– Не сможете сделать этого, несмотря на всю вашу смелость. Именно у вас-то и не хватит сил отнять меня у нее.
– Я спрашиваю вас, хотите идти со мной в новую жизнь? Неужели не ответите на вопрос? – Мария засмеялась.
– Смеетесь?
– Смеюсь. Уверена, что смогу отнять вас у кого угодно. Хотите быть в жизни со мной?
– Хочу!
– Тогда скажите, у кого должна вас отнять?
– Скажу. Но помните, что будете обязаны сдержать слово вывести меня в новую жизнь.
– Не сомневайтесь, сдержу. Говорила вам, что для достижения своей цели перешагну все преграды. Кто эта женщина?
– Ваша мать.
Мария Кустова вскрикнула и отшатнулась от Болотина. Придя в себя от известия о сопернице, сухо сказала:
– Оставьте меня.
– Мария Петровна, выслушайте.
– Оставьте меня! Понимаете, оставьте!
Потрясенная признанием Болотина, весь следующий день Мария пролежала в постели. Нестерпимо болела голова. Болотин из флигеля пришел только к вечернему чаю. Стол был накрыт в палисаднике. Мария слышала, как он справлялся об ее здоровье у Лукерьи Простовой. От его голоса Мария вновь разволновалась, захотелось увидеть его, но, поборов желание, с постели не встала. Лежа прислушивалась к разговорам под окнами, но слышала только голоса бабушки Семеновны, Лукерьи и Васютки. Слышала, как убирали со стола посуду, и стало тихо, только изредка с крыльца доносился звонкий смех Васютки. Видимо, старуха рассказывала ему, что-то смешное. Мария не могла не думать о Болотине.
Напившись чая, Болотин ушел на берег озера, пробыл на нем до темноты. Вернувшись во флигель, лег спать, но заснуть не мог, раздумавшись о вчерашнем разговоре с Марией. Невольно перебирал в памяти свою жизнь в Миассе, и она показалась ему пустой. Разговор с Марией заставил на все смотреть критически. Дольше всего вспоминал о своих отношениях с Анной. Понял, что чувства к ней у него не было. Мария смелостью суждений привлекла его внимание сразу после встречи. Она явилась оттуда, откуда его привезли на Урал против воли. Девушка принесла с собой призрак прошлого, и его с невероятной силой потянуло ко всему, что было пережито в Москве, захотелось бежать от всего, что окружало его возле Анны и в Миассе. Но он понимал, что сделать это разом не сможет, ибо пройти мимо Анны у него не хватит сил. Анне понадобились годы, чтобы привязать к себе его вольность. Марии нужна была только неделя, чтобы поработить рассудок, память и заставить забыть о ее матери.
Задремав, услышала в сенях шаги. Вошла Анна. Села на край кровати, поцеловала Болотина.
– До чего соскучилась по тебе, Миша. Не могла раньше прийти. Всего как час домой вернулась. Маруся тревожно спит. На боль в голове жалуется. Спасибо, что развлекал ее. Прости, что надолго бросила. А все дела.
– Аннушка, думаю, пока у тебя гостит дочь, мне лучше в Миасс уехать.
– С ума сошел. И думать не смей. Еще что? Марусе со мной будет скучно. Мне с ней разговаривать не о чем. Вы оба образованные, у вас, поди, и мысли-то все больше одинаковые. А потом подумай, как я при ней стану к тебе в Миасс ездить? Да ты не хмурься.
– Нездоровится. Правда, лучше уеду.
– Не отпущу. Нездоровится – отдохни. Не стану тебя тревожить. Об отъезде позабудь, а то Марусе скажу и заставлю ее поругать хорошенько.
– Право же, мне нездоровится, Аннушка.
– Тогда спокойной ночи. Прямо как малое дитя куксишься. На неделю нельзя одного оставить.
– Спокойной ночи!
После ухода Анны Болотин встал, запер дверь на крючок и снова лег в постель…
Прошло несколько дней. Мария и Болотин, избегая оставаться наедине, встречались только за столом. Перемену в их отношениях заметила Анна. Ее это огорчило, а потому она, внимательно наблюдая за ними, старалась угадать, что произошло между ними во время ее отсутствия. Спросить о причинах размолвки не решалась ни у Марии, ни у Болотина.
За последние два дня, единственное, что тревожило Анну, это непривычная нервозность Болотина, его холодность к ней. Она чувствовала, что он чем-то сильно озабочен. Ночью, когда Мария спала, Анна уходила к флигелю, но его дверь была заперта. На ее стук Болотин, ссылаясь на недомогание, отказывался открыть дверь. Ослепленная своим чувством, Анна уверяла себя, что ничего особенно не произошло, а просто приезд дочери разворошил у Болотина память. Его вновь охватила знакомая Анне жажда вольности. Успокаивала себя, что, как и прежде, стремление к свободе в нем стихнет, когда он соскучится по ее ласке. Но одним она была очень удивлена. Раньше он никогда на ночь не запирал дверь. Обиженная его отношением, она сегодня утром резко сказала об этом, он, ничего не ответив, напившись чая, ушел во флигель. Анна всеми силами старалась скрыть от Марии истину ее отношений с Болотиным.
На закате, собирая с Лукерьей Простовой в огороде малину, Анна видела, как Болотин вернулся с прогулки, и пошла во флигель. Подойдя к дверям, остановилась, почувствовав, как учащенно билось сердце, переборов волнение, вошла в комнату и ласково улыбнулась.
– Не помешаю, Миша?
– Нет!
– Поговорить надо. Днем все время возле нас люди, а ночью не пускаешь к себе. Извини, что утром грубо сказала тебе.
– Ерунда. Знаю, когда нервничаешь, совершенно теряешь над собой контроль.
– Не сердишься?
– Нет. Зачем так много говоришь о пустяках?
– Какой ершистый стал. Боязно слово сказать.
– Просто у меня скверное настроение.
– Вижу, милый. Вижу, а понять причины не могу.
– Есть причины.
– Может, могу помочь?
– Нет, Аннушка, помочь не можешь.
– Но раньше могла.
– А теперь не сможешь.
– Выходит…
– Да, выходит, на сей раз бессильна, а главное, мне не нужна твоя помощь.
– Скрывать стал от меня свои горести и заботы.
– Они у меня всегда были.
– Значит, не замечала?
– Да, не замечала. Мало интересовалась моим внутренним состоянием.
– И ты не интересовался моим душевным настроением. Напрасно меня упрекаешь. До твоей души даже любовью прикоснуться боялась. Берегла, как умела покой твоей души. Люблю тебя, Миша.
– Слышал об этом, Аннушка.
– А теперь неприятно слушать?
– Есть желание – говори. Неужели ты не понимаешь, что мне сейчас не до твоих клятв в любви. Меня волнуют мысли о своем будущем.
– Уж не Маруся ли тебя чем обидела.
– Причем она тут?
– Почему перестал с ней на прогулки ходить?
– Поспорили, а она на меня надулась. Обидчива, когда не хотят соглашаться с ее мнением.
– Так и думала. Но тут мое дело сторона. Сами повздорили, сами и миритесь.
– Успокоилась?
– Успокоилась, да не совсем. Сердцем чую.
– Что?
– Задумал ты, Миша, скрытность от меня.
– Права. Задумал.
– Сказать не решаешься. Знаю твой замысел. Вольность манит. Уехать собрался?
– Да, Аннушка.
– Так бы и сказал. Не первый раз пугаешь меня. Не раз дрожала, слушая твои угрозы, но находила силы удержать тебя возле себя. Может, и теперь у меня эти силы найдутся. Помечтаешь. Передумаешь обо всем ладом да и останешься на месте. Вольность эту в тебе Маруся разбудила. Тоже несусветная мечтательница. Вот уедет в Москву, останешься со мной, и опять будет нам хорошо. Знаешь, что не хотела приезда дочери. Чужие мы с ней. Ласковые слова говорим друг дружке, а все одно чужие. Не греет она материнскую душу.
– Аннушка, я решил на днях окончательно уехать в Москву.
– Неужли уедешь?
– Не хочешь поверить?
– Боюсь, милый, поверить в такое несчастье.
– Но это все равно должно было произойти. Должна меня понять.
– Научи, как понять?
– Понять, что наши отношения были временными. Мы были вместе пока…
– Почему замолчал? Договаривай.
– Пока не стало время расстаться.
– Поняла!
– Никогда не обещал тебе быть всю жизнь.
– Знаю!
– Мы разные по всему. Я нужен тебе…
– Не смей договаривать! Слышишь, не смей. Не волен выносить приговор моему чувству.
– У тебя нет ко мне чувства, а только чувственность.
– Лучше возьми да ударь меня, но ничего больше не говори. Любовь мою не обижай. Не раз говорила тебе о ней, да ты, видно, мои слова мимо ушей пропускал. Не увидел ее в моих глазах, не услышал в биении сердца. Себя отдала, потому люблю тебя больше всего на свете. Хотела такую же ответную любовь в тебе пробудить. Верно, видно, что телом тебя возле себя удерживала, если слышу сейчас такие суждения. Ворота перед тобой не запру, хотя и простая баба. Следом за тарантасом, голося, не побегу. Только ты, Миша, подумай, прав ли, меня бросая. Ладом себя про мою любовь спроси. Поверь, что без тебя моя жизнь окончится. Съезди в Москву! Побудь там! Но только вернись ко мне!
– Не смогу, Аннушка.
– Мишенька, не могу без тебя остаться. Не пережить мне одиночества. Знаешь ведь, сколь долго была одинока. Только с тобой радость жизни почувствовала.
– Не узнаю тебя, Аннушка.
– Сама себя не узнаю. Не стыдно просить тебя остаться.
– Я думал, что у тебя хватит воли расстаться со мной.
– Вот что высказал? Вот что от тебя услышала… Женщину во мне только углядел.
– Повторяю. На днях уеду.
– Хорошо. Проститься со мной не забудь. Но запомни. Уедешь, покойником для меня станешь, в поминальник за упокой запишу. Так-то, Миша! Только смотри, ничем меня и себя перед Марией не выдай. Бросить меня можешь, но пусть про все, что между нами было, знаем только мы.
– Успокойся, Аннушка!
– Успокоюсь!
– Я не хочу твоего страдания!
– Хочешь, чтобы веселой была? Может, и засмеюсь, но только когда разума лишусь.
Выйдя от Болотина, Анна с глазами, налитыми слезами, пошла берегом речушки к Девкиному бараку. Села на завалинку и дала волю слезам. Успокоившись, она вернулась домой, но уже в огороде поняла, что не сможет скрыть горя. Во дворе запрягла лошадь и, никому не сказавшись, поехала к Зое Мухановой на Овражный прииск.