– Но и моя личность вам хорошо известна, господин Сковородников.
– Разве отрицаю, что знаю вас?
– Обыски уже начались?
– Пока нет. Но, несомненно, приказ об них последует и повлечет аресты.
– Вы в этом уверены? – спросил Новосильцев.
– Не уверен, ваше высокородие, но согласитесь, что обыски не об ходятся без арестов. Жихарев, кто живет в комнате, возле которой стоишь?
– Наш бухгалтер Рязанов.
– Это, кажется, ссыльный студент?
– Он самый.
– Надо же было вашей хозяйке допустить такую необдуманность, чтобы держать у себя на службе человека с политически запятнанной репутацией.
Подойдя к двери в комнату, пристав постучал в нее. Жихарев поспешил сообщить:
– Их, ваше благородие, дома нет со вчерашнего вечера.
– Где же он?
– Не могу знать.
– Открой дверь.
Жихарев толкнул дверь, но она не открылась.
– Заперта.
– Не слепой, вижу. Какие там у него ценности, чтобы держать дверь на запоре? Жихарев, что было приказано? Внимательно следить за длительными отлучками Рязанова.
– Так они вроде никуда не отлучались, только вот вчерась.
– То-то и оно, что именно вчерась.
– Взломай дверь.
Но пристав вздрогнул от неожиданного крика вошедшего Рязанова:
– Не смейте!
– Чего орешь? Кто ты такой?
– Не ору, а кричу! И не ты, а вы! Моя фамилия Рязанов. Жилец заинтересовавшей вас комнаты. Доброе утро, господа.
Рязанов, улыбнувшись, поздоровался с Новосильцевым и Пестовым. В волосах студента соринки от сена, ибо его крепкий сон в стогу разбудил произошедший на прииске переполох.
– Что вас интересует в моей комнате?
– Откройте ее немедленно.
– У вас имеется ордер?
– На прииске объявлено чрезвычайное положение. Открывайте!
Рязанов ключом открыл дверь. Пристав обратился к Пестову:
– Прошу быть свидетелем осмотра комнаты.
– Занимаемое мною положение не позволяет мне быть таковым.
– Обязаны. Иначе…
– Что иначе? – резко спросил Рязанов. – Берете на испуг? Не забывайте, что лично я не раз пуган полицией, но не запуган.
– Чините сопротивление?
– Мешаю вам быть самодуром.
– Хорошо! Отложим разговор с вами до приезда начальства.
– Вполне правильное решение после того, как не удалось взять на испуг.
Рязанов вошел в свою комнату, плотно прикрыл за собой дверь.
По лестнице в контору сошла Софья Тимофеевна и спросила Пестова:
– Почему не разбудили меня, Лука Никодимович?
– Это я не разрешил, Софья Тимофеевна. Не было надобности.
Смотря на любимую, Новосильцев обратил внимание, что ее прическа в это утро сделана не так тщательно, но держалась Софья великолепно, без малейших признаков растерянности.
– Что же случилось? Вадим Николаевич, почему на прииске полиция.
– Со слов пристава, полиция здесь по распоряжению из Златоуста. Видимо, очередной донос.
– Попрошу, господин полковник.
– Что попросите, господин пристав?
– Не делать поспешных, опрометчивых заключений.
– Представьте, не сомневаюсь, что ваше присутствие здесь вызвано анонимным доносом.
– Госпожа Сучкова, попрошу ключи от замков.
– Ключей, господин пристав, не дам, пока не буду знать причины появления полиции на моих угодьях. Предупреждаю также, что до приезда ротмистра Тиунова не позволю вам ни к чему прикасаться в конторе без предъявления надлежащих документов.
– Но без ключей начальство прикажет взламывать замки.
– Начальство получит ключи, но только на законном основании.
– Напрасно не выполняете мои пожелания. Малейшее сопротивление с вашей стороны не сулит вам ничего хорошего. Придется отвечать по закону.
– На вашем месте я бы обходилась без угроз. Пойдемте, Вадим Николаевич, в казармы. Меня беспокоит, что там происходит.
– Прошу конторы не покидать.
– Почему, господин пристав? Мы не арестованы. Лука Никодимович, пойдемте с нами.
Проходя мимо Жихарева, стоявшего у дверей в комнату Рязанова, Софья, улыбаясь, спросила:
– Бережете сон бухгалтера?
– Никак нет.
Софья, засмеявшись, вышла из конторы в сопровождении Новосильцева и Пестова. Пристав, сделав за ними несколько шагов, пожав плечами, остался в конторе.
– Черт с ними! Недолго будут вольничать! За все ответят!
– Господин Сковородников!
– Чего тебе, Жихарев?
– С господином полковником будьте осмотрительней.
– Это почему?
– Они георгиевский кавалер.
– Неужели? Не мог раньше предупредить, дубина?
– Я только к тому, что господин Новосильцев по характеру человек крутой.
– Подумаешь! Я тоже не из мягких по характеру…
В казармах бушевали накалившиеся людские страсти. Если мужчины, сдерживая негодование, кое-как подчинялись полицейскому запрету, то женщины, особенно бобылки, с ним совершенно не считались.
Они давно покинули свои помещения в казармах. Полицейские насильно старались их вновь водворить туда, но безрезультатно, несмотря на рукопашные схватки.
Выведенный из себя бабьим неповиновением урядник, конем осаживая толпы женщин к дверям казармы, хотел стегнуть нагайкой особо крикливую старательницу, но вместо нее ударил стоявшего с ней подростка, окровенив ему лоб. Плач ребенка и кровь, заливавшая его лицо, подлили масла в женский гнев. Многие из них, хватая в руки лопаты и колья, ринулись к уряднику. Цыганка Эсфирь, стоявшая у открытого окна мужского барака, в котором жил башкирин Семерка, крикнула ему:
– Дай плеть! Живо!
Выхватив из рук башкирина плеть, цыганка, щелкая ею в воздухе, обвила ее концом шею урядника и, потянув плеть к себе, стащила обидчика с лошади, начала хлестать упавшего. Урядник, валяясь на земле, кричал истошным голосом, принимая на себя удары плети в клубах пыли. Женщины с трудом утихомирили Эсфирь, оттащив ее от избитого до крови урядника…
В полдень в хозяйской столовой пили кофе Софья Тимофеевна, Олимпиада Модестовна, Нина Васильевна, актриса Глинская, Новосильцев, доктор Пургин и ротмистр Тиунов.
Жандармское начальство прибыло на прииск на двух тройках.
Тиунов тотчас приказал начать обыски, поручив их производство корнету Савицкому и следователю по особо важным делам при жандармском управлении господину Мордюкову. Он также приказал о немедленной изоляции от рабочих Лидии Травкиной и Людмилы Косаревой.
– Очень сожалею, Софья Тимофеевна, но работу на прииске временно вам придется остановить. Понимаю, что это убыточно.
– Надолго?
– Трудно сказать. Все будет зависеть от результатов обысков.
– Но это незаконно, господин Тиунов? Ведь действуете, не имея никаких достоверных данных, кроме подлого доноса.
– При этом наверняка анонимного, – добавил Новосильцев.
– Никак нет, Вадим Николаевич, на этот раз донос не анонимный.
– Вы можете назвать фамилию доносчика? – спросила Софья.
– Лишен возможности. По закону обязан хранить тайну. На не благополучие ваших промыслов в политическом отношении у нас было много доносов. Мы считали их незаслуживающими внимания, но последний, к сожалению, не могли оставить без последствия. Однако считаю ваше волнение преждевременным. Как вам известно, в шкафах конторы ничего не было найдено. Но сделать в них обыск мы были обязаны, ибо на приисках Гришина именно в шкафах конторы были найдены особо опасные прокламации. Вам не нужно забывать, что революционные подпольщики на все способны.
– Но все же я воспользуюсь своим правом и пошлю телеграмму уфимскому губернатору, а также в Петербург.
– Мой совет этого не делать. Уфа поставлена в известность об акции на ваших промыслах. Прошу подождать результатов обысков. Между прочим, ваших гостей не задерживаю. Они могут покинуть Дарованный в любое время. Уверен, что господина Новосильцева ждут свои неотложные дела.
– Нет, ротмистр, именно я-то и останусь здесь. Во-первых, потому что Софья Тимофеевна моя невеста. Удивлены? Но это именно так. Во-вторых, хочу быть свидетелем всего происходящего, ибо стал им невольно с момента появления на прииске полиции. Кроме того, мне было запрещено покидать прииск.
– Какая глупость. Кем?
– Саткинским приставом.
– Стоит ли обращать внимание на дурака.
– Но этому дураку дают право унижать достоинство людей. Кроме того, господин Тиунов, мне интересно наблюдать за ходом вашего следствия.
– Думаю, что интересного будет мало.
В столовую вошел щегольски одетый корнет Савицкий с моноклем в глазу.
– Приятного аппетита, господа, прошу прощения за вторжение. Господин ротмистр, разрешите доложить о первых результатах обысков. В вещах изолированной по-вашему приказанию старательницы Травкиной найдены эти листовки.
– Так! Дайте их мне.
Савицкий отдал листовки Тиунову. Тот, осмотрев их, положил около себя на стол.
– Что еще?
– Точно такие же найдены у старателя Зуйкова. Есть подозрение, что их передала ему башкирка Амине, назвавшаяся его невестой. Листовки были обнаружены в гитаре. Разрешите быть свободным?
– Да, да. Идите и перерывайте все до самого основания. Сопротивление оказывают?
– Только женщины. Но все будет в порядке, господин ротмистр.
После ухода Савицкого Тиунов снова осмотрел листовки и, смотря на Софью, заговорил с улыбкой:
– Как видите, Софья Тимофеевна, дыма без огня не бывает. Донос оправдал себя.
– Вы сами будете допрашивать арестованных?
– Нет, Софья Тимофеевна, это дело следователя Мордюкова. Но присутствовать при допросах, видимо, буду.
– Господи! – с тяжелым вздохом произнесла Олимпиада Модестовна. – Вот и мимо нас не прошло Божье наказание. Видишь, Софушка, как все обернулось.
– Бабушка, о чем вы?
– Да все о том, что завелась у нас страшная крамола. А ведь как тебя наставляла быть с народишком построже. А ты не слушалась. Всякими добрыми заботами избаловала людишек. Не верила мне, что приисковый народишко признает только твердую руку. Что же теперь будет, господин Тиунов?
– Успокойтесь, Олимпиада Модестовна. Заверяю вас, что мы сумеем во всем разобраться. Конечно, Софья Тимофеевна вела себя с рабочими не совсем правильно.