Лео закончил печатать и удовлетворенно оглядел получившийся текст.
– Да, – шепнул он себе. – Да, так правильно.
Без всякого напряжения Лео напечатал гороскоп для Рыб. Затем прокрутил лист назад, к пустому месту, которое он оставил под словом «Стрелец». Но еще до того, как Лео начал собирать в кулак свою решимость, он поймал умоляющий взгляд карих глаз Венеры. Хотя она неподвижно лежала на полу, все ее тело было напряжено, каждый мускул готов был отреагировать на малейшее слово или жест, обещающие прогулку по пляжу.
– Еще один знак, – сказал ей Лео. – Остались только лучники, девочка моя. И на этом я закончу.
Венера издала тихий звук протеста, что-то среднее между зевком и скулежом, и решимость Лео испарилась.
– Моя девочка, – прошептал он, – моя старенькая, любимая девочка. Ты прекрасно знаешь, что я не могу тебе ни в чем отказать. Ладно уж. Идем.
Венера вскочила на ноги за долю секунды, и они двинулись на выход сквозь стеклянные двери павильона, выходящие прямо в пахнущую солью ночь. Пошатываясь, старая собака шла впереди по утоптанной тропе, белеющей в свете полной луны. Когда заросли папоротника сменились кустиками травы в дюнах, уши Лео различили мерный шум поднимающихся и опускающихся волн. Едва они оба добрались до края белого песка, Венера ринулась в воду. Это была ее стихия, и годы отступили, позволив ей забыть о больных суставах. Она радостно оскалилась, показав истертые, сколотые зубы нижней челюсти.
Лео посмотрел на звезды. Прекрасные звезды. Божественные звезды. Но и тревожащие тоже. «Что-то подходит для вас к концу, Стрельцы», – шептали небеса Лео, и он знал, что когда вернется за свой стол, чтобы закончить гороскоп для Стрельцов, то должен будет напечатать эти слова там, в пустоте, оставленной им на странице. Что-то подходит к концу.
Возможно, с надеждой подумал Лео, это всего лишь его восемьдесят второй год, идущий к завершению. Но нет. Он знал это точно. Он взглянул на свою собаку, стоящую на отмели в окружении фосфоресцирующих волн, вихрящихся у ее лап. «Ну, пожалуйста, – прошептал он желание куда-то в сторону звезд, – только не Венера.» Не сейчас.
Венера своим собачьим чутьем уловила внезапную печаль Лео, как падение барометра, и прошлепала по волнам к нему, чтобы узнать, в чем дело. Внезапно в ней, похоже, проснулось озорство, заставившее ее отряхнуться, обрушив на ноги хозяина целый душ из воды и песка. Он рассмеялся, и она оскалила пасть в подобии усмешки. Старик присел и устроился рядом с собакой на песке, почесывая ее влажные уши.
Что-то подходит к концу, снова подумал он.
– Знаешь, я не стану писать эти слова, – обратился он к ней, и она подняла голову, прислушиваясь. – Не стану.
В полночь Хеллоуина падающая звезда и голубая луна шли по Александрия Парк. Падающая звезда шла босиком, перекинув серебристые ботильоны через плечо за шнурки, а раскраска голубой луны, похоже, начала слегка расплываться в необычно влажном для ночи воздухе. У обоих в руках были яблочные ириски – купленные у разряженных лоточников, поставивших свой ночной киоск с хеллоуиновским угощением на главном перекрестке множества тропинок парка – которые они время от времени, пачкаясь, кусали.
Пусть он потел под гримом, и пусть яблочные ириски было не так-то просто откусить, Ник Джордан знал, что сейчас он переживает один из тех моментов в жизни, которые постарается запомнить навсегда. Он научился узнавать эти моменты: в них время как будто замедлялось, а все его чувства обострялись, но он никуда не спешил и ничего не желал, не думал ни о будущем, ни о прошлом. Он просто жил моментом, и момент этот был хорош. Отчасти из-за теплого ветра, овевающего парк, отчасти из-за быстрой, заводной музыки, доносившейся с парковой эстрады, но по большей части из-за Жюстин. Для того, чтобы момент стал идеальным, вдруг осознал Ник, ему не хватало только взять ее за руку.
– Ну, так что там между тобой и Дэниелом? – спросил он.
– О. Ты заметил.
– Может быть. Но не могу сказать, что абсолютно уверен в том, что понимаю, что я заметил, – заявил он. Почему, гадал парень, Дэниел так взбесился, когда Ник и Жюстин собрались уходить с вечеринки вместе? И если уж это так его взбесило, почему Дэниел не предложил проводить Жюстин домой сам? – Так вы двое… что? Вместе? Флиртуете? Расстались? Трудно было понять.
Жюстин рассмеялась.
– Я не знаю, что между нами.
– Но вы встречаетесь? – настаивал Ник.
Жюстин задумчиво нахмурилась.
– Вроде того. Как бы это объяснить? Мне нравится Дэниел, но каждый раз, когда мы куда-нибудь идем, я гадаю, не слишком ли он для меня икра и розы.
– А ты тогда что?
– Думаю, я скорее, Веджимайт и одуванчики, – ответила Жюстин. – Он вроде как настоящий взрослый, а я… нет.
Ник рассмеялся.
– Я знаю, о чем ты. Мы с тобой оба в душе2 так и остались обычными детьми из пригорода, вот что.
– Знаешь, я очень по тебе скучала, – призналась Жюстин. – После того, как вы уехали из Эденвейла.
– Я тоже по тебе скучал, – сказал Ник.
– Послушай, давно хотела у тебя кое-что спросить. Помнишь тот раз? Те выходные на День Австралии? На юге?
Говоря все это Жюстин продолжала идти, и Ник заметил, что она старается не поднимать глаз от земли, словно так спросить то, что она хочет, безопаснее.
– Я уж думал, мы об этом никогда не заговорим, – сказал он. – Думал, может, для тебя это не самые приятные воспоминания. Или вроде того.
– Ты так думал?
– Ну, ты довольно ясно дала понять, что жалеешь обо всем. Ты даже не вышла из своей комнаты, чтобы попрощаться со мной.
– Ник! – воскликнула она, остановившись посреди дороги и повернувшись к нему. – Нам было по четырнадцать!
– То есть?
То есть дело не в том, что я не хотела с тобой разговаривать. Дело в том, что я хотела этого слишком сильно.
Вместо того, чтобы отвернуться от него и двинуться дальше по дорожке, Жюстин стояла тихо, глядя ему прямо в лицо, и ее суровые кармайкловские брови сошлись на переносице так близко, что между ними появилась крохотная морщинка. Ее яркие губы были испачканы в сахаре, а на серебристом подбородке остался кусочек красной яблочной ириски. Она казалась такой забавной и такой настоящей, что Нику захотелось смеяться.
Он взял ее за руки.
– Это была одна из лучших ночей за всю мою жизнь, – заявил он, хотя только, произнеся это вслух, понял, что это самая настоящая правда. Ночь в компании Жюстин – на пляже, с бутылкой имбирного пива – была еще одним из тех идеальных моментов, которые, Ник был уверен, он никогда не забудет.
– Правда?
Жюстин подняла на него глаза, и наклеенные в их уголках звездочки блеснули.
– Джус?
– Что?
– Когда я с тобой, я… – начал он и тут же замолк, потому что знал, как бы много ни хотелось ему сказать сейчас, в этот идеальный момент, существует множество причин, почему он не может этого сделать. Это было бы нечестно. И по отношению к Лауре, и по отношению к Жюстин. Ведь, несмотря на то что ему отчаянно хотелось придумать способ оставить сказанное в этом самом моменте, он знал, что это невозможно. Поэтому он наклонился поцеловать ее в серебряную макушку и сказал:
– Я так рад, что ты мой друг, Жюс. Так рад, что мы снова встретились.
А затем они продолжили свой путь: голубая луна и падающая звезда.
Добравшись до своей квартиры на двенадцатом этаже Эвелин Тауэрс, Жюстин долго стояла под прохладным душем. Ручейки серебряной краски и поблескивающих звездочек закручивались у ее ног в галактики, а затем исчезали в сливном отверстии. Жюстин стояла под потоком воды, пока наконец он не стал прозрачным.
Жюстин: Ну, теперь, похоже, все кончено. Он рад, что я его друг.
Мозг: Похоже на то.
Жюстин: Мы очень старались, правда?
Мозг: Именно. Определенно, так и есть. И друг – это тоже немало.
День после Хеллоуина был очень душным, а следующий за ним – еще хуже. Но в этом городе солнце никогда не светило с безоблачного неба днями напролет; в этом городе за кратким мигом летней жары налетали грозы и ливни. Погода сменилась в ночь на четверг той же недели, в эффектном сопровождении молний, режущих небо, и града, лупящего по крышам и капотам машин. Городские мусорные баки на колесах отнесло в разные стороны, и не один тент отправился в свой последний полет. Когда наступила пятница, на улице установилась пасмурная и влажная, но теплая погода, и волосы Жюстин, страдающие от влажности, завились колечками, как шерсть овцы.
Был уже седьмой час вечера, и большую часть дня Жюстин провела, пытаясь вдохнуть искру жизни в тематическую статью о рынке недвижимости Александрия Парк. поскольку интерес к этой теме у читателей журнала не иссякал. И вот в офисе не осталось никого, кроме Жюстин и Дэниела. Похоже, они оба пришли к молчаливому решению, что все должно идти именно так: они будут оставаться в офисе до тем пор, пока другие не уйдут, а затем смогут немного поболтать наедине или договориться о встрече.
Сегодня, войдя в кабинет журналистов, Дэниел подтащил стул Мартина к столу Жюстин и уселся на него верхом. Облокотившись на спинку стула, он улыбнулся ей такой озорной улыбкой, что она сразу вообразила, каким он был, когда учился в школе. Он сидел достаточно близко, чтобы дотронуться до нее, но не стал этого делать. Он держал в руке два билета, глянцево-черных, с красными буквами.
– На премьеру в кино, – объяснил Дэниел, определенно, невероятно довольный собой. – Золотой класс в представлении Ориона. Их менеджер пытается наладить со мной контакт.
Жюстин как-то говорила, что однажды хотела бы пойти в Орион, на что угодно, как повезет. Она предпочитала идти на фильм, вокруг которого не было большой шумихи. На самом деле, чем меньше она знала про фильм, на который шла, тем лучше.
– Пойдем посмотрим фильм, о котором ни один из нас ничего не слышал? Поужинаем в «Течении времени»? Погуляем под дождем?