеленоватого оттенка желтого.
Зубен Эльшемали, действительно, расположился на берегу, на верхнем этаже складского здания, куда вела наполовину замаскированная лестница, напоминающая о временах подпольных баров. Внутри из футбольной атрибутики присутствовала лишь пара полосатых шарфов, не было огромного телеэкрана, транслирующего начавшуюся после игры вакханалию радости и слез, и впервые с тех пор, как покинули стадион, Жюстин и Дэниел не слышали, как поют песню клуба-победителя.
Довольно ожидаемо оформление бара было выдержано в цветах шартрез. Стены и стулья были окрашены в ярко-зеленый, а на диванчиках лежали подушки разнообразных его оттенков. На застекленных полках бара толпились бутылки, подпираемые другими бутылками, и жидкости в них проходили весь спектр от желтого к зеленому, а за полками висели, как решила Жюстин, пучки сушеных трав.
Дэниел заказал на пробу две крохотные рюмочки по цене, заставившей Жюстин изумленно округлить глаза.
– Пила раньше шартрез? – спросил он, когда ряд из шести шотов возник перед каждым из них.
– Насколько мне известно, нет.
– Травяной эликсир. Традиционно изготавливается французскими монахами. Говорят, что он содержит около ста тридцати различных трав, – объяснил Дэниел.
Напиток, по мнению Жюстин, был сладким, похожим на сироп и жутко крепким. Тем не менее, содержимое всех двенадцати шотов довольно быстро испарилось, пока они с Дэниелом болтали – об Александрия Парк, о ценах на жилье и приличных местах, где можно перекусить, об уходе Джереми Бирна и вождении Радослава, о «Звезде» и планах Дэниела на нее. Когда шоты закончились, Дэниел заказал еще желтого шартреза, который понравился Жюстин больше всего.
– Ну и, – спросила Жюстин, – ты скучаешь по Канберре?
– Не особо. То есть теперь там лучше, чем раньше, но это все тот же обманный город, играющий роль загона. Карантинной зоны для политиков и их прихлебателей.
– Вроде политических обозревателей?
– Эти хуже всех, – признал Дэниел с утрированно виноватой улыбкой. Они говорили о политике и музыке, о книгах и фильмах, о том, можно ли одинаково сильно любить Бронте и Остин (Жюстин сказала да, а Дэниел нет – он, по его собственному убеждению, считал Бронте эталоном). Под разговоры они выпили еще шартреза, который, для разнообразия, разбавили другим шартрезом.
– Лучше уж быть полным шартреза, чем дерьма, – заявил Дэниел, делая очередной глоток. – Вот мой девиз.
– Разве? – поддразнила Жюстин. – Я слышала, в компании политических обозревателей Канберры известен другой твой девиз, «обезоружу очарованием».
Она заметила, что самообладание Дэниела слегка пошатнулось.
– Кто тебе это сказал?
Этот кусочек информации ей в руки прилетел от Тары. Очевидно, за Дэниелом закрепилась репутация охотника, очаровывающего свою жертву, прежде чем задать особо каверзный вопрос.
– Так это правда? – настаивала она. – «Обезоружу очарованием»? Разве так ведут себя не манипуляторы?