Да! Но незачем так перебарщивать.
Мозг: О, ну ладно. Эм… сорок восемь часов терпеть щекочущего тебя пятилетку, который при этом пляшет чечетку и все время поет «С днем рожденья тебя», слегка не попадая в ноты.
Жюстин: Ну, не знаю… Думаю, я бы предпочла пережить это, чем то, что случилось сегодня. Я на грани потери работы, пойми. И никто больше меня не возьмет. По крайней мере, не в журналистику. Я пойду работать в Макдональдс. А может, проведу остаток жизни, поднимая регулировочные знаки на дорогах. И Ник теперь будет меня ненавидеть. Как и Дэниел.
Мозг: Это был стук в дверь?
Жюстин: Нет.
Мозг: Жюстин, это был стук в дверь.
Жюстин: Вовсе нет.
Мозг: Ты же знаешь, что был, да?
Жюстин: Стучали в соседнюю дверь.
Мозг: Да нет. В твою.
Жюстин: Я не хочу подходить к двери. Я не хочу видеть других человеческих существ. Никогда больше. До тех пор, пока я жива. И даже говорить с ними. Потому-то я задернула шторы, заперла дверь и отключила телефон.
Мозг: Тебе придется открыть дверь, Жюстин.
Жюстин: Может, это просто сектанты.
Мозг: Не хотелось бы тебе этого говорить, подруга, но ты впадаешь в отрицание.
Жюстин: Ну, а кто это, по-твоему?
Мозг: Вероятнее всего, Дэниел. Или Ник.
Жюстин: Нет, нет, нет! Я не хочу видеть обоих. Как ты думаешь, кто из них пришел?
Мозг: А что было бы хуже?
Жюстин: Ник.
Мозг: Тогда это будет именно он. Такой уж сегодня день.
Тем не менее, в этом мозг Жюстин ошибся. За дверью стоял Дэниел, с закатанными рукавами рубашки, свободно болтающимся на шее галстуком и из последних сил удерживаемым выражением спокойствия на лице. Жюстин вспыхнула от стыда.
– Могу я войти?
Жюстин кивнула и пошире открыла дверь.
Дэниел окинул квартиру таким взглядом, словно оказался здесь впервые. А, может, он просто пытался взглянуть на квартиру, как и на саму Жюстин, по-новому.
– Могу я предложить тебе чашку чая? – решилась Жюстин.
– Нет, не нужно.
– Кофе?
– Нет, спасибо.
Он не стал садиться. Вместо этого он прислонился к краю кухонного стола. Со стола он взял пластиковый лук, который был частью костюма Жюстин на Хеллоуин. Она наблюдала за тем, как он вертит его в руках, проверяя тетиву на прочность.
– Итак, – начал он, и Жюстин – приткнувшаяся на ручке дивана в гостиной – насторожилась, ожидая продолжения. Она чувствовала себя преступником на скамье подсудимых, ждущим оглашения приговора.
– Итак… Ты понимаешь, что я вынужден отстранить тебя. От работы в «Звезде».
– Отстранить?
– Это слишком, Жюстин. Тебе повезло, что я не…
– Я знаю, знаю. Я это и имела в виду. То есть ты собираешься только отстранить меня? Это потрясающе. Это больше, чем я заслуживаю. Это…
– Я собираюсь отстранить тебя с сохранением половины зарплаты, пока я принимаю окончательное решение. И может так случиться, что я буду вынужден попросить тебя уйти.
– О.
– И все из-за чего? Из-за дурацких гороскопов? Жюстин, о чем ты, черт возьми, думала? Поверить не могу, что журналист с твоим потенциалом может быть такой… тупицей.
– Мне жаль, Дэниел. Мне правда очень жаль.
Но Дэниел отмахнулся от ее извинений с таким видом, словно не верил больше ни единому ее слову.
Жюстин продолжила:
– Последнее, что мне хочется делать, это кормить тебя нелепыми, неправдоподобными оправданиями. Я понимаю, то, что я натворила – просто ужасно. И мне жаль. Но могу ли я как-то убедить тебя в том, что…
– Учитывая все обстоятельства, вряд ли я – тот, человек, который способен принять верное решение. Я просто не могу об этом думать. Поэтому я решил передать это право в высшие инстанции.
– Джереми? – прошептала Жюстин, и при мысли о разочаровании на лице бывшего босса ее затопила новая волна стыда.
– Да. И для абсолютной объективности я буду вынужден рассказать ему о том, что наши с тобой отношения имели, скажем так, не совсем профессиональный характер. Я думал, у нас получится, Жюстин. Может быть, я безнадежный оптимист, но я был уверен, что мы справимся.
– Мне так жаль. Я…
– Я также собираюсь поговорить с Лео Торнбери.
– Правда? И что ты ему скажешь?
– Только факты. Как я их вижу.
Жюстин кивнула.
– Еще одно, – сказал Дэниел, не глядя на нее. – Не связанное с работой.
– Что?
А вот теперь он посмотрел прямо ей в глаза.
– Как давно ты влюблена в Ника?
Жюстин видела, как нелегко дался ему этот вопрос. И понимала, что это большая честь – быть для кого-то настолько близким человеком, чтобы тебе позволили увидеть тоску и боль, прячущуюся под маской напускной бравады. Она не думала о его чувствах, и меньшее, чем теперь могла это искупить, была полная и абсолютная правда.
– Столько, сколько себя помню, наверное, – сказала она.
Дэниел поднял лук, зажатый между ладонями.
– Стрелец, да?
– Да, – подтвердила Жюстин.
– Свободолюбивая.
– Да.
– Импульсивная.
– Часто.
– Честная, временами даже слишком.
Жюстин скривилась. Дэниел встал и положил лук назад на стол.
– Я буду на связи, – сказал он. – И, Жюстин?
– Да?
– С днем рождения.
Следующие несколько дней Жюстин сидела взаперти, не открывая штор. Сначала она говорила себе, что для полного комплекта ей не хватает лишь прихода Ника Джордана, с криками и руганью у нее под дверью. Но спустя какое-то время она поняла, что ошибалась. Во всяком случае, хорошая ссора могла бы принести ей долгожданное облегчение. Хоть какое-нибудь. Но Ник к ней не пришел. И не позвонил.
Она хотела было позвонить подруге Таре и рассказать ей всю эту ужасную историю, но не смогла решить, вынесет ли разочарование еще одного человека, которого любила и которым восхищалась. Поэтому Жюстин заперлась в квартире, выживая на скудных запасах из холодильника и кладовой.
Вскоре подошел к концу запас сухого молока, из-за чего чай и кофе потеряли свою былую привлекательность, а затем в морозильнике закончился хлеб, что сделало приготовление тостов невозможным. В морозильнике не было ничего, кроме форм для льда, в холодильнике закончились яйца и йогурт, а во фруктовой корзине валялся последний апельсин, стремительно превращающийся из оранжевого в плесневело-зеленый. В конце концов Жюстин была вынуждена столкнуться с реальностью, что выразилось в необходимости пойти на поиски пропитания.
Солнечные очки куда-то задевались, и когда Жюстин вышла на улицу, после стольких дней, проведенных в полутьме, сияние яркого летнего солнца ослепило ее. Некоторое время она стояла на крыльце, моргая. Когда, наконец, ее зрение восстановилось, она заметила маленький фургон для переездов, стоящий перед входом в уродливую многоэтажку из коричневого кирпича, с распахнутыми настежь задними дверцами.
Двое мужчин таскали упаковочные коробки, а третий составлял их плотными штабелями.
Она сразу поняла, что происходит. Почувствовала нутром, еще до того, как увидела знакомый двухместный диванчик, занявший место у дальней стены фургона. Увидев Ника, вышедшего из подъезда с чемоданом в каждой руке, Жюстин внезапно захотела подойти к нему, поговорить, объяснить все. Но желание развернуться в другую сторону и побежать прочь по улице оказалось сильнее.
Когда Жюстин вернулась с покупками, фургона уже не было. Поднявшись в квартиру, она открыла шторы и увидела именно то, что ожидала увидеть: Квартира Ника Джордана была почти пустой. На месте ковра пшеничного цвета осталось лишь грязно-зеленое напольное покрытие. В ванной комнате снова не было занавески. А на бетонном полу ее балкона лежала переброшенная с соседнего балкона корзина-почтальон. Струна, соединявшая две квартиры, исчезла. Была ли она развязана – или обрезана – Жюстин не знала.
Перекресток
Тэнзи Бринклоу стояла в проходе в комнату ожидания ее кабинета. С планшетом в руках, в сдвинутых на кончик носа очках, она, чуть нахмурившись, рассматривала список сегодняшних пациентов.
– Джайлс Бакли, – объявила она.
Под ее взглядом поднялся со своего места, одновременно поправляя подтяжки, высокий мужчина. Она встретилась с ним взглядом, и на лице ее промелькнуло подобие улыбки.
– Берегите голову в проходе, – посоветовала она и двинулась по коридору в свой кабинет.
Кабинет ее был обставлен мебелью в строгом стиле, из кожи и полированного дерева. Тэнзи была не из тех, кто ставит фото детей в серебряных рамочках или перекидные календари с глупыми шутками на стол. У нее, конечно был запас платков, но она держала их в ящике стола.
В ответ на ее приглашающий жест пациент сел. Она тоже заняла свое место. Открыла папку и сложила пальцы без колец домиком над бумагами, лежащими внутри.
– Давайте перейдем сразу к делу, хорошо, мистер Бакли? – предложила она. – Ваша опухоль доброкачественная.
– Извините?
– Это хорошие новости, мистер Бакли. Опухоль доброкачественная. Просто она довольно неудачно расположилась в вашем легком. Отсюда одышка, хрипы и кровь при кашле.
Она говорила еще какое-то время, о хирургическом вмешательстве, о его рисках, о времени на восстановление, но при этом Тэнзи видела, что мистер Бакли не совсем здесь. Он сидел, уставившись на ладони своих огромных рук. Иногда он едва заметно качал головой, словно пытаясь отмахнуться от надоедливого насекомого, запутавшегося в волосах.
– Мистер Бакли? – окликнула Тэнзи. – У вас есть ко мне вопросы?
Он, нахмурившись, посмотрел на нее.
– Что мне теперь делать?
Тэнзи моргнула. Ей не каждый день удавалось обрадовать кого-то хорошими новостями, но этот бедняга выглядел скорее озадаченным, чем обрадованным.
– Делать? Вы об операции?
Он ответил:
– Нет, нет. Не об этом. Я о том, что бы сделали вы, док? Если бы внезапно выяснили, что у вас впереди целая жизнь? Что она, в конце концов, полностью ваша?