Жюстин помахала матери в ответ на ее пожелание доброго утра и вскользь подумала о том, чтобы вывести Люси на прогулку в течение дня – дня, который в противном случае она провела бы, пялясь на часы, просиживая диван и в очередной раз пересматривая оригинальную трилогию «Звездных Войн» прямо в пижаме.
В преддверии Рождества Патриция О’Хара провела немало времени в торговых центрах и супермаркетах, и обрывки постоянно игравших там рождественских хитов засели у нее в голове, как кусочек леденца на зубе. И вот настал канун Нового года, а угнездившиеся в голове мелодии и не думали покидать насиженное место; Патриция обнаружила, что напевает «Это самое лучшее время в году», проходя по бетонным дорожкам собачьего приюта.
После Рождества приют по традиции был забит под завязку дорогими щенками пуделей и спаниелей, которые неожиданно напрудили лужу на еще более дорогие ковры. В этом году было к тому же немало щенков-мопсов, которые кажутся намного милее до того, как изгрызут первую пару туфель. От трехлетнего лабрадора шоколадной окраски отказались из-за того, что он грыз елочные игрушки, а еще одна семья пообещала вернуться за своим пожилым эльзасцем после каникул на Бали, но он все еще был здесь.
Традиционно, это было трудное время для приюта: не только из-за притока животных, но и из-за ухода на каникулы большинства волонтеров. Хотя Патриция уже давно считалась офисным работником, сейчас было не то время, чтобы строить из себя звезду. Поэтому сразу после ланча Патриция со своей лопатой для отходов оказалась в клетке собаки, которую можно было назвать самой уродливой в приюте. Это был уличный терьер, не первый раз попавший в приют, и вероятность того, что его заберут отсюда, фактически равнялась нолю. В последний раз, как он сюда попал, на нем была грязная голубая бандана, на которой кто-то написал имя: Браун Гудини-Маларки. И с тех пор он был известен под этим именем, и именно оно было написано мелом на маленькой доске, висящей над дверцей его клетки.
– Привет, Браун, – поздоровалась Патриция.
Браун вильнул своим тощим, увенчанным кисточкой хвостом. Он понимал, что не стоит злиться на тех, кто пытается помочь. Поэтому просто наблюдал за тем, как она сгребает кучку похожих на шоколадный мусс экскрементов. Затем, будучи по природе своей совсем не сварливым, он стал подвывать песне, которую она напевала.
– У тебя чудесный голос, Браун, – похвалила его Патриция и почесала за ушами.
Брауну хотелось бы приписать себе то, что случилось дальше. На самом деле он решил, что так и сделает. В будущем, расхаживая по улицам города – уличный терьер в своей естественной среде обитания – он станет рассказывать, что именно непреодолимая сила его Внушения заставила женщину торопливо вытащить лопату и ведро из его клетки. Он будет утверждать, что мощь его невероятной способности заставила ее небрежно прикрыть клетку и тут же кинуться прочь, сверкая своими яркими кроссовками и прижимая телефон к уху. И ни разу не оглянуться.
– Зейди что? – спросила Патриция в трубку. – Рожает? Сейчас?
Браун видел, как женщина остановилась и замерла посреди дорожки. Ты не обернешься, ты не обернешься.
– Они прокололи околоплодный пузырь? А-га.
Ты не обернешься. Ты не обернешься.
Это работало, Браун видел. Женщина не оборачивалась. В глазах у нее стояли слезы, и она, похоже, напрочь забыла, где находится.
– Это, правда, происходит, да? Я скоро стану бабушкой… Ладно, ладно. Я уже еду.
После того, как женщина скрылась из виду, Браун честно выждал пару секунд. Затем аккуратно подцепил дверь клетки мордой.
Да! Она легко распахнулась. Браун высунул голову, посмотрел направо, затем налево, хотя из-за отсутствия левого глаза ему пришлось изрядно извернуться, чтобы обеспечить себе достойный обзор в этом направлении. Увидев, что дорожки пусты, он возблагодарил свои счастливые звезды. Если ты хотел найти себе новую семью, то размещение в этой части приюта было серьезным недостатком. Но вот если ты планировал сделать ноги, дальние помещения были просто идеальным местом, поскольку людей здесь было не густо.
Чуть дальше по дорожке Браун заметил пару баков на колесиках, пристроенных в бетонном кармане. Он решил, что раз баки ближе ко дну сужаются, ему вполне по силам будет протиснуться за ними. От баков нужно было совершить короткий рывок к задним воротам приюта – пустяк для храброго и предприимчивого уличного терьера. Все, что требовалось от Брауна, это притаиться и подождать.
Браун выскользнул из своей клетки. Ему хотелось бы сказать, что он устоял перед недостойным искушением, которое охватило его, пока он бежал к бакам, но правда была в том, что он не устоял. Пробегая мимо клетки шумного маленького померанского шпица, который месяцами выводил его из себя, Браун торопливо опи́сал прутья клетки, оставив ликующее сообщение. Наконец-то свободен! Я – Браун Гудини-Маларки, и я наконец-то свободен!
Калеб Харкнесс – Стрелец, по будням ландшафтный дизайнер, а по выходным – капитан команды по подводному хоккею, не убежденный холостяк и коллекционер виниловых пластинок – никак не мог забыть симпатичную темноволосую женщину с герберой за ухом, которую он встретил в секонд-хенде Винниз, где он в тот раз нашел идеально сохранившуюся пластинку «Pixies» с альбомом «Doolittle». С того самого дня, как он ее встретил, он, не переставая, называл себя кретином. Он не просто оробел, не сумев спросить ее номер телефона, он, как самый настоящий тупица, даже не узнал, как ее зовут или где она работает.
В тот судьбоносный свадебно-фарфоровый день у него была куча возможностей и времени. Пока те двадцать коробок, забитых фарфором, перегораживали выход из магазина, он вполне мог разведать кое-какую полезную информацию. И даже когда проход был расчищен, времени все еще было больше, чем достаточно. Вместе с продавщицей Калеб и женщина с герберой за ухом открывали коробку за коробкой с растущим недоверием. Им необходимо было узнать: сколько фарфоровых предметов с изображениями Чарльза и Дианы предположительно может собрать один человек?
За все это время единственное, что ему удалось узнать – и то, потому что она сама об этом заговорила – было то, что она флорист. Где? В этом городе? В каком районе? Он не спросил. Он оказался невероятным идиотом.
На самом деле, она, скорее всего, замужем, за каким-нибудь впечатлительным и утонченным художником-абстракционистом, или за драматургом с бакенбардами. Или, если уж на то пошло, за поэтессой с исключительной грудью. Но что, если нет? Он никогда особо не задумывался о химии, но в этот раз его зацепило то, как она пахла. Как сирень после дождя. Она была стройной и темноволосой, с сексуальной хрипотцой в голосе. А еще остроумной и смешливой, а сверх того, чем-то неуловимо знакомой, словно он уже знал, каково это – просыпаться и видеть ее кудрявую голову на своем плече. Именно поэтому он решил осматривать все цветочные магазины города и пригородов подряд, пока не найдет ее.
Но кто же знал, что их будет так много? Ее не оказалось в гламурном цветочном магазине рядом с больницей, в котором продавали розовых и голубых плюшевых медведей и фольгированные шарики со сверкающими надписями. Не нашел он ее и в роскошных цветочных бутиках делового центра города. Он на многое надеялся, когда нашел цветочную лавку в азиатском стиле – на ее витрине приветливо толпились орхидеи и прочие тропические цветы – которая, к тому же, была недалеко от Винниз. Но там она не работала.
Он начал поиски переполненный оптимизма, но к концу списка подошел практически безо всякой надежды. Сегодня был канун Нового года, и Калеб раздумывал не добавить ли пункт «забыть симпатичную цветочницу» в свой список новогодних обещаний, который также включал пункты «прекратить тратить время на поиск пластинок на eBay», «завести более удобную папку для хранения налоговых квитанций» и «экономить деньги, собирая обед с собой».
В это день, последний в уходящем году, сверхорганизованная младшая сестра Калеба приглашала всех на семейный ужин, и поскольку эта сестра не ждала, что ее брат окажется способен приготовить какой-нибудь невероятный салат или десерт, она поручила ему привезти креветок. Все что, ему нужно сделать, сказала она, это купить пару килограмм по пути.
Вот поэтому он и оказался в торговых рядах Александрия Парк в 4 часа дня, в канун Нового года, в обнимку с завернутой в бумагу упаковкой сырых креветок, которым не суждено было попасть на праздничный стол его сестры. Потому что прямо напротив был цветочный магазин, которого не было в его списке. Он назывался «Приветливый лепесток», и за стойкой, с яркой оранжевой герберой за ухом, стояла его прекрасная цветочница. Калеб не стал останавливаться, чтобы все обдумать. Он сразу пошел к ней. И к тому времени, как до него дошло, что он совсем не знает, что сказать, между ними оставалось уже меньше метра.
На ней был фартук из гринсбона с вышивкой, на лямке которого был пришит ситцевый бейджик с именем. Ферн. Ее звали Ферн. Это имя ей идеально подходило. Ладони Калеба вспотели, пока он смотрел, как она ставит поднос бархатистыми анютиными глазками в горшочках на стойку. Она подняла глаза. И увидела его.
Он понял, что его узнали.
– Снова здравствуй, – сказала она.
Он видел, что она обрадовалась.
– Привет, – ответил он. – Я искал…
Он судорожно пытался придумать, что именно. Розы? Скучно. Банально. Лилии. Как на похороны. Пауза слишком затянулась. Калеб моргнул. Ферн широко улыбнулась. Она догадалась, что он искал. Она была чертовски хорошенькой. С таким же успехом он мог просто сказать ей правду.
– Я искал тебя, – признался он.
Притаившись у края водосточной трубы на обочине скоростного шоссе, Браун Гудини-Маларки наблюдал, как последний свет дня – который, кстати, был последним днем года – угасает в небесах. Он провел за теми мусорными баками несколько часов, мучаясь от жары и жажды, поджидая, когда кто-нибудь откроет задние ворота, и ближе к концу рабочего дня ему стало казаться, что этого уже никогда не случится. Но вот наконец кто-то появился, и по невероятно счастливой случайности, этим кем-то оказался волонтер со слабыми коленями и плохим зрением; Браун проскользнул мимо него незамеченным, несмотря на то что спаниель у мужчины на поводке лаял, как сумасшедший.