Для сотрудников «Звезды Александрия Парк» Хеллоуин был большим событием, потому что менеджер по рекламе, Барбел Вайс, всегда закатывала вечеринку – шикарную вечеринку. Когда Барбел была ребенком, ее эмигрировавшие из Европы родители какое-то время жили в Миннесоте. Там юная Барбел успела полюбить ежегодный фестиваль с фонарями из тыквы, костюмами, страшными историями и походом за сладостями. Поэтому каждый раз 31 октября они с женой Ирис организовывали вечеринку в своем доме на Остинмер-стрит и приглашали множество друзей и коллег. Год за годом вечеринка приобретала все большую популярность, и гости относились к выбору костюмов очень серьезно.
Жюстин, в рамках подготовки, приобрела в магазине игрушек детский лук и стрелы и раскопала свой чемодан с сувенирами из поездок в поисках тиары Статуи Свободы, сделанной из бледно-зеленого полистирола. Она вымазала тиару клеем ПВА и вываляла в рассыпанных по противню серебряных блестках.
В этом году Хеллоуин выпадал на вторник, и в пять часов Жюстин уже шла по Реннье-стрит в сторону дома, попутно разговаривая с Тарой по телефону.
– Ну, это мило, – сказала Жюстин.
Они обсуждали Дэниела. Если точнее, они обсуждали каково это – встречаться с Дэниелом, чем Жюстин занималась вот уже несколько недель.
– Мило? – переспросила Тара. – А прогресс есть?
– Думаю, я почти готова сказать, что это «очень мило».
Поравнявшись с окнами агентства по продаже недвижимости, Жюстин притормозила. Огромный постер в окне описывал особняк с видом на бухту как «пользующийся высоким сростом». Зажав телефон плечом, она сунула руку в сумочку и вытащила маркер. Он поскрипывал, пока Жюстин писала прямо на стекле: «Вероятно, вы имели в виду “пользующийся спросом”».
– Судя по тем слухам, что ходили среди политических обозревателей, – продолжала Тара, не заметившая, что во время ее прочувствованной речи мир был спасен от очередного орфографического преступления, – Дэниел Гриффин абсолютно шикарен. А еще обаятелен, умен, талантлив, забавен и чертовски горяч. И ты сама говорила, что секс был хорош. А теперь ты просто распиваешь с ним дорогие вина и обжимаешься на пороге после свиданий? Я не понимаю. Что там на самом деле творится?
Жюстин вздохнула.
– Это очень странная ситуация. Когда мы вместе, вне работы, мы отлично проводим время, но потом появляется что-то вроде сегодняшней вечеринки. Там будут все наши коллеги, и мы будем старательно делать вид, что не вместе. Мне от этого крайне неловко. Я думаю, что в мировой практике есть множество оснований, почему спать с коллегами – не лучший вариант.
– Ой, да ладно, – отмахнулась Тара. – Все так делают. Все так делают с тех самых пор, как… как это вообще начали делать. Думаю, самый важный вопрос в том, почему ты не хочешь этого делать?
Это был хороший вопрос.
Как-то вечером Дэниел привел ее на ужин в «Рог изобилия» (где она с удовлетворением обнаружила, что теперь слово «феттуччини» в меню написано с полным комплектом «т» и «ч»), и она удивленно подумала, что это довольно-таки расточительно. Но он удивил ее еще сильнее, попросив счет после основного блюда и пригласив в «Веселую малинку» на вино с чизкейком. А затем заказал водное такси, которое дольше обычного катало их по реке, прежде чем высадить у «Часовщика», где они попили кофе с шоколадом. Дэниел не позволил Жюстин потратить ни цента, даже заплатить за кофе, и она знала, что это свидание обошлось ему в кругленькую сумму.
В один воскресный день он отвез ее на обед в виноградник на побережье. Весело зеленели кисти винограда, и повсюду замечательно пахло весенней травой. Дэниел и Жюстин пробовали новое вино с каждой переменой блюд, а затем несколько часов валялись в мягких креслах-мешках под тентами, наслаждаясь морским бризом, не слишком теплым и не слишком прохладным, не слишком сильным, но и не еле заметным. И все было просто замечательно.
Но все равно Жюстин казалось, что она каждый раз на одном и том же свидании. Еда всегда была отличной, вино – превосходным, беседа – интересной, а Дэниел – бесспорно галантным. И было не к чему, абсолютно не к чему придраться.
– Это трудно объяснить, – неуверенно сказала Жюстин.
– Попробуй, – подбодрила Тара.
– У меня такое ощущение, что чего-то не хватает.
– Чего? – настаивала подруга.
Жюстин: Что конкретно я пытаюсь сказать?
Мозг: Извини. Понятия не имею.
– Может быть… – начала Жюстин. – Может быть, я сама не знаю, потому что раньше у меня никогда не было того, чего сейчас не хватает. Иногда я думаю, что, возможно, его и вовсе не существует.
Жюстин услышала, как Тара тяжело вздохнула.
– Моей подруге не хватает влюбленного Дэниела Гриффина, лежащего перед ней на блюдечке, ей подавай гребаного единорога в придачу.
Когда бабушка Жюстин умерла, она ничего не оставила на волю случая; ее завещание занимало многие, многие, многие страницы. Жюстин она завещала чудесную коллекцию серег и подвесок, браслетов и колец, а также несколько нереально хрупких предметов из фарфора беллик[90]. Но больше всего Жюстин ценила кое-что другое, доставшееся ей от Флер Кармайкл, а именно: гардероб, полный винтажной одежды, и хрупкую фигуру, позволяющую всю эту одежду носить.
Хотя Флер всегда хорошо одевалась, но в моду она не верила, как и в то, что вещи нужно покупать всего на один сезон. Она всегда покупала одежду отличного качества, в расчете на то, что та прослужит ей всю жизнь. Потому-то она и не выбросила все наряды из 60-х: сарафаны из гринсбона с вышивкой, приталенные пальто, вечерние платья, брюки с высокой талией и блузки с изображением Статуи Свободы. Жюстин нравилось надевать эту одежду, и не только потому что она отлично смотрелась, но и потому что она несла в себе частичку памяти о бабушке.
На вечеринку у Барбел Жюстин решила надеть один из нарядов бабушки, в котором она до сих пор не находила повода показаться: узкое, выше колен платье и сверкающего серебристого люрекса[91]. Ткань немного царапала кожу, но для сегодняшних целей платье подходило идеально. А еще казалось очень правильным надеть один из нарядов бабушки именно сегодня, ведь 31 октября был днем рождения Флер. Если бы она была еще жива, то ей бы исполнилось восемьдесят восемь лет.
Серебристое платье лежало на кровати Жюстин, рядом с серебристыми колготками и серебристыми ботильонами и недавно посеребренной тиарой Статуи Свободы, а в ванной лежал пакет других вещей, необходимых Жюстин, чтобы завершить свой наряд.
Сначала она покрыла лицо матовой серебристой основой и нанесла блестки на губы, щеки и брови. Налепила в произвольном порядке несколько звездочек в уголках глаз. Затем брызнула на волосы серебристым лаком и, пока он не высох, высыпала на голову пригоршню блесток, между делом размышляя о том, что теперь блестками на долгие годы будет украшен также пол ванной и умывальник. Едва она надела платье и закрепила на голове тиару, как телефон оповестил ее о входящем сообщении.
От Ника. Ты дома?
Испачканными в блестках пальцами Жюстин набрала ответное сообщение: Отчасти.
Ник: Как ты можешь быть отчасти дома?
Жюстин: Я имела в виду, что это отчасти я.
Ник: Интригующе. Можешь выйти на балкон?
Жюстин посмотрела на себя в зеркало. С ног до головы ее покрывала сверкающая смесь.
Она прошептала:
– Не было печали.
Стоящий на своем балконе в джинсах и футболке, Ник выглядел абсолютно нормально. Жюстин попыталась скрыть неловкость за избыточным энтузиазмом. Поэтому она неуклюже изобразила та-да позу.
Ник поднял брови.
– Наряд на Хеллоуин, полагаю?
– Ты свети, свети.
– Так ты… звезда?
– Почти.
Жюстин зашла внутрь и вернулась с луком и колчаном.
Ник в задумчивости нахмурился, но тут же просиял, осененный догадкой. – Подбитая… падающая звезда[92]. Еще круче. Эй, у тебя есть соус Табаско.
– Кровавая Мери, да?
Ник кивнул.
– Хеллоуин все-таки.
– Подожди.
Жюстин нашла бутылку Табаско в глубине холодильника и отправила ее в их корзине на сторону Ника.
– Может, и тебе сделать кровавую? – предложил Ник.
– Думаю, меня прекрасно напоят и там, куда я собираюсь.
– И куда?
– На вечеринку. Одна моя коллега обожает Хеллоуин, – объяснила Жюстин. – А как насчет тебя? Пойдешь за сладостями по соседям?
– Мы тоже куда-то собирались. Но Лаура уехала, а потом не смогла заказать билеты и теперь не сможет попасть домой раньше завтрашнего дня. Я бы мог пойти один, наверное, но я там совсем никого не знаю. Так что, увы, мой роскошный костюм обречен остаться незамеченным.
Его слова натолкнули Жюстин на мысль, которую она озвучила тут же, не успев задуматься о возможных затруднениях.
– Если, конечно, ты не захочешь пойти на вечеринку со мной?
На Остинмер-стрит Жюстин и Ника встретила Глория, которую вынесли на улицу и прислонили к почтовому ящику. Глория была скелетом в натуральную величину, и в этом году она щеголяла в кокетливом белокуром парике и с красной розой в зубах. На заднем дворе к ним подошла Барбел подносом коктейльных стаканов. Ее обычно гладкие платиновые пряди сегодня стояли дыбом, словно от страха, и были выкрашены в фиолетовый и зеленый, а макияж в стиле мексиканского Дня мертвых был безупречен.
– О боже! – воскликнула она. – Да это же наша маленькая падающая звездочка! Потрясающе выглядишь, дорогая. А это?
Жюстин представила Ника Барбел, которая, нахмурившись, оглядела его с ног до головы.
– Голубой. Ярко-голубой. Но, возможно, придется объяснить, кто ты.
Ник на самом деле был очень голубым. Он надел гладкий голубой парик, темно-синюю рубашку, расшитую крошечными серебряными звездочками, а на лице и шее нарисовал голубым гримом завитки. Когда он повернулся спиной и слегка наклонился, стало заметно, что в седалищной части его брюк вырезаны два овала, по одному на каждую ягодицу. Выглядывающая в прорехи кожа была выкрашена голубой краской. Барбел откинула голову с дикой прической и истерически расхохоталась.