«туман поутру
стремится услышать
малиновки песнь»
Марджи уселась на край платформы, спустив ноги вниз, словно с мостков над озером. Никто не проложит асфальт в этом раю. Не в ее смену.
Шарлотта Джунипер попала в час пик, оказавшись в потоке людей, едущих из спальных районов в центр, и пару кварталов до офиса сенатора зеленых Дейва Грегсона прошла пешком. Сам Дейв добрался до работы час спустя и сразу же отправился на крошечную кухоньку, чтобы сварить себе кофе.
Хоть они и жили вместе, Дейв с Шарлоттой решили, что лучше будет приезжать на работу порознь, уезжать с работы в разное время и всяческими способами поддерживать перед коллегами хлипкую легенду, что их отношения носят строго профессиональный характер. Но в это утро все сотрудники офиса отсутствовали: кто-то уехал в отпуск, кто-то отправился по делам, кто-то заболел. Шарлотта знала, что это редчайшая возможность.
Она украдкой скользнула в кухоньку и заперла за собой дверь. Хотя щелчок замка и предупредил Дейва о появлении Шарлотты, та оказалась слишком стремительной. Он все еще стоял у кухонного стола, с банкой кофе в одной руке и ложкой в другой, когда она сзади резко, как атакующая змея, сунула руку ему между ног.
Дейв почувствовал – даже сквозь ткань брюк – как ее ногти слегка впиваются в его мошонку.
– Просто хочу, чтобы ты знал, Дейв Грегсон, – заявила она, – если ты хоть раз мне изменишь, первым делом я надену на твои яйца одно из тех маленьких зеленых колечек, которыми фермеры кастрируют баранов. Болеть будет недолго, а потом твои колокольчики просто ссохнутся и… отпадут.
– А вторым? – спросил он.
– Я, – ответила Шарлотта, – начну носить трусы на работу.
Сразу после обеда, Ферн Эмерсон, оставив «Приветливый лепесток» в надежных руках Брайди, внесла тяжелую картонную коробку в кафе Рафаэлло на Дюфрен-стрит. Она поставила коробку на свободный столик и открыла ее. Оттуда сразу полезла пузырчатая пленка.
– Эти, – сказала она Рафаэлло.
Тот поджал губы. Почесал затылок.
– Ты уверена? Это ведь для твоей помолвки? И ты выбрала фарфор со свадьбой принца Чарльза и принцессы Дианы?
Ферн радостно кивнула.
Раф с беспокойством пробежал по редеющим темным волосам рукой.
– Но, учитывая то, о каком количестве гостей мы говорили, здесь его слишком мало. На всех не хватит.
Похоже, у Рафа отлегло от сердца, когда он смог привести этот неоспоримый аргумент.
– Вообще-то, – возразила Ферн, указывая на минивэн Калеба, припаркованный перед входом в кафе, – там, откуда я его взяла, осталось намного больше.
В деревушке Фритвелл, в Оксфордшире, Дороти Уэверелл-Скотт, урожденная Гизборн, бывшая владелица самой большой в мире коллекции фарфора с изображениями свадьбы принцессы Дианы и принца Чарльза, проснулась и поняла, что ее муж уже на ногах. Это ее озадачило, ведь по натуре Руперт вовсе не был жаворонком. Она надеялась, что ему не стало плохо.
У основания лестницы, словно разведчик на передовой, сидела Флосси, их колли. Заметив хозяйку, она расплылась в заговорщической улыбке, а затем встала, развернулась и отправилась на кухню, жизнерадостно помахивая хвостом и цокая когтями по линолеуму.
Руперт стоял у плиты и готовил яичницу.
– Ну, добрый вечер, миссис Уэверелл-Скотт, – подмигнул он.
– Доброе утро, мистер Уэверелл-Скотт, – откликнулась Дороти. Им эта шутка никогда не надоедала.
Дороти заметила, что Руперт накрыл стол белой скатертью и достал лучшее столовое серебро. На столе, рядом с ее местом, ждал красивый конверт, а в фарфоровой вазе стояла дюжина великолепных красных роз. Она судорожно вздохнула, разглядев, что ваза была из серии со свадьбой Чарльза и Дианы.
О, Руперт, – вздохнула Дороти.
– С Днем святого Валентина, любимая, – сказал Руперт.
Женщина подцепила ногтем, покрытым лаком оттенка «Пыльца фей», клапан огромного белого конверта. Затем замерла. Рыжему коту, смирно сидящему на пластиковой столешнице кухонного стола и следящему за каждым ее движением, она сказала:
– Ну, Засранец, приступим.
Внутри конверта оказался журнал. Женщина торопливо пролистала страницы. Затем замерла, уставившись на страницу застывшим, неверящим взглядом. Тикали часы. Стучало сердечко кота. И только женщина не шевелилась и, похоже, даже не дышала.
Затем:
– Ииииииииииии!
Все официально. Его напечатали. И доказательством тому маленькая квадратная фотография: портрет в профиль, шея длинная и изящная, волосы уложены локонами, которые выбиваются из-под намотанного на голову шарфа ярчайшей расцветки. Это была она. На самом деле. Она превратилась в Давину Дивайн, астролога «Звезды Александрия Парк».
Дэниел Гриффин кинул февральский номер журнала на стол и, удовлетворенно улыбаясь, откинулся на спинку кресла. Номер получился великолепным, даже с учетом его предвзятости. Дженна подготовила материал о свежем скандале вокруг командировочных расходов, в результате которого могла лишиться кресла большая шишка в парламенте, а несколько цитат из разгромной статьи Мартина об австралийском регби уже вовсю гуляли по Сети. Что касается Жюстин, Дэниел вынужден был отдать ей должное. Она не упустила ни одной мелочи с момента своего возвращения на работу, а ее статья об увольнении громогласного скандального радиоведущего была столь изысканно-саркастичной, что Дэниел пару раз хохотал в голос.
Если между нами, подумал Дэниел – как раз, когда телефон, лежащий на столе зазвонил – он тоже заслужил похвалу. Заменить Лео Торнбери никому неизвестной Давиной Дивайн было рискованным шагом, но если ее проба пера зацепит читателей, то риск многократно себя оправдает. Стиль Давины оказался современным, ироничным, с намеком на игривость, и – что немаловажно – в ее февральском гороскопе было сказано, что Львов ждут потрясающие успехи в личной жизни. Дэниел, все так же развалившийся в кресле, слушал, как телефон звонит раз, другой, третий. Львы, подумал он, откликаются на зов только когда это удобно им.
– Дэниел Гриффин, – сказал он, все-таки взяв трубку.
– Дэниел, здравствуйте, – раздался в трубке женский голос. – Это Анника Кирби.
«Анника Кирби, Анника Кирби», – повторил про себя Дэниел, пытаясь вспомнить, кто это. Потребовалась пара секунд, но затем ему это удалось. Она была заместителем главного редактора одного из женских журналов, тех, что от корки до корки набиты сексом и модой – за исключением непременной статьи на последней странице с рассуждениями на тему детских браков или помощи жителям горячих точек в обезвреживании наземных мин. Но что Аннике Кирби понадобилось от него?
– Я звоню вам, потому что вы заняли семнадцатое место в нашей двадцатке самых завидных холостяков страны, – объяснила она, – и мне выпала счастливая возможность написать для этой статьи несколько строчек… ну, в общем, о вас.
Семнадцатый, отметил он. Седьмой был бы лучше. Но ведь он все равно попал в двадцатку.
– Ясно, – сказал Дэниел, стараясь ничем не выдать, насколько ему приятна эта тема. – Что именно вы хотели бы узнать?
Лен Магеллан растерялся, обнаружив, что попал на Небеса. Во-первых, он всегда считал, что Небеса – это чушь собачья. А во-вторых, он вовсе не был примерным гражданином. Наоборот, он зачастую вел себя как полный засранец.
И все же вот он, сидит в удобнейшем кресле-качалке, стоящем на самом краешке облака. И Делла рядом с ним. Ее волосы, уложенные в стиле Грейс Келли, сияли, словно у девушки, и на ней был лимонного оттенка юбочный костюм, тот самый, который она надела, отправляясь с ним в свадебное путешествие.
Он ждал, что она будет злиться на него за то, что он выкинул их троих детей из завещания. Но время шло, а она об этом даже не вспоминала. Так уж все было устроено на Небесах; то, что на Земле казалось таким важным, здесь, похоже, имело намного меньше значения.
Сейчас, например, она сказала:
– Смотри, Лен, там наш Люк.
Лен видел Александрия Парк, раскинувшийся под ними, как карта, с извилистыми тропинками, пересекающими зеленые газоны, и голубыми пятнами прудов. Люк сидел на скамейке, заметно нервничая и сжимая в руке завернутый в упаковочную бумагу букет тюльпанов, который он отчасти загораживал.
К нему шла девочка. На ней было миленькое платье в сельском стиле, с длинными, широкими рукавами и расшитой юбкой, о подол которой она тайком вытирала вспотевшие от волнения ладошки.
Люк, заметив ее, поспешно спрятал тюльпаны за спину и вскочил ей навстречу.
– Привет, – сказал Люк.
– Привет, – отозвалась девочка, бывшая, само собой, Фиби Винтергрин.
Люк большую часть января провел в тесной машине со своей семьей, решившей отправиться в ужасное автомобильное путешествие, а Фиби последнюю пару недель была в театральном лагере. И теперь, когда они снова встретились после такого долгого перерыва, они – и та, и другой – чудовищно нервничали.
– С Днем святого Валентина, – сказал Люк, сунув букет девочке. Боже, какой он придурок. Он же ей букетом чуть в лицо не ткнул.
– Спасибо, – поблагодарила Фиби. – Они красивые.
Произнеся эту совершенно банальную фразу, Фиби перевернула страницу сценария у себя в голове, но обнаружила, что следующая совсем пуста. Абсолютно. Поэтому она больше ничего не сказала. И Люк тоже. Последовало молчание. Весьма неловкое. На самом деле, Фиби подумала, что это было самое вымученное молчание за всю историю мучений.
Затем у них обоих мелькнула одна и та же безрассудная идея. «К черту все», – подумали они. И поцеловались.
Люк целовал Фиби, так, как делал это в мечтах, и чувствовал, как от нее едва уловимо пахнет мятой. И Фиби целовала Люка именно так, как не раз себе представляла, и ощущала, как его шершавая щека прижимается к ее мягкой. Поцелуй был долгим и сладким.
– Есть! – воскликнул Лен Магеллан, подскочив в своем кресле-качалке и вскинув кулак вверх.
А внизу, на Земле, Жюстин Кармайкл шла по Дюфрен-стрит. Несмотря на то что уже слегка темнело, она опустила солнечные очки на нос, чтобы скрыть глаза, прежде чем с независимым видом свернуть в торговые ряды. Она пробиралась к лавке зеленщика в конце рядов, и вуаля – вот она. Большие, жирные, черные буквы: «адвокадо». Жюстин сделала глубокий подготовительный вдох и сунула руку в сумочку, за новой ручкой, которую прихватила из канцелярского шкафа в офисе. На этот раз она была красной.